Читать онлайн «История Рима (с иллюстрациями)». Страница 108

Ужасную картину последних дней Карфагена нарисовал Аппиан (Ли­вийские дела, XIX, 128—130): «Все было полно стонов, плача, кри­ков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопаш­ном бою, других еще живых сбрасывали с крыш на землю, причем иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики или мечи. Но никто ничего не поджигал из-за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион. И тогда он сразу поджег все три узкие улицы, ведшие к Бирсе, а другим приказал, как только сгорит какая-либо часть, очищать там путь, чтобы удобнее могло проходить по­стоянно сменяемое войско.

И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись всей силой, валили их целиком. От этого про­исходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середи­ну улицы вперемешку и мертвые и живые, большей частью старики, женщины и дети, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные кри­ки. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений: воины, расчи­щавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых, и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или пере­ворачивая их железными орудиями, — человеческое тело было му­сором, наполнявшим рвы. Из перетаскиваемых одни падали вниз го­ловой, и их члены, высовывавшиеся из земли, еще долго корчились в судорогах; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, чтобы так хотели всадники, но вследствие спешки, так как и убиральщики камней делали это не по доброй воле; но трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев, шум от трубных сигналов, трибуны и центурионы с отрядами, сменявшие друг друга и быстро проходившие мимо, все это вследствие спешки делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели.

В таких трудах у них прошло шесть дней и шесть ночей, причем римское войско постоянно сменялось, чтобы не устать от бессоницы, трудов, избиения и ужасных зрелищ... Еще много шло опусто­шений, и казалось, это бедствие будет еще большим, когда на седь­мой день к Сципиону обратились, прибегая к его милосердию, неко­торые, увенчанные венками Асклепия... Они просили Сципиона со­гласиться даровать только жизнь желающим на этих условиях выйти из Бирсы; он дал согласие всем, кроме перебежчиков. И тотчас выш­ло 50 тысяч человек вместе с женами по открытому для них узкому проходу между стенами».

Гасдрубал со своей семьей и с римлянами-перебежчиками укрылся в храме Эскулапа, готовясь сжечь себя. Но в решительный момент карфагенский военачальник не выдержал. Он выбежал из храма и на коленях стал просить Сципиона сохранить ему жизнь. Жена Гасдрубала, увидев это, язвительно пожелала своему супругу спасти свою жизнь, столкнула в огонь детей, а за ними бросилась в пламя и сама.

Комиссия, присланная из сената, вместе со Сципионом должна была окончательно решить судьбу Карфагена. Большая часть его еще была цела. По-видимому, сам Сципион и некоторые сенаторы стояли за то, чтобы со­хранить город. Но в сенате взяла верх непримиримая точка зрения Катона (сам он умер в 149 г., не дожив до осуществления своей мечты). Сципиону приказали сравнять город с землей и, предав вечному проклятию то мес­то, на котором он стоял, провести по нему плугом борозду.

Такая же судьба постигла и те африканские города, которые до конца держали сторону Карфагена. Другие, как, например, Утика, сдавшиеся в начале войны римлянам, получили свободу и сохранили свои земли. Вла­дения Карфагена были обращены в провинцию Африку. Наследники Масиниссы не только сохранили свои земли, но и получили еще часть карфа­генской территории.

Так в течение ужасного 146 г. погибли два цветущих центра древней культуры: Коринф и Карфаген.

