Читать онлайн «Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций.». Страница 19

III. Сравнимость обществ

Прежде чем продолжить систематическое сравнение наших двадцати одного общества, что является целью данной книги, мы должны ответить на некоторые возможные возражения а limine[126]. Первый и простейший аргумент против предложенной нами методики можно сформулировать следующим образом: «Эти общества не имеют между собой никаких общих черт, за исключением того факта, что все они являются “умопостигаемыми полями исследования”, а эта черта настолько неопределенна и обща, что нельзя придавать ей значения».

Ответ заключается в том, что общества, являющиеся «умопостигаемыми полями исследования», представляют собой род, внутри которого наши двадцать один представитель составляют один особый вид. Общества данного вида обычно называют цивилизациями, чтобы отделить их от примитивных обществ, которые также являются «умопостигаемыми полями исследования» и образуют другой, а фактически — второй [из двух] вид внутри рода. Следовательно, все наши двадцать одно общество должны обладать одной специфической чертой, которая состоит в том, что только эти общества находятся в процессе цивилизации.

Сразу же приходит на ум и другое отличие между двумя видами. Количество известных цивилизаций невелико. Количество известных примитивных обществ гораздо больше. В 1915 г. западные антропологи, намереваясь провести сравнительное исследование примитивных обществ и ограничившись лишь теми, о которых имелось достаточно информации, зарегистрировали их около 650, по большей части живых и на сегодняшний день. Нельзя создать какую-либо концепцию многочисленных примитивных обществ, которые должны родиться и которые уже умерли с того времени, как человек стал человеком, возможно, триста тысяч лет назад, но очевидно, что численное превосходство примитивных обществ над цивилизациями поразительно.

Почти одинаково поразительным является превосходство цивилизаций над примитивными обществами по отдельным параметрам. Примитивные общества — их же легион — относительно недолговечны, ограничены относительно узким географическим пространством и охватывают относительно небольшое число людей. Возможно, что если бы мы могли провести перепись членов пяти доныне живых цивилизаций на протяжении тех немногих веков, когда они существовали, мы обнаружили бы, что каждый из наших левиафанов[127] поодиночке охватывает больше человеческих существ, чем могли бы собрать все примитивные общества вместе взятые со времени появления рода человеческого. Однако мы изучаем не индивидов, а общества, и немаловажным фактом для поставленной нами цели является то, что количество известных цивилизованных обществ было сравнительно небольшим.

Второй аргумент против сравнимости наших двадцати одной цивилизации является полной противоположностью первому. Он заключается в том, что не существует двадцати одного отдельного представителя подобного вида обществ, но есть только одна цивилизация — наша собственная.

Этот тезис о единстве цивилизации является ложной концепцией, к которой современных западных историков привело влияние их социального окружения. Особенность, вводящая в заблуждение, состоит в том, что в современности собственная наша западная цивилизация набросила сеть своей экономической системы на весь мир, а за этой экономической унификацией на западной основе последовала унификация политическая на той же самой основе, продвинувшаяся почти столь же далеко. И хотя завоевания западных армий и правительств не были ни столь обширными, ни столь основательными, как завоевания западных промышленников и специалистов, тем не менее, остается фактом, что все государства современного мира образуют часть одной политической системы западного происхождения.

Эти факты поражают, но рассматривать их в качестве доказательства единства цивилизации можно лишь с поверхностной точки зрения. Хотя экономическая и политическая карты мира на сегодняшний момент вестернизированы, культурная карта остается, по существу, такой же, какой была до того, как западное общество начало свои экономические и политические завоевания. В культурном плане для тех, у кого есть глаза, очертания четырех живых незападных цивилизаций видятся достаточно четкими. Но многие этого не видят, и мировоззрение этих людей можно пояснить, используя английское слово «natives» (туземцы) и подобные же слова из других европейских языков.

Когда мы, жители Запада, называем какой-либо народ «туземцами», то подразумеваем культурный колорит, выходящий за пределы нашего понимания их. Мы смотрим на них как на кишащих вокруг диких животных, на которых случайно натолкнулись, как на часть местной флоры и фауны, а не как на людей с такими же страстями, как у нас. До тех пор, пока мы думаем о них как о «туземцах», мы истребляем их или (что более приемлемо на сегодняшний день) приручаем и искренне (возможно, и не всецело ошибочно) верим, что улучшаем породу, но от этого не начинаем их понимать.

