Читать онлайн «История Рима (с иллюстрациями)». Страница 33

Договор с Карфагеном

В свете этих фактов становится понятным и договор Рима с Карфаге­ном в 508 г., о котором мы упоминали в главе I. Текст договора сообщает Полибий (III, 22):

«На нижеследующих условиях быть дружбе у римлян и их союзников с карфагенянами и их союзниками. Римлянам с их союзниками не плавать далее Прекрасного мыса[51], разве только в том случае, если они будут туда загнаны бурей или неприятелем. Если же кто-нибудь будет занесен туда против воли, он не имеет права ничего покупать или получать, за исклю­чением самого необходимого для починки судна или жертвоприношения.

Оставаться там он не может долее 5 дней. Явившиеся по торговым делам не могут совершить никакой сделки иначе, как при посредстве глашатая или писца. За все то, что было бы продано в Ливии и Сардинии в присут­ствии этих должностных лиц, пусть ручается перед продавцом государ­ство. Если кто-нибудь из римлян явится в ту часть Сицилии, которая под­властна карфагенянам, то во всем римлянам пользоваться одинаковыми правами с карфагенянами. Со своей стороны, карфагеняне не должны при­чинять никакого вреда народу ардеатов, анциатов, лаврентинцев, цирцейцев и таррацинцев[52], а также никакому другому из латинских городов, под­властных Риму. Карфагеняне обязуются не занимать какого-нибудь из этих городов и тогда, когда он отпадет от римлян, а если и займут его, то долж­ны в целости возвратить римлянам. Карфагеняне не должны возводить никаких укреплений в Лации».

Суть этого договора состоит в том, что в нем отражены чрезвычайно широкие торговые интересы римлян, простирающиеся вплоть до Север­ной Африки. Кроме этого, поражает широта римского влияния на прибреж­ную полосу Лация чуть ли не до Кампании. И размах римской торговли, и степень римского влияния плохо вяжутся со всем тем, что мы знаем о ма­леньком и слабом Риме начала Республики. Это заставляет думать, что если дата договора правильна, то он мог быть заключен только в самом конце царского периода, когда Рим находился в орбите этрусского влия­ния и этрусской торговли. Если допустить, что в конце VI в. Рим был за­хвачен Порсенной, а затем этруски были разбиты при Ариции, тем более уместным будет пункт договора, который запрещает карфагенянам зани­мать отпавшие латинские города.

Вернемся теперь к стенным изображениям гробницы Франсуа в Вульчи, о которой мы упоминали выше. На них изображена сцена освобожде­ния этрусского авантюриста Целия Вибенны из плена при помощи его вер­ного товарища Мастарны и брата Авла Вибенны. Рядом находится сцена убийства «римлянина Гнея Тарквиния» неким Марком Камительном (Магсе Camitlnas). Эти рисунки, подлинность которых стоит вне всякого сомне­ния и которые датируются III в. до н. э., отражают какой-то древний этру­сский вариант предания. Рядом с ним толкование императора Клавдия, отождествляющего Мастарну с Сервием Туллием, кажется надуманным или основанным на непонимании этрусских сказаний.

Для объяснения этого запутанного клубка фактов, легенд, догадок, про­тиворечий и фальсификаций наиболее правдоподобной кажется гипотеза Де Санктиса, который сближает сцены из гробницы Франсуа с римской традицией о Порсенне. При Тарквиниях, согласно Де Санктису, Рим не был под властью этрусков. Наоборот, Тарквинии воевали с этрусскими полисами и даже подчинили многие из них. Надежные варианты традиции говорят, например, что Тарквиний Старший победил этрусков в двух боль­ших сражениях и был признан верховным повелителем двенадцати горо­дов (Дионисий, III, 57 и след.; Флор, I, 5; Орозий, II, 4). Власть Рима над Этрурией была закреплена Сервием Туллием (Ливий, I, 42; Дионисий, IV, 27) и перешла к Тарквинию Гордому (Ливий, I, 55; Дионисий, IV, 65). Но при последнем Рим был захвачен отрядом какого-то этрусского авантюри­ста (Целия Вибенны, Мастарны или Порсенны — имя здесь не имеет боль­шого значения). Тарквиний, которого римская традиция называет Луцием, а этрусская — Гнеем, был убит, и власть над Римом на некоторое вре­мя (никакой сколько-нибудь точной хронологии здесь установить невозможно) перешла к этрусскому царю. Однако она не была продолжи­тельной. Этруски были разбиты под Арицией латинами и кампанскими гре­ками, и большая часть Лация получила свободу. В связи с поражением этрусков и в Риме усилилось движение латинских элементов, которое за­кончилось восстанием и изгнанием последнего царя. Имя его, конечно, установить невозможно, равно как и весь ход событий.

