Читать онлайн «Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину». Страница 52

Естественно, Скоропадскому было проще договориться с гибким Красновым, чем с твердолобым Деникиным. Не стоит думать, что грамота от 14 ноября появилась спонтанно. Съездив в Берлин и предчувствуя скорое падение «большого германского друга», гетман на протяжении всей осени перебирал различные варианты своего выживания в будущей политике. С одной стороны, он вел тайные консультации с киевскими националистами во главе с бывшим премьер-министром Центральной Рады Владимиром Винниченко. С другой — еще 1 ноября (почти за две недели до краха немцев на западном фронте) лично встретился с атаманом Красновым. Естественно, тоже секретно.

Рандеву двух «самостийных» правителей произошло на станции Скороходово между Полтавой и Харьковом. Краснов в мемуарах изысканно называет это событие «политическим свиданием». Действительно, как его иначе определишь? Это не был официальный государственный визит, о котором с подобающей этикетной помпой трубят в газетах. Просто два генерала тайком от всех решили повидаться в тихом уютном местечке. Гетман прибыл на личном поезде. Его сопровождали военный министр полковник Сливинский, многочисленная свита, караул из бывших царских офицеров и, на всякий случай, германский конвой. Так как время было неспокойное, а вокруг железной дороги пошаливали банды, то немецкая подмога не была лишней.

Тоже на поезде явился и генерал Краснов в сопровождении немецкого представителя майора Кокенхаузена, адъютантов и своего конвоя, одетого, как не без гордости отметил донской атаман, «в прежнюю, 1914 года казачью форму». Краснов считал себя более серьезным правителем, чем Скоропадский. Разодетая по новой украинской моде в кафтаны с гусарскими шнурами свита гетмана даже вызвала у него легкую иронию.

Но аппетиту договаривающихся сторон эти мелкие декоративные детали ничуть не мешали. Сначала гетман и атаман позавтракали в салоне поезда Скоропадского как «принимающей стороны», а потом остались наедине. Тут гетман разоткровенничался. «Вы, конечно, понимаете, — сказал он, — что я, флигель-адъютант и генерал свиты Его Величества, не могу быть щирым украинцем и говорить о свободной Украине, но в то же время именно я благодаря своей близости к государю должен сказать, что он сам погубил дело империи и сам виноват в своем падении».

Этот экскурс в недавнюю историю вызвал полное понимание у Краснова. А Скоропадский продолжал, перейдя к насущным проблемам: «Не может быть и речи о возвращении к империи и восстановлении императорской власти. Здесь, на Украине, мне пришлось выбирать — или самостийность, или большевизм, и я выбрал самостийность. И право, в этой самостийности ничего худого нет. Предоставьте народу жить так, как он хочет. Я не понимаю Деникина. Давить, давить все — это невозможно… Какую надо иметь силу для этого? Этой силы никто не имеет теперь».

Практическим результатом этой встречи «в подполье» на высшем уровне стало решение, что Краснов договорится с генералом Деникиным о совместных переговорах с гетманцами. «Я прошу вас быть посредником между мною, Деникиным, кубанцами, Грузией и Крымом, — произнес Скоропадский историческую фразу, — чтобы составить общий союз против большевиков. Мы все русские люди, и нам надо спасти Россию, и спасти ее мы можем только сами».

Гетман жаловался Краснову на деникинскую прессу, травившую его. Особенно возмущали Скоропадского статьи бывшего редактора газеты «Киевлянин» Василия Шульгина, выпускавшего теперь ежедневный белогвардейский листок в Екатеринодаре. Видно, Шульгин здорово-таки достал гетмана, бичуя его за берлинский визит к кайзеру Вильгельму: «Пишет Бог знает какие статьи про меня. Называет меня изменником. И к нему пристала вся интеллигенция, все те общественные деятели, которых я спас от большевистской петли!»

Гетман никогда не сердился на карикатуры на себя в большевистских газетах. Красные психологически были для него врагами. То, что они травили его, Павел Петрович считал само собой разумеющимся. Но выпады из среды «друзей» вызывали у него детскую обиду. Ведь и Шульгин, и другие «общественные деятели» попали к Деникину из красной России через гетманский Киев. Именно Павел Петрович создал тот режим, который позволил им свободно просочиться на Дон и Кубань. Официально тысячи Шульгиных ехали к родственникам в Украину, но все знали, что гетман их покрывает и свободно пропускает на территорию, подконтрольную белогвардейцам.