Многие римляне, пережившие страх и бедствия Ганнибаловой вой­ны, навсегда затаили ненависть к Карфагену. Символом такого от­ношения к противнику стала жизнь и деятельность Марка Порция Катона Цензора (234—149). «Последним из его деяний на государ­ственном поприще, — пишет Плутарх (Катон, 26—27), — счита­ют разрушение Карфагена. На деле его стер с лица земли Сципион Младший, но войну римляне начали прежде всего по советам и на­стояниям Катона, и вот что оказалось поводом к ее началу. Карфаге­няне и нумидийский царь Масинисса воевали, и Катон был отправ­лен в Африку, чтобы исследовать причины этого раздора... Найдя Карфаген не в плачевном положении и не в бедственных обстоятель­ствах, как полагали римляне, но изобилующим юношами и крепки­ми мужами, сказочно богатым, переполненным всевозможным ору­жием и военным снаряжением и потому твердо полагающимся на свою силу, Катон решил, что теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде. Без всякого промедления вернувшись, он стал внушать сенату, что прошлые поражения и беды, по-видимо­му, не столько убавили карфагенянам силы, сколько безрассудства, сделали их не беспомощнее, но опытнее в военном искусстве, что нападением на нумидийцев они начинают борьбу против римлян и, выжидая удобного случая, под видом исправного выполнения усло­вий мирного договора, готовятся к войне.

Говорят, что закончив свою речь, Катон умышленно распахнул тогу, и на пол курии посыпались африканские фиги. Сенаторы подивились их размерам и красоте, и тогда Катон сказал, что земля, рождающая эти плоды, лежит в трех днях плавания от Рима. Впрочем, он призы­вал к насилию и более открыто; высказывая свое суждение по како­му бы то ни было вопросу, он всякий раз присовокуплял: «Кажется мне, что Карфаген не должен существовать». Напротив, Публий Сципион Назика, отвечая на запрос или высказываясь по собствен­ному почину, всегда говорил: «Мне кажется, что Карфаген должен существовать». Замечая, по-видимому, что народ становится непо­мерно заносчив и уже совершает множество просчетов, что, упива­ясь своими удачами, исполнившись гордыни, он выходит из повино­вения у сената и упорно тянет за собою все государство туда, куда его влекут страсти, — замечая это, Назика хотел, чтобы хоть этот страх перед Карфагеном был уздою, сдерживающей наглость толпы: он полагал, что карфагеняне не настолько сильны, чтобы римляне не смогли с ними совладать, но и не настолько слабы, чтобы отно­ситься к ним с презрением. То же самое тревожило и Катона, но он считал опасной угрозу, нависающую со стороны государства и прежде великого, а теперь еще отрезвленного и наказанного пережитыми бедствиями, меж тем как римский народ буйствует и, опьяненный своим могуществом, делает ошибку за ошибкой; опасным казалось ему приниматься за лечение внутренних недугов, не избавившись сначала полностью от страха перед покушением на римское влады­чество извне. Таким доводами, говорят, Катон достиг своей цели: третья и последняя Пуническая война была объявлена» (пер. С. П. Маркиша).

События в Македонии, Греции и Африке не случайно совпали друг с другом. Это был общий политический кризис, охвативший значительную часть Средиземноморья. Едва ли между политическими деятелями Маке­донии, Ахейского союза и Карфагена была какая-нибудь непосредствен­ная связь. Движение всюду возникло стихийно, как последняя отчаянная попытка отстоять свою независимость от Рима[201].

Попытку освободиться от римского господства сделали и испанцы. После Второй Пунической войны римляне осуществляли свою власть толь­ко в восточной и южной частях полуострова, остальные районы остава­лись почти совершенно независимыми. В начале II в. римские владения были окончательно организованы в две провинции: Ближнюю (Hispania citerior) и Дальнюю (Hispania ulterior). В первую входили области по сред­нему и нижнему течению Ибера и довольно узкая полоса восточного по­бережья до Нового Карфагена включительно. Дальняя провинция охваты­вала территорию к югу от Сьерры-Морены. Провинции управлялись дву­мя преторами с большими правами, которые обычно назначались на 2 года.

Если городское население обеих провинций довольно терпеливо сно­сило римское господство (здесь был ряд привилегированных городских общин, с которыми Рим находился в союзнических отношениях, напри­мер Тарракон, Сагунт, Гадес и др.), то воинственные племена остальной части Испании доставляли римлянам много беспокойства. Они не только сопротивлялись всяким попыткам подчинить их, но часто нападали и на территории провинций, что приводило к восстаниям даже мирного испан­ского населения против римлян. Это создавало необходимость держать в Испании постоянную большую армию и прибегать к чрезвычайным воен­ным мерам.