Читать онлайн «Труды по истории Москвы». Страница 32

Приведенная нами цифра в 12 000 убитых москвичей только косвенно говорит о количестве населения Москвы в 1382 году. В число погибших входили и беглецы из окрестных сел и деревень, а не только горожане. Однако в указанную цифру не вошли многочисленные пленные, уведенные татарами; ведь Тохтамыш «полона поведе в Орду множество бещисленое». Нельзя забывать и того, что многие москвичи, в особенности бояре и купцы, со своими семьями покинули город еще до прихода Тохтамыша. Наконец, некоторые мертвецы были убраны и без помощи специальных наемных лиц. Поэтому цифра в 10 000 жителей для Москвы кажется скорее преуменьшенной, чем преувеличенной. Напрашивается вывод, что московское население в 1382 году надо исчислять примерно вдвое—втрое против показанной цифры, в 20–30 тысяч человек – цифру все—таки очень высокую, как показывают исследования о численности населения в крупных западноевропейских городах.

Наши выводы подтверждаются другими летописными сведениями о Москве конца XIV столетия. В московский пожар 1390 года на посаде сгорело несколько тысяч дворов. Выгорела только часть городского посада, а количество сгоревших дворов измерялось тысячами. Более точные сведения дает нам летописное свидетельство о московском пожаре 1488 года, когда погорела только часть города, без Кремля и значительной части великого посада. Пожар начался от церкви Благовещения на Болоте, и погорели «дворы всех богатых гостей и людей всех с пять тысяч погоре».[238] Таким образом, на посаде находилось не менее пяти тысяч дворов. Полагая на каждый двор минимальную цифру в 2 человека, получим, что на посаде жило не менее 10 000 жителей. Прибавим к этой цифре население Кремля и тех дворов, которые уцелели от огня на посаде, и мы смело можем говорить о том, что Москва в целом насчитывала 8—10 тысяч дворов, то есть имела никак не менее 20 000 жителей, а вероятно, значительно больше, так как обычно во дворах жило не по 2, а по 3–4 человека; следовательно, 30–40 тысяч человек.

Конечно, цифра московского населения не оставалась неизменной на протяжении двух столетий и имела тенденцию к непрерывному росту. Особенно большой скачок в сторону увеличения населения, по—видимому, произошел в Москве за тот короткий период времени, который отделяет княжение Ивана Калиты от княжения Дмитрия Донского. Это обстоятельство еще хорошо помнили в XV веке, когда епископ Питирим написал житие Петра митрополита. По словам Питирима, град Москва при Калите был еще малонаселенным. Наоборот, сказания о нашествии Тохтамыша рисуют Москву богатой и многолюдной. Новый период роста московского населения начался со второй половины XV века, после окончания феодальной борьбы Василия Темного с Шемякой, когда Москва переживала относительно спокойный период.

Наши наблюдения над численностью московского населения можно проверить и путем наблюдения над топографией города. Москва времен Калиты занимала, как мы видели выше, только площадь Кремля, Китайгородского холма и Подола. Самый Китайгородский холм, Заречье и Занеглименье заселены были очень слабо. Во второй половине XIV века Китайгородский холм был уже заселен, а поселения в Заречье и в Занеглименье сильно распространились. Спустя столетие (в конце XV века) поселения на северном берегу Москвы—реки дошли примерно до линии позднейшего Белого города. Это расширение городской территории соответствовало непрерывному росту городского населения, распространившегося на обширную территорию Белого города и отчасти Замоскворечья.

Летописи и другие источники обычно называют московских жителей москвичами. Это название впервые встречается уже в известии 1214 года. Московский князь Владимир Всеволодович в этом году осаждал город Дмитров «с москвичи и с дружиною своею».[239]

Источники скудно освещают хозяйство Москвы XIV–XV веков, но и за этими скудными сведениями ясно выступает облик большого средневекового города со значительным ремесленным населением. Ремесленные специальности наложили своеобразный отпечаток даже на московскую топографию. Ни в одном русском городе не было столько урочищ с такими названиями, как «в мясниках», «в бронниках», как в Москве. Эти названия восходят к тому времени, когда ремесленники жили в особых слободках со своими патрональными церквами.

По характеру и разнообразию своих специальностей средневековая Москва резко отличалась от других русских городов. Разве только Великий Новгород мог с ней равняться по своему ремесленному значению; другие русские города, даже такие, как Псков, Рязань, Тверь, Смоленск, несомненно отставали от Москвы по развитию в них ремесла и торговли. Особенно это следует сказать о второй половине XV века, когда Москва быстро разрастается в обширный город с многочисленным населением.

Для московского ремесла XIV–XV столетий характерны две черты: во—первых, развитие редких, дорогих ремесленных отраслей, во—вторых, передовой характер ремесла. Как и во многих больших городах средневековой Западной Европы, московский рынок изобиловал привозными и отечественными товарами, в том числе местного московского производства. Сюда ехали за необходимыми вещами из других городов, здесь можно было найти такие вещи, которые не производились в провинции.[240]

В XVI столетии Москва была центром производства оружия и доспехов. В описи оружия и ратных доспехов Бориса Годунова (1589 год) упоминаются 4 лука «московское дело», лук московский с тетивою, рогатина московская, московское копье, московские панцири. Среди ратной утвари особое место занимают шлемы. Из 20 шлемов, указанных в той же описи, 6 названы шеломами московскими.[241] Кроме того, дополнительно отмечены 3 московских гладких шлема. Как видим, в XVI веке производство шлемов имело в Москве массовый характер. Московские шлемы не только успешно конкурировали с привозными, но и считались особо ценными доспехами в царской казне, как и московские кольчуги. Имя мастера—кольчужника написано на могильной плите конца XVI века, найденной у церкви Никиты Мученика в Заяузье, в районе Кузнецкой слободы.[242] Нельзя забывать также о том, что термином «кузнец» нередко покрывалось понятие оружейника, делавшего свои изделия в основном из металла.

Так было в XVI столетии. Однако производство предметов вооружения стало развиваться в Москве задолго до этого. Уже в Задонщине, возникшей в конце

XIV столетия, находим замечательное описание оружия русских и татарских воинов, сражавшихся на Куликовом поле: «Шеломы черкасские, а щиты московские, а сулицы немецкия, а копии фрязския», в других списках добавлено: «а кинжалы сурские».[243] Здесь перечислен наличный инвентарь русского вооружения XIV—

XV столетий. Сирийские кинжалы, итальянские копья, немецкие сулицы (дротики), черкасские шлемы поставлены наряду с московскими щитами, которыми славились московские оружейники.

Мастера—бронники, изготовлявшие ратные доспехи, упоминаются в документах XV века в числе зажиточных людей, кредиторов московских удельных князей. Князь Андрей Васильевич Большой должен был Сеньке броннику 50 рублей.[244] В завещании этого князя другие кредиторы названы по именам и фамилиям. Среди них находим видных московских купцов: Саларевых, Сырковых и др. Один только бронник назван уменьшительным именем Сенька, и это нагляднее всего говорит о его невысоком социальном положении как ремесленника. Однако княжеский долг Сеньке превышает стоимость долгов некоторым купцам, названным в том же завещании. Несколько позже Семен бронник упоминается в числе кредиторов князя Ивана Борисовича. Вероятно, это тот же Сенька бронник. Долг князя Семену броннику достигал значительной суммы в 44 рубля. Конечно, можно возразить, что именем «бронник» в обоих завещаниях обозначен купец, торговавший доспехами, но в завещании тут же упоминается долг кузнецу Лагуте, кузнецами же звали только ремесленников, а не торговцев. Кроме того, «бронниками» назывались и боярские холопы, занимавшиеся этой ремесленной специальностью.[245]

Бронники, как и другие ремесленники, жили особой слободкой, находившейся в XVII веке в районе современных Бронных улиц (район Тверского бульвара).

Производство оружия и доспехов было специализировано. Об этом говорит существование особого московского урочища, где стояла церковь Георгия «в лучниках». Название «лучники» восходит к давнему времени, так как уже в XVI веке луки и стрелы постепенно стали вытесняться огнестрельным оружием.

Конечно, бронники и лучники были не единственными ремесленными специальностями, связанными с производством предметов вооружения. Об этом говорят упоминания о киверниках, изготовлявших военные головные уборы – кивера. «Киверник» назван в завещании одного московского дьяка, видимо, занимавшегося ростовщичеством. Долги киверника были незначительными – полтина и рубль, взятые им по двум кабалам.[246]