Читать онлайн «Труды по истории Москвы». Страница 24

В целом надо признать, что московский Кремль заметно выделялся по своим каменным стенам и церквам среди других русских городов, уступая по своей обстройке только Пскову и Новгороду и далеко обогнав соперничавшие с Москвой города во главе с Тверью и Рязанью. Впрочем, Москва этого времени по своей обстройке явно уступала многим западноевропейским городам, что вполне объясняется тем катастрофическим обеднением, которое испытывала Россия в страшные годы татарского ига.

В XV веке новые каменные церкви в Кремле строились сравнительно редко, а самые постройки были малозначительны. Это связано с тяжелыми внутренними распрями середины XV века, а также с опустошительными татарскими набегами. После Едигеева нашествия (1409 года) каменное строительство стало в Москве относительной редкостью. И. Е. Забелин, отмечая небольшое развитие каменного строительства и каменных построек в Москве до Ивана III, замечает: «Может быть, встретятся и еще свидетельства о таких постройках, но и они не послужат опровержением той истины, что город целые столетия не обладал достаточным богатством для своего устройства». Об общем количестве каменных и деревянных церквей в Москве дает понятие известие о пожаре 1476 года. В Кремле «обгорело» 10 каменных и сгорело 12 деревянных церквей.[163]

Общий облик Кремля до его переустройства в конце XV века при Иване III мало изменился и украсился по сравнению с временем Дмитрия Донского. Каменные кремлевские стены так и остались недостроенными. Поэтому во время набегов на Москву татары приступали к Кремлю там, где не было каменных стен. В самом Кремле произошло сравнительно мало изменений. Великокняжеский дворец, видимо, остался по—прежнему деревянным, возможно, за исключением 2–3 каменных палат.

Впрочем, несомненным новым веянием было стремление создавать каменные постройки – «палаты» – гражданского назначения. Инициатива в этой области принадлежала духовенству. В 1450 году митрополит Иона заложил на своем дворе каменную палату, а при ней домовую церковь Положения Ризы Богородицы. Этому примеру последовали монахи Симонова монастыря, воздвигнувшие на своем подворье в Кремле церковь Введения с палатою (1458 г.).[164] Назначение палат, видимо, заключалось в том, что они служили трапезами для торжественных поминальных обедов («кормов») и местом хранения книг и казны, надежным от пожаров.

Жилые каменные строения, как видим, возникают задолго до появления итальянских мастеров. Кроме великокняжеского дворца и митрополичьего двора, в Кремле стояли дворы удельных князей и бояр, а также подворья епископов и монастырей.

Значительную часть Кремля занимал великокняжеский двор, около которого стояла церковь Спаса Преображения, за ней прочно удержалось прозвище «на бору». Поблизости от дворца помещались великокняжеские хозяйственные постройки – житный двор и конюшни, существовавшие, по—видимому, на этих местах и в XVII веке, так как житницы с хлебными запасами, заготовленными на случай осады, имелись в каждом укрепленном замке древней России.

Великокняжеский дворец был деревянным, как и все гражданские постройки древней Москвы. Поэтому он горел наравне с другими постройками, как свеча, во время страшных московских пожаров. Внешний вид дворца и его внутреннее расположение не подвергается какому—либо восстановлению, так скудны наши сведения о великокняжеских палатах XIV–XV веков. Можно восстановить лишь несколько небольших черточек. Во дворце у княгини был «златоверхий» терем, обращенный лицом к берегу и поэтому называемый «набережным». Под его южным окном сидела великая княгиня Евдокия и провожала взором русское войско и своего мужа Дмитрия Донского, уходившего в поход против Мамая. Из окон терема можно было видеть Замоскворечье и дорогу на село Котлы, от которого начиналась дорога в Орду. Златоверхий набережный терем привлекал к себе взоры москвичей своей необычной красотой и убранством. Поэтому в сказаниях о Мамаевом побоище отыщем об этом тереме новые подробности. Княгиня сидела на «урундуце под стекольчатыми окнами».[165] Рундуком в Московской Руси называлось крыльцо, обычно украшенное вычурными колонками—балясинами. Такое крыльцо иногда было двухэтажным. Нет никакой нужды отбрасывать, как ненужную деталь, это упоминание о великокняжеском дворце. Княгиня сидела у стеклянного окна во втором этаже дворца в выступе здания, образованного подобным рундуком, обозначавшим парадный ход во дворец.

Набережная палата и набережные сени в XV веке играли немалое значение как место для дворцовых приемов и встреч. Терем был расписан фресками рукою знаменитого Феофана Гречина («терем у князя великого незнаемою подписью и страннолепно подписавый»).[166]

Выдающимся строением был митрополичий двор. Кроме палаты митрополита Ионы, на нем находим другую палату, выстроенную митрополитом Геронтием. Во двор вели каменные ворота («кирпичем кладены ожиганым»), воздвигнутые тем же митрополитом одновременно с палатой в 1478 году.

Кремлевский холм окружала стена, которая опускалась вниз к Москве—реке и шла вдоль берегов реки у подошвы холма. Таким образом, в кольце кремлевских укреплений существовали, собственно, две части – нагорная и низменная. Низменная называлась по—прежнему Подолом и была относительно густо заселена. Своеобразная система укреплений, при которой крепостная стена охватывала не только нагорную, но и низменную часть города, преследовала своей целью дать возможность невозбранно пользоваться речной водой во время осады. В особенности это было важно для городов с постоянным посадским поселением. Такая же система крепостных стен, кроме Москвы, существовала в Нижнем Новгороде.

И. Е. Забелин предполагает, что скат кремлевской горы был первоначально значительно более пологим, чем теперь, что позволяло располагаться по нему деревянным постройкам старой Москвы. Окраина горы называлась Зарубом, потому что «была утверждена частию на сваях, частию на избицах, небольших деревянных срубах, укреплявших скат горы». Поэтому дворы у самого обрыва стояли на насыпной земле из жилого мусора. Забелин думает, что это делалось из—за тесноты кремлевской площади и желания ее расширить. «Заруб и взруб, – пишет он, – означали собой устройство береговой крутизны посредством насыпной земли, огражденной бревенчатою постройкою для увеличения пространства существовавшей нагорной площади».[167] Однако в древней письменности слово «зарубати» обозначало устройство преграды для неприятеля, а «заруб» – тюрьму.[168]

Пространство нагорной части Кремля и Подола было неодинаковым. Подол занимал гораздо меньшую площадь, чем холм, на котором располагались наиболее важные кремлевские постройки.

Кроме великокняжеского дворца, митрополичьего двора, соборов, церквей и монастырей, на холме располагались дворы удельных князей и бояр. В непосредственной близости к великокняжескому дворцу стоял дворец («двор») князя Андрея Ивановича, младшего сына Калиты, перешедший потом во владение к его сыну серпуховскому князю Владимиру Андреевичу Храброму. В духовной Владимира

Андреевича этот двор носит характерное название «двора московского большого»,[169] в отличие от других, меньших дворов, принадлежавших ему же и названных в той же духовной. Видимо, часть дворца Владимира Андреевича была каменной и расписана фресками. Знаменитый Феофан Гречин нарисовал «у князя Владимира Андреевича в камене стене саму Москву».[170] Из большой семьи Владимира остался в живых только Ярослав, передавший большой двор своему сыну Василию, который умер в заточении в Угличе. По отчеству этого последнего владельца место, где находился двор Ярослава, было еще долго известно под именем Ярославичева места. В летописях и документах упоминаются и другие дворы удельных князей, расположенные на холме и занимавшие иногда значительную площадь. Кроме них, нам известны боярские дворы, почему—либо отмеченные в наших источниках.

Скромное название «двор» не должно приводить к мысли о небольших размерах московских княжеских и боярских построек. Чаще всего подобный двор состоял из ряда жилых построек, к которым примыкали служебные строения и сад. Некоторые дворы служили в случае надобности местом для заточения опальных князей и бояр. Это указывает на особое устройство, создававшее из подобного двора своего рода укрепленный замок. Посреди княжеских, боярских и монастырских дворов («подворий») дворы остальных горожан казались, конечно, более бедными. В XV веке городские дворы стояли в Кремле еще в значительном количестве, но число их явно имело тенденцию к уменьшению, так как их постепенно вытесняли дворы московской знати. Ценность земельных участков в Кремле постепенно повышалась, о чем можно судить по настойчивым перечислениям дворовых кремлевских мест в духовных великих и удельных князей.