Атаман Краснов расстался со Скоропадским 1 ноября около 6-ти вечера. На следующий день он уже был в своей столице Новочеркасске, что доказывает: не все поезда ходили в революционные времена, как черепахи. Сразу же после возвращения Краснов отправил письмо генералу Лукомскому, отвечавшему в окружении Деникина за политические вопросы. «Я вчера виделся с гетманом Скоропадским, — писал донской атаман. — Цель нашего свидания — установление более дружеских отношений, слияние отдельных частей раздробившейся России, объединение для общей борьбы с большевизмом… Вы отлично понимаете, что гетман не может громко говорить о борьбе с большевиками, потому что он не имеет для этого армии и вынужден «играть в мир» с Советской республикой. Но тайно и он, и те русские люди, которые его окружают, хотят и готовы помогать и Войску Донскому, и Добровольческой армии, и Кубани в этом общем нашем деле… Гетман готов делиться со всеми нами имуществом складов, патронами, снарядами и т.п., готов помогать и денежно, потому что Украина все-таки богаче Дона и Добровольческой армии».

Краснов писал, что не стоит надеяться на союзников, что эти иллюзии только расслабляют белые войска, что две трети донских казаков «не имеют сносных сапог», а одна треть вообще их не имеют: «обуты в лапти, даже офицеры». Отказываться в такой ситуации от материальной помощи, предложенной гетманом, глупо. Склады в Украине действительно ломились от шинелей, обуви, боеприпасов и даже касок, оставшихся от бывшей императорской армии. Все это имущество, заготовленное еще в пору Мировой войны, можно было теперь бросить против красных. И если гетман предлагает собрать общий съезд представителей Добровольческой армии, Крыма, где существовало отдельное правительство, Кубани и Дона, то нужно пойти ему навстречу и создать общий политический союз. «Нельзя делить шкуру медведя, не убивши самого медведя, — взывал к Деникину Краснов. — Убить этого медведя каждому из нас порознь трудно, почти невозможно. Надо соединиться».

Но Деникин считал, что только он имеет право на истину. Ему, бывшему выпускнику Киевского пехотного училища, к тому же наполовину поляку по матери, хотелось быть в глазах своего окружения вдвойне русским. Да и психологически бывшему киевскому юнкеру казалась оскорбительной сама мысль о какой-то отдельной, даже полунезависимой Украине в составе белой Российской Федерации. «Протянутые гетманом и атаманом руки, — печально констатировал Краснов, — остались не принятыми».

У гетмана был еще один шанс сохраниться во власти хоть и, как он вспоминал, в «общипанном» виде. Для этого он должен был согласиться на созыв 17 ноября Украинского национального союза, что предлагали «Винниченко и компания». Но Скоропадскому справедливо казалось, что этот «собор» различных националистических партий — просто закамуфлированная попытка отобрать у него власть.

Гетман решился на импровизацию. Хотя Деникин и не поддерживал его, а Краснов сам нуждался в помощи, Павел Петрович сочинил грамоту к украинскому народу и провозгласил федерацию с «виртуальной» Россией, которая сама его не признавала. Это был пропагандистский шаг, который должен был дать гетману добровольцев из числа демобилизованных после Первой мировой Русских офицеров, которые переполнили Киев. По некоторым данным, в столице Украины их насчитывалось до 15 тысяч человек.

В газетах опубликовали призывы вступать в добровольческие дружины полковника Святополк-Мирского и генерала Кирпичева. Их члены тут же украсили левый рукав своих шинелей трехцветным бело-сине-красным шевроном — точь-в-точь, как в деникинской армии. Это и был самый боеспособный контингент в войсках неожиданно «побелевшего» гетмана.

Зато мало кто знает, что часть армии Петлюры, двинувшейся против гетмана сразу же после объявления «федерации» с Россией, шла на Киев не под желто-синими, а под красными флагами. Эти петлюровцы дрались не так за независимость Украины, как против буржуев и «ахвицеров». Решение об антигетманском восстании было принято еще вечером 13 ноября — буквально за несколько часов до появления в газетах грамоты. Те историки, которые утверждали, что петлюровское восстание было спонтанным и вызванным только «предательством» Скоропадского интересов Украины, говорят неправду. Оно готовилось задолго до пророссийского маневра последнего гетмана. И даже если бы Павел Петрович остался «самостийником», а не федералистом, Винниченко и Петлюра все равно бросились бы свергать его. Им хотелось власти. Верность же идее Украины была для всех участников этого противостояния прежде всего ритуальной формулой. Ведь очень скоро после победы над гетманом Винниченко займет позицию федералиста по отношению к красной России, а Петлюра легко расплатится с Западной Украиной за неравноправный союз с Польшей.