Впрочем, Де Санктис не придает сколько-нибудь решающего значения движению туземной аристократии. Он утверждает, что царская власть в Риме все равно пала бы и без этрусков, как пала у других италиков. Наобо­рот, он выдвигает теорию о постепенном исчезновении царской власти в Риме подобно тому, как это произошло в Афинах. Однако эта концепция противоречит всей античной традиции, которая на редкость единодушна в вопросе о насильственном падении военной демократии в Риме. Многие исследователи правильно указывают, что ненависть к царской власти («ти­рании»), дожившая до конца Республики, говорит как раз в пользу рево­люционного свержения власти последнего царя.

Хотя в основном движение против Тарквиниев являлось делом рук ла­тинского патрициата, но, по-видимому, и среди последнего не было пол­ного единодушия. Часть знати (и не только этрусской) поддерживала пра­вящий род, о чем можно судить по некоторым указаниям литературных источников.

Согласно наиболее распространенной традиции, власть царя в Риме была заменена властью двух ежегодно избираемых в центуриатном собра­нии и утверждаемых сенатом должностных лиц. Они могли выбираться только из патрициев и назывались консулами (consules, от слова «consulere» — совещаться). Эта традиция отражена, например, у Ливия (I, 60). Однако тот же Ливий в другом месте (III, 55), а также словарь Феста (с. 249) указывают, что первоначально консулы именовались преторами (praetores — предводители). Дион Кассий, римский историк начала III в. н. э., в своей «Римской истории» начинает употреблять термин «консул» лишь с середины V в., а до этого у него встречается только греческое понятие στρατηγός, соответствующее латинскому praetor.

Таким образом, мы имеем в этом вопросе два варианта традиции. Вто­рой нужно предпочесть первому. В его пользу можно привести такие со­ображения. В сохранившихся текстуально частях «Законов XII таблиц» слово «консул» не встречается, а одно наполовину испорченное слово ско­рее всего можно восстановить как praetor (XII, 3)[53]. В термине «претор» резче выступает военный характер высшей магистратуры, который дол­жен был тем более подчеркиваться в момент переворота. К тому же кон­сулы явились как бы преемниками царей, которые были прежде всего во­енными предводителями. В некоторых латинских городах древнейшие выс­шие должностные лица, как это показывают надписи и литературные источники, также назывались преторами. Самым же сильным аргументом в пользу второго варианта традиции является следующее соображение. Согласно первому, наиболее распространенному варианту, должность пре­торов появляется только в середине IV в. в качестве судебной по преиму­ществу магистратуры. Почему же к гражданской функции был применен чисто военный термин «предводитель»? Это совершенно непонятно, если не допустить, что термин уже существовал раньше, а в IV в., как будет показано ниже, произошел его перенос на другое понятие.

Поэтому надо признать доказанным, что в начале Республики поздней­шие консулы действительно назывались преторами. Только с середины V в. впервые начинает встречаться понятие «консул», в котором подчерк­нут коллегиальный характер высшей магистратуры и которого она не имела раньше. Консулы — значит совещающиеся вместе, коллеги. Такое толко­вание впервые дал Нибур, к которому в этом вопросе присоединился ряд других историков.

Сделано много попыток объяснить, почему преторов, а затем консулов было двое. Сами древние объясняли это сознательным намерением осла­бить высшую власть и тем самым гарантировать государство от попыток захватить тиранию. Однако это объяснение носит слишком искусствен­ный характер и обязано своим возникновением позднейшим домыслам. Другое объяснение сводится к тому, что в момент переворота городское ополчение состояло из двух легионов, и каждый из них выдвинул своего предводителя. Третья гипотеза пытается вывести двойственность преторской власти из двойного возрастного состава легиона — старшие и млад­шие центурии. Четвертое толкование кажется более вероятным: в перево­роте руководящую роль играли два патрицианских рода, и каждый потре­бовал себе долю участия во власти. Однако мы думаем, что самым правдоподобным является следующее объяснение, данное русским ученым И. В. Нетушилом. Первоначально власть преторов не являлась коллеги­альной, как у позднейших консулов, но были старший претор (praetor maximus, Ливий, VII, 3) и младший, его помощник[54]. Строгая коллегиаль­ность власти преторов появилась окончательно не раньше IV в. Только такое объяснение дает возможность понять запутанную картину борьбы между патрициями и плебеями в IV в.