Читать онлайн «Все сражения русской армии 1804‑1814. Россия против Наполеона». Страница 30

Как‑то получалось, что немецкая теория с российской действительностью оказывались вещами несовместными, поэтому при наложении друг на друга кто‑то из них должен был неизбежно погибнуть. Как правило, полное поражение терпела теория, выраженная горе‑немцами, то ли потому, что она являлась слишком мудреной и русские никак не желали ее осваивать, то ли ее научные основы были ложными. Одно верно, действительность всегда была богаче теории, а также то, что практики и теоретики всегда взаимно не любили друг друга. Отсюда и Александр I, находясь в поисках идеальных кандидатур, в силу своих личных пристрастий не мог найти военных талантов в своем отечестве. Можно сказать, что он был вынужден всегда раздваиваться и выбирать между теорией и практикой, причем часто за теорию принимая парадную военную показуху и шаблонность строевых построений, которые он так любил всю сознательную жизнь. Оговоримся, что для него круг людей для выбора был ограничен наличием императорского статуса. Чаще всего он производил в генеральские чины за беспорочную службу людей, которых, как правило, знал лично, это были выходцы из гвардии (кузница генеральских кадров), но все равно самыми яркими представителями военной сферы России оказывались герои, выдвинутые военной жизнью из армейской среды. Быть может, император не там искал и проморгал русского Наполеона? Может быть. Утверждать или опровергать это мы не можем.

У современного историка невольно должны возникнуть вопросы: почему после полного разгрома Пруссии Россия должна была воевать снова против французов и даже не на своей территории, почему должна была помогать потерпевшему моральное и материальное поражение союзнику, почему русская армия должна была драться за прусские интересы? И дело тут не только в союзнических или нравственных обязательствах или дружеских чувствах Александра I к этому государству‑неудачнику. Налицо имелась и прагматическая заинтересованность России. Вот как, например, это обстоятельство объяснял сам российский император в беседе с прусским посланником А.Ф.Ф. Гольцем: «Пруссию необходимо было поднять и привязать к себе, иначе она непременно становилась в руках Наполеона орудием против России относительно самых важных русских интересов, относительно восточного и польского вопросов» (74) .

Если же вернуться к реально происходившим событиям в 1806 г., то надо сказать, что ситуация для России складывалась очень не простая. Сразу же после сокрушительного поражения пруссаков трое «молодых друзей» императора (А. Чарторыйский, Н. Новосильцев, П. Строганов – их называли «неразлучными»), обеспокоенные возможным крайне неблагоприятным вариантом развития событий (опасались восстановления Польского королевства под скипетром Наполеона или его брата, а также и иноземного вторжения), 11 ноября 1806 г. подали императору общую записку. В ней они предлагали «великие и сильные меры, мудро продуманные и с возможною скоростию в исполнение проводимые» (75) . Какие там завоевательные планы! О них даже речи не шло. Записка начиналась словами: «Россия в опасности, в опасности великой, необыкновенной». Налицо возникла прямая угроза потери собственных территорий. Мало того, правительственные круги явно не были уверены в том, что русские войска смогут остановить победную поступь наполеоновских войск – в 1805 и 1806 гг. армии антифранцузских коалиций терпели от французской армии просто катастрофические и невиданные поражения. Власть боялась, что кошмар Ульма, Аустерлица, Иены и Ауэрштедта повторится в очередной раз. Это подтверждал в своих письмах из Петербурга сардинский посланник Ж. де Местр, передавая настроения царившие в правящих кругах в 1806 г.: «В надежном месте мне было сказано, что военная слава России теперь в прошлом и она накануне потери нескольких провинций» (76) .

Именно этим можно объяснить появление манифеста 30 ноября 1806 г. «О составлении и образовании поместных временных ополчений или милиции», численность которых должна была составить 612 тыс. человек (77) . Цель создания ополчения определялась предшествующим опытом Австрии и Пруссии: «...жребий их решился потерею нескольких сражений, после которых неприятель, не встречая преграды и не опасаясь сопротивления от безоружных жителей, с стремительностью ворвался в пределы их и, грабительствами и наглыми насильствами распространяя опустошения и ужас, истребил рассеянные корпуса войск и ниспроверг целую монархию». Поэтому, если «ворвется неприятель где‑либо в пределы империи, принуждают нас прибегнуть к сильным способам для отвращения оной, составив повсеместные временные ополчения или милиции; готовые повсюду и мгновенно на подкрепление армий регулярных и могущие представить неприятелю на каждом шагу непреоборимые силы в верных сынах отечества, соединенных на оборону драгоценнейших своих выгод» (78) . Не менее парадоксальным являлся и текст Указа от 13 декабря 1806 г. «О обязанности духовенства при составлении Земского войска или милиции, и о чтении по церквям сочиненного Синодом по сему случаю объявления» (79) . Верующих призывали содействовать ополчению, а во всех церквях Наполеон провозглашался антихристом, лжемессией, вероотступником («проповедовал алкоран Магометов»), гонителем веры и «тварью... достойной презрения», который «в исступлении злобы своей угрожает свыше покровительствуемой России вторжением в ее пределы». В целом в своем рвении церковные толкователи не пожалели красок для негативной политической сакрализации образа врага, ему приписывались страшные преступления и небывалые кощунства, которые должны были воспламенить религиозные чувства низших сословий. Хотя в данном случае надо сказать, власти чрезмерно перестарались «в усилиях великих и твердых» – сбор ополчения оказался мероприятием излишним и почти бесполезным (80) . Но сам по себе «государственный» испуг был закономерен. Два таких предшествующих печальных сценария (австрийский и прусский) не устраивали Россию. Вполне очевидно, что в 1805–1807 гг. русские войска в Австрии и Пруссии защищали подступы к собственной территории, и их действия в целом носили даже по тактической направленности (чаще всего им приходилось отступать) оборонительный характер. В данном случае Россия преследовала определенные цели (спасения «обломков» прежней Европы) и стремилась не допустить распространения пожара войны к своим границам.

В конце 1806 г. после разгрома Пруссии произошло несколько важных событий, имевших важное значение для европейской политики. 21 ноября, находясь в Берлине, Наполеон подписал свой знаменитый декрет о континентальной блокаде Великобритании. Какая‑либо торговля и все сношения с британскими островами были запрещены, чтобы строго наказать «нацию лавочников». Французский император полагал, что именно интриги коварного Альбиона провоцируют европейские государства (в данном случае Россию и Пруссию) на военные действия против него. Поскольку островное государство оставалось прикрыто морем и недоступным после разгрома франко‑испанского флота для наказания силами его победоносной армии, французский император решил задушить Англию, тогда считавшейся мастерской мира, в экономических объятиях, перекрыв поставки продукции промышленности на европейский континент и тем самым лишив ее европейского рынка сбыта. Необходимо отметить влияние Берлинского декрета на всю последующую историю Европы. Один хищник (Англия) организовал морскую блокаду континента, чтобы воспрепятствовать любой торговле ее врагов, а другой (Франция), в свою очередь, предпринял вооруженный захват континента, отвечая на морскую блокаду сухопутной.

Но для решения этой французской стратегической программы необходимо было заставить придерживаться этой экономической политики все государства Европы, а сделать это Наполеону можно было только силой оружия или угрозой его применения, т. е. пойти войной еще дальше, чем он зашел. Таким образом, началась и экономическая война «суши» и моря» (ставилась задача – завоевать море через сушу), но изначально победить в этой борьбе шансов у французского императора не было. Можно долго спорить, что важнее как определяющий фактор – экономика или политика, но большое количество исследователей этой эпохи полагали, что Наполеон допустил глобальную ошибку, заставляя Европу придерживаться установленных им правил континентальной блокады, и в результате именно этот курс привел его к потере власти. Наполеон считал, что он нащупал ахиллесову пяту Великобритании, но, возможно, наоборот, именно проведение долговременной континентальной блокады и стало одной из основных причин его падения. В 1806 г. почти вся Европа уже была под его контролем, под влиянием и диктатом Наполеона не находилось лишь несколько государств – Португалия, Швеция, Пруссия и, главное, Россия, один из основных торговых партнеров Англии. Поэтому приоритетной задачей для Наполеона являлось любым способом приручить «русского медведя», сделать его послушным и встроить российскую политику в фарватер своего антианглийского политического курса. Собственно, это стало основной стратегической задачей французского императора с 1806 г.