Но кроме иллюзий, вызванных всемирным успехом западной цивилизации в материальной сфере, ложная концепция «единства истории» (включающая допущение, что есть лишь единственная река цивилизации — нашей собственной, а все другие являются или ее притоками, или же затеряны в песках пустынь) может происходить из трех корней: иллюзии эгоцентризма, иллюзии «неизменного Востока» и иллюзии прогресса как прямолинейного движения.

Что касается иллюзии эгоцентризма, то она вполне естественна, и все, что здесь нужно сказать, это то, что мы, жители Запада, являемся далеко не единственными ее жертвами. Евреи пребывали в иллюзии, что они не один из «избранных народов», но единственный «избранный народ». Тех, кого мы называем «туземцами», они называли «гоями», а греки — «варварами». Но наиярчайшим цветком эгоцентричности, возможно, является официальное послание, врученное в 1793 г. китайским императором-философом Цзянь-луном британскому посланнику для передачи его господину, королю Георгу III:

«Ты, о король, живешь за границами многих морей, однако, принужденный своим смиренным желанием способствовать благу нашей цивилизации, ты отправил посольство, почтительно преподнесшее твое прошение… Я внимательно рассмотрел твое прошение. Скромные выражения, в которых оно изложено, показывают почтительное смирение с твоей стороны, которое достойно высокой похвалы…

Что касается твоей просьбы отправить одного из твоих соотечественников для аккредитации при моем Небесном Дворе и для контроля за торговлей твоей страны с Китаем, то просьба эта противоречит всем обычаям моей Династии и не может быть удовлетворена… Если ты утверждаешь, что твое почтение к нашей Небесной Династии исполняет тебя желанием ознакомиться с нашей цивилизацией, то наши церемонии и кодекс законов настолько сильно отличаются от твоих, что даже если бы твой посланник и был способен усвоить зачатки нашей цивилизации, ты бы не смог перенести наши нравы и обычаи на свою, чужую для нас почву. Следовательно, каким бы сведущим ни стал твой посланник, от этого не было бы никакой пользы.

Управляя всем миром, я стремлюсь только к одной цели, а именно: поддерживать совершенное правление и выполнять государственные обязанности. Неизвестные и дорогостоящие предметы не интересуют меня. Если я приказал, чтобы верноподданнические подношения, присланные тобой, о король, были приняты, то сделал это единственно по причине уважения к тому духу, который побудил тебя отправить их издалека. Царственная добродетель нашей Династии пронизывает собою все страны Поднебесной, и цари всех народов присылали свои дорогие дары по суше и по морю. Как мог твой посол видеть своими глазами, у нас есть все. Я не ценю вещи непривычные или оригинальные и не нуждаюсь в изделиях твоей страны»{25}.

В ходе столетия, последовавшего за сочинением этого официального послания, гордыня соотечественников Цзянь-луна не довела их до добра. Такова, как известно, судьба гордыни.

Иллюзия «неизменного Востока» является настолько общераспространенной и не основанной ни на каком серьезном исследовании иллюзией, что поиск ее причин не представляет собой большого значения или интереса. Возможно, она вызвана тем фактом, что «Восток», который в данном контексте означает все страны от Египта до Китая, некогда шел далеко впереди Запада, а теперь оказался далеко позади. Ergo[128], в то время как мы движемся, он все еще стоит. В особенности мы не должны забывать, что для среднего европейца единственной знакомой главой древней истории «Востока» была раньше та, что содержится в повествованиях Ветхого Завета. Когда современные западные путешественники замечали со смешанным чувством изумления и восхищения, что жизнь людей на трансиорданской границе Аравийской пустыни точь-в-точь соответствует описанию жизни патриархов в Книге Бытия, неизменный характер Востока, казалось бы, находил подтверждение. Но то, с чем сталкивались путешественники, было не «неизменным Востоком», но неизменной Арабской степью. В степи природное окружение является столь безжалостным надсмотрщиком над человеческими жизнями, что их способность к приспособлению ограничена весьма узкими рамками. Во все века степь обусловливала для всякого человеческого существа, которое имело смелость быть ее обитателем, жесткий и однообразный образ жизни. В качестве доказательства «неизменности Востока» такой аргумент легкомыслен. Например, в западном мире существуют недоступные для нашествия современных туристов Альпийские долины, обитатели которых живут так же, как жили во дни Авраамовы их предшественники. С одинаковым успехом можно было бы вывести из этого доказательство «неизменности Запада».