Читать онлайн «Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии». Страница 19

Во всех сообщениях явно намекалось, что любые подобные действия со стороны России будут иметь для нее самые серьезные последствия, и этот намек был понят таким образом, что союзники готовы обратиться к Японии с просьбой ударить России в тыл. Политика такого рода протестов и завуалированных угроз была неэффективной и неразумной, и можно лишь сожалеть, что союзники придерживались именно этой линии, пагубность которой в то время осознавали лишь немногие из тех дипломатов союзных стран, которые тогда работали в России. Эта политика была ярким свидетельством того, насколько страны Антанты не понимали сути происходящего в России.

Духонин распространил тексты этих письменных протестов среди воинских частей, что вызвало резкую реакцию со стороны Троцкого, который назвал действия союзных военных миссий попыткой «путем угроз заставить русскую армию и русский народ продолжать дальше войну во исполнение договоров, заключенных царем». Одновременно он предупредил глав союзных военных миссий при Ставке, что «правительство считает недопустимым вмешательство дипломатических или военных представителей союзных государств во внутренние дела России и провоцирование Гражданской войны».

Вся мощь пропагандистской машины Смольного была брошена на то, чтобы нейтрализовать действия Ставки. К войскам обратились с призывом: «Не подчиняйтесь Духонину! Не обращайте внимания на его провокации и не выполняйте его провокационных распоряжений! Внимательно следите за ним и его контрреволюционным окружением и тщательно их контролируйте!» В пропагандистских материалах также говорилось, что вокруг Ставки в Могилеве собираются группы сторонников Керенского, «выполняющие приказы французских, английских и американских финансистов». В довершение всего подчеркивалось, что Генштаб «несет ответственность за проведение июньского наступления и продолжение войны и затягивание мира».

Именно последний аргумент оказал решающее воздействие на измученную, деморализованную, дезорганизованную и терпящую поражение армию. Реакция была быстрой и страшной. 20 ноября могилевский гарнизон взбунтовался, арестовал Духонина со всем его штабом и держал их под арестом в вагоне специального поезда, где до этого Духонин и располагался.

На следующий день прибыл Крыленко с подкреплением, состоявшим из революционных матросов. Взбунтовавшиеся солдаты, разгоряченные и опьяненные революционной пропагандой, сначала потребовали, чтобы Духонин был разжалован и им были представлены его погоны, а когда это было сделано при содействии Крыленко, толпа на некоторое время разошлась. Однако через полчаса она собралась вновь, явно собираясь совершить самосуд. Крыленко сделал слабую попытку не пустить солдат внутрь вагона, но был отброшен в сторону. Генерала вытащили из вагона, бросили в толпу и начали избивать. Он упал лицом вниз на платформу, но избиение продолжалось. Наконец, один из матросов дважды выстрелил в него. В толпе раздались крики одобрения[57].

Между тем Троцкий официально обратился 13 ноября к германскому Верховному командованию с предложением немедленно заключить перемирие с целью достижения в дальнейшем демократического мира без аннексий и контрибуций; дипломатам союзных государств было заявлено, что советское правительство никогда не стремилось к заключению сепаратного мира и по-прежнему надеется, что в мирных переговорах примут участие все воюющие страны. Стремление советского правительства к миру нерушимо; однако если оно будет вынуждено заключить сепаратный мирный договор, то вся ответственность за это ляжет на союзные государства. Спустя два дня (15 ноября) Крыленко выполнил то, что изначально предписывалось его предшественнику, и отдал приказ о «немедленном прекращении огня и начале братания на всех фронтах».

Провал попыток союзных военных миссий удержать русскую армию от провозглашения немедленного перемирия убедил английского посла в России сэра Джорджа Бьюкенена, что единственная возможность, остающаяся у стран Антанты, состоит в том, чтобы, как говорят французы, сделать хорошую мину при плохой игре. Ситуация настолько сложная, если не сказать отчаянная, что союзникам необходимо пересмотреть свою политику в отношении России. Хотя правительства союзников не готовы принять советские предложения в качестве основы для мирных переговоров, им следует признать, по мнению Бьюкенена, что сепаратный мирный договор между Россией и Германией неизбежно будет рано или поздно заключен. Подобный договор сулил несомненные выгоды Германии, которая рассчитывала активно использовать российскую территорию в своих интересах, установив над ней своего рода экономический протекторат, и следовало сделать все возможное, чтобы не допустить последнее ни в коем случае и осложнить германо-российские отношения, даже если между странами и будет заключен официальный мирный договор, ибо союз между Россией и Германией после окончания войны представлял бы собой постоянную серьезную угрозу Европе в целом и в особенности Англии.

