Читать онлайн «Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне». Страница 39

Неизвестно, испытывал ли царь сомнения, но известно его отношение к попыткам прогерманских элементов увести его с этого пути. Союзная дипломатия зафиксировала, по меньшей мере, две такие попытки. Обе они пришлись именно на конец 1915 г., когда русская армия едва «сохранила способности сопротивляться. Первая попытка пришлась на начало декабря, когда министр царского двора граф Фредерикс получил письмо от своего берлинского друга графа Эйленбурга с предложением „положить конец недоразумению между двумя государствами“. Когда Фредерикс — воплощение лояльности династии Романовых — начал читать это письмо, Николай, видимо, ощутил опасность, для самых дорогих для него замыслов. Он прервал Фредерикса: „Читайте по-русски, я не понимаю по-немецки“. Прослушав письма, царь подчеркнул то место, где говорилось о „старой дружбе“, и написал на полях: „Эта дружба умерла и похоронена“. Царь отказался представить какую-либо форму ответа, так как таковой мог быть истолкован как начало диалога, а этого он хотел избежать в любом случае.

Вторая попытка найти каналы германо-русского примирения последовали через несколько дней. В Петроград из Германии прибыла родовитая аристократка Васильчикова с просьбой германской стороны уговорить царя заключить мир. Великим герцогом Гессенским ей было поручено сообщить симпатизирующим русско-германскому сближению элементам русского общества, что император Вильгельм готов гарантировать России самые выгодные условия мирного урегулирования. Чтобы усилить притягательность германских предложений, сообщалось, что Англия якобы уже предлагала Германии сепаратный мир. Главная линия аргументации сводилась к тому, что примирение между Германией и Россией необходимо для спасения двух династий в наступающую эпоху невиданного социального брожения. Немцам и австрийцам пришлось ожидать недолго. Царь и Сазонов, которым были переданы два письма с указанным содержанием, не видели еще угрозы трону и не восприняли германской аргументации. Чтобы не подвергнуть сомнению свою лояльность союзу с Западом, они полностью игнорировали письмо Васильчиковой. Более того, царь сослал Васильчикову в ее поместье, косвенно обвинив ее в измене. Но проблема от этого не исчезала — нужно было либо побеждать, либо сдаваться. Россия, русское общество хуже всего переносили именно срединное положение, когда требовался не жертвенный героизм, а будничная выдержка.

3 августа царь Николай в третий раз за время течения войны твердо сказал «нет» на предложения Центральных держав. Посредник Андерсен объяснял Бетман-Гольвегу в Берлине 9 августа 1915 г., что русские не ощущают себя побежденными, что огромная территориальная глубина России позволяет ей с меньшим трагизмом смотреть на потерю Польши и Курляндии. По мере того как стало ясно, что царь и его окружение не пойдут на сепаратный мир, германская сторона с разочарованием отставила династический подход — фактор дружбы двух императоров. Пожалуй, это был последний случай, когда машина германского правительства с Бетман-Гольвегом во главе энергично попыталась найти пути примирения с Россией. Поражение июльско-августовских попыток выхода на мирный рубеж привело Бетман-Гольвега к выводу, что выбор у Германии один — не брезгуя ничем, следует ослабить несговорчивых восточных славян. Теперь он лишился надежды на обоюдно-обусловленный договорный мир и стал стремиться всеми способами создать положение, при котором этот мир можно будет продиктовать.

«Нет» царя привело к тому, что Бетман-Тольвег написал 11 августа 1915 г. императору Вильгельму: «Если развитие военных операций и события в России сделают возможным отбрасывание московской Империи на восток и лишение ее западных провинций, тогда наше освобождение от этого восточного кошмара будет целью, достойной усилий, великих жертв и исключительного напряжения этой войны» {188}.

Решительный отказ царя скорректировать свои геополитические интересы, поставил перед Германией вопрос о выживании. Впервые его условием стало расчленение России. Отныне акцент в германской политике стал переноситься на новый элемент российской реальности — на революционные элементы. В Берлине впервые стали размышлять о позитивной стороне дезинтеграции России. Здесь стали изучать «позитив» подрывных действий: коллапс России создать в Восточной Европе гряду мелких государств, подвластных германскому влиянию. В истории России, устремленной Петром на Запад, наступает новая глава.

