Читать онлайн «Украина 1991-2007: очерки новейшей истории». Страница 31

Можно сказать, что в 1990-е годы проект гражданской украинской нации был сформулирован в самых общих чертах. Его реализация только начиналась, и в этом процессе было гораздо больше вопросов, чем ответов, причем вопросы формулировала сама жизнь, а ответы приходилось искать политикам и государственным чиновникам, иногда от реальной жизни весьма далеким. Это стало особенно очевидным во время «оранжевой революции» и сразу после нее, когда недобросовестные спекуляции политиков привели к усилению межэтнического напряжения в обществе по линии «запад — восток».

Наибольшим успехом 1990-х можно считать украинизацию самих этнических украинцев, о чем свидетельствовали как официальные результаты украинизации школы, так и увеличение удельного веса граждан страны, которые идентифицировали себя как украинцев. По переписи 2001 г., доля этнических украинцев[100] в составе населения возросла по сравнению с переписью 1989 г. на 5 % и достигла

77,8 % (37,5 млн)77. По сути, 1990-е годы и начало 2000-х — это преимущественно реализация проекта восстановления культурных и языковых прав украинского этноса, что можно считать одним из важнейших элементов построения гражданской нации. В то же время нельзя не заметить, что национальная самоидентификация не для всех украинцев была тождественна языковой78. При уже упомянутом количестве и удельном весе тех, кто обозначил свою национальность как «украинец/украинка», 14,8 % из них назвали родным языком русский. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что украинский язык родным назвали 71 % поляков, 17,5 % молдаван, 50,4 % армян, 17,5 % белорусов и 3,9 % русских, живущих в Украине. В целом украинский язык назвали родным 67,5 % населения (на 2,8 % больше, чем в 1989), русский — 29,6 % (на 3,2 % меньше, чем в 19 8 9)[101].

Серьезным позитивным сдвигом можно считать и выход украинской культуры как за установленные ей в советское время фольклорные рамки, так и за пределы дозволенного коммунистической властью «социалистического реализма». Украинская культура обрела два полюса, делающие ее функционально полноценной. С одной стороны, утвердилась массовая украиноязычная культура, получившая признание как в национальном масштабе, так и за пределами страны80. С другой стороны, определились весьма выразительные контуры элитарной национальной культуры, обоснованно претендующей на тот уровень самодостаточности, который не обязательно предполагает «всенародное признание»81.

Интеграция национальных меньшинств в политическую нацию оставалась делом будущего — в Крыму чрезвычайно острой была проблема реализации культурно-национальных прав крымских татар и этнических украинцев, на востоке страны периодически (и в основном в связи с политической конъюнктурой) поднимался вопрос о статусе русского языка и правах русскоязычного населения. При этом культура «государство-образующей» нации еще не имела достаточного потенциала, чтобы определять культурную идентичность формирующейся гражданской нации, она сама еще находилась в состоянии модернизации. Культура русскоязычного населения не представляла собой целостного и самостоятельного явления. Помимо того что они периодически вступали в реальный или искусственно раздуваемый политиками конфликт, эти культуры в 1990-е годы стали также объектами агрессии транснациональной масс-культуры, что в свою очередь осложнило формирование общей культуры новой политической нации.

Экономика: между рынком и государственным капитализмом. Большой передел: приватизация и «прихватизация». Богач, бедняк… Социальные парадоксы. Государство, общество, личность: хроника отчуждения. Технология власти: президент, «кланы», олигархия. Оппозиция — зеркало власти? Политика: виртуальная и реальная. Дебют оппозиции: «Украина без Кучмы». Политический кризис: 2002–2004. Внешняя политика: прыжки в ширину

Вторая половина 1990-х — начало 2000-х — весьма противоречивый период становления Украины как независимого государства. Экономическая стабилизация конца 1990-х и последовавший за ней кратковременный бурный экономический рост начала 2000-х проходили на фоне продолжающейся поляризации в распределении общественного богатства, стабилизации «теневой экономики», чудовищного размаха коррупции, пронизавшей все слои общества и породившей в нем невиданный ранее цинизм, дух стяжательства и полного пренебрежения законом.