В этой связи Бьюкенен предлагал официально освободить Россию от обязательств по соглашению от 23 сентября 1914 года, признавая, с одной стороны, то, что уже являлось свершившимся фактом, а с другой – одновременно пытаясь установить долгосрочные хорошие отношения с Советской Россией. Если вслед за этим последуют сепаратные переговоры о мире между Россией и Германией, то это приведет в любом случае к росту в России антигерманских настроений – Германия станет объектом возмущения и негодования как в случае затягивания мирных переговоров, так и в том случае, если мир будет заключен на обременительных и тягостных для России условиях.

Этот отмеченный выдающимся здравым смыслом совет был направлен в Лондон как раз накануне открытия оказавшейся роковой межсоюзной конференции, которую столь отчаянно ждал Керенский и которая начала работу 16 ноября 1917 г. в Париже. На Ллойд Джорджа[58] предложения Бьюкенена произвели сильное впечатление, во всяком случае достаточное для того, чтобы он официально предложил рассмотреть их на конференции. Он и министр иностранных дел Англии А. Бальфур вполне ясно осознавали опасность российско-германского сближения. В меморандуме английского МИД, направленного на рассмотрение кабинета министров, в частности, говорилось: «Трудно представить более опасную и бедственную политику, чем та, которая толкает русских к тому, чтобы сблизиться с немцами и рассматривать германских официальных лиц и солдат, с которыми они бы в результате этого сближения оказались в общей среде, как своих друзей и освободителей». Американский полковник Хауз[59] также поддержал точку зрения Бьюкенена, хотя США и не являлись участниками соглашения от 23 августа 1914 г.

Однако представители континентальных держав Антанты выступили против этого предложения. Барон Соннино[60] подверг яростной критике предложение Бьюкенена, а Клемансо[61] заявил, что, «даже если бы назначенный Керенским посол в Париже г-н Маклаков[62] при ходатайстве всех небесных сил попросил меня освободить Россию от взятых на себя обязательств, я бы ответил отказом». Однако, когда приглашенный на конференцию Маклаков на нее прибыл и принял участие в обсуждении[63], он явно больше склонялся к поддержке точки зрения Клемансо и Соннино, нежели Ллойд Джорджа и Бальфура. Он выступил против точки зрения Бьюкенена и предложил вместо этого принять заявление, в котором говорилось бы, что союзники «будут двигаться в направлении пересмотра целей войны совместно с Россией, как только там появится правительство, осознающее свою ответственность перед страной и защищающее интересы своей страны, а не врага».

В подобной редакции совершенно отсутствовал какой-либо жест доброй воли со стороны союзников в отношении Советской России, на необходимости которого настаивал Бьюкенен. Предложение Маклакова, слегка отредактированное полковником Хаузом, было принято конференцией, и таким образом была упущена последняя возможность создать хоть какую-то основу для сотрудничества с большевиками. Если бы линия Бьюкенена возобладала, то вся последующая история заключения Брест-Литовского мирного договора могла бы быть совершенно иной.

Генерал-майор Макс Гофман сидел и ждал внутри мрачных, холодных и неуютных крепостных сооружений Брест-Литовска. Перед ним лежали черные руины города, выступавшие из-под снежного покрова, а простиравшийся за ними бесконечный белый ландшафт, казалось, сливался с хмурым, серым ноябрьским небом. Город был сожжен при эвакуации из него русских войск в июле 1916 г.; когда же триумвират, представлявший собой самую замечательную из всех возможных комбинацию военных в составе Гинденбурга, Людендорфа и Гофмана, который сокращенно называли ГЛГ, впервые разместил здесь свою штаб-квартиру, ему пришлось обосноваться в специальном поезде и столкнуться со многими неудобствами[64].