«Необходимость не знает законов»

Идея окончательного ослабления России завладевает фон Яговым, еще одним (наряду с Циммерманом) сильным человеком в аппарате германской внешней политики, всегда полагавшим, что неевропейский характер огромной России представляет первостепенную угрозу для Германии. 2 сентября 1915 г. он представляет императору и правительству пространный меморандум о восточной угрозе. «До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние Западной цивилизации, открытое для нее Петром Великим и германской династией, которая последовала за ним, фундаментально византийско-восточная культура отделяет русских от латинской культуры Запада. Русская-раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной по отношению к германо-латинским народам Запада» {189} . Панславизм, выступивший в виде протеста против Запада, подорвал «традиционную дружбу династии» с Германией. На полях меморандума Вильгельм Второй добавил: «И французские деньги».

Стараясь оторвать Россию от Запада, немцы стали ставить на внутренний раскол. Как сказал канцлер Бетман-Гольвег по другому поводу, «необходимость не знает законов». Этой необходимостью для немцев стало уничтожение русского государства. Созданная при благожелательном отношении России Германская империя в роковой для себя час отринула идейное наследие Бисмарка и поставила на уничтожение России любым способом. Германский посол в Дании Брокдорф-Ранцау пришел в декабре 1915 г. к: выводу: «Германии смертельно грозит русский колосс, кошмар полуазиатской империи московитов. У нас нет альтернативы попытке использовать революционеров, потому что на кону находится наше существование как великой державы». Пользующаяся растущим в Берлине влиянием группировка во главе с министром иностранных дел фон Яговым начала занимать ту позицию, что династия Романовых решительно предала дружбу с Гогенцоллернами, и поэтому династические соображения потеряли всякий смысл. Нельзя сказать, что немецкие дворяне не боялись социальных сдвигов. Так, Ранцау видел риск в провоцировании революции, но полагал, что социальную революцию можно будет контролировать, что самые жесткие проявления социальной стихии можно будет сдержать. После внутренней борьбы в конечном счете идея революционного отрыва России от Запада была поддержана самим кайзером Вильгельмом Вторым, канцлером Бетман-Гольвегом, Яговым, Циммерманом и Идущими канцлерами Михазлисом и Гертлингом.

Среди военных эту идею после колебаний поддержала действительные вожди Германии — Мольтке, Фалькенгайн, Гинденбург и Людендорф. Германия встала на свой крестный путь и готова была использовать любые средства для спасения. Реализация действия в этом направлении была возложена на посла Ранцау в Дании, посла Ромберга в Швейцарии, Вангенхайна в Турции, Люциуса в Швеции. Так, благородные революционные идеи стали разменной картой германского империализма.

Параллельно с подготовкой социального взрыва в России Берлин обратился к потенциалу национализма в многонациональной Российской империи. В конечном счете вопрос о создании буферных государств, выделенных из территории России, стал основой немецкой политики в отношении восточного противника. В отношении сохранения трона в России позитивным было мнение кайзера, который в 1915 г, еще склонен был сохранить династию Романовых «против правительств, состоящих из адвокатов, правящих Западом». Становящийся одним из главных организаторов подрывной работы против России немецкий посол в Дании Брокдорф-Ранцау, в отличие от Вильгельма, уже в декабре 1915 г. потребовал свержения Романовых: «Было бы катастрофической ошибкой ныне придавать серьезный вес нашей традиционной дружбе с Россией, то есть с династией Романовых» {190} . С его точки зрения, Романовы выказали Германии черную неблагодарность в отношении поддержки, оказанной России в борьбе с Японией. И потом, стоял вопрос о самом существовании Германии. Если она не расколет фронт своих противников, то будет задушена. Единственный способ избежать этой смертельной опасности — дестабилизировать Россию: «Если мы вовремя сумеем революционизировать Россию и тем самым сокрушить коалицию, то призом победы будет главенство в мире». Итак, если военной мощи окажется недостаточно, Германия должна ликвидировать русскую мощь посредством революции {191} . В конце 1915 г. германское министерство иностранных дел и министерство финансов выделили дополнительно сорок миллионов марок для революционной борьбы в России до января 1918 г. Копенгагенский штаб состоял из восьми человек, еще десятеро объезжали революционные центры России.