Развитие и упорядочение политической системы сопровождалось постоянным конфликтом между ветвями власти, стремлением политиков и групп интереса/влияния к ее узурпации, превращением ее в источник быстрого обогащения, всеобщим правовым нигилизмом, произволом государственной бюрократии и нарушением базовых прав человека, включая даже право на жизнь.

Постепенное утверждение Украины на международной арене сопровождалось лавированием между «Востоком» и «Западом», международными скандалами, связанными с коррупцией в высшей власти, конфликтами с соседями и союзниками, неизбежными в ситуации «многовекторности» внешней политики.

Этот период хронологически совпадает с пребыванием на посту президента страны Леонида Кучмы, поэтому часто его называют «эпохой Кучмы». Любая оценка Л. Кучмы как политика и личности, вошедшей в историю и, собственно, делавшей эту историю, в настоящее время была бы или слишком односторонней, или слишком нарочитой в претензии на «объективность»[102]. В то же время избежать ее нельзя.

Степень влияния Л. Кучмы на общественные процессы часто преувеличивают, поскольку преувеличивают объем его реальных полномочий и эффективность построенной им системы власти. Точно так же преувеличивают его ответственность за общественные и политические неурядицы, забывая о том, что его действия, порождающие кризис, часто имели целью преодоление другого кризиса. Его ответственность за конкретные действия и результаты, связанные с узурпацией власти и превращением ее в средство неимоверного обогащения приближенных к нему групп и отдельных индивидов, ограничением гражданских свобод и деморализацией общества остается преимущественно предметом метафорических упражнений журналистов и политиков. Определенно можно сказать одно: Леонид Кучма стал едва ли не самым совершенным олицетворением и воплощением противоречий переходной эпохи, будучи одновременно и создателем целой иерархии отношений в системе власти, и наиболее завершенным ее продуктом. Более того, этот тип политика, выросшего еще в советское время и проникнутого привычками и инстинктами номенклатурной системы, вполне отвечал уровню политической и правовой культуры большей части общества.

Победа Леонида Кучмы в президентской кампании 1994 г., представленная как приход к власти прагматика, реформатора и политика, способного обуздать раздоры между ветвями власти и вывести страну из социально-экономического кризиса, породила некоторое оживление осторожного оптимизма в обществе, где накопилась очевидная усталость от неспособности «верхов» к решительным и продуманным действиям в социально-экономической сфере. Главное, чего ждали от нового президента — решительных действий в экономике. Однако экономика оставалась заложницей политики, а сама политика слишком тесно переплелась со специфической экономикой, что естественным образом наложило отпечаток на нее саму.

Практически ни у президента, ни у правительств (а они во времена Л. Кучмы сменялись семь раз) не было шансов реализовать планы реформ в полном масштабе: политические решения слишком часто сталкивались с экономическими и политическими интересами разных групп интереса/влияния — постоянная борьба за власть с парламентом, противодействие «левых», получивших в нем большинство, «конституционная эпопея», крымский кризис 1994–1995 гг., переход на мировые цены на рынке энергоносителей (1993) — все это не могло не сказаться на качестве и темпах экономических преобразований.

Не все было в порядке и с самими планами реформ, точнее, поначалу не было самих планов. Первый приход во власть группы людей, называемых «реформаторами», во главе с Л. Кучмой в 1992–1993 гг. сопровождался попытками оперативно отреагировать на вызовы, связанные с развалом централизованной экономики. Именно тогда были задуманы мероприятия и действия стратегического характера, указывающие на начало разработки программы реформ (например приватизация). И уже тогда возникли противоречия между амбициями и устремлениями горстки экономистов, действительно думающих о реформах, и подавляющего большинства политиков и «новых капиталистов», думающих о выживании и наживе, между интеллектуальными и менеджерскими способностями реформаторов и разнообразием и сложностью стоящих перед ними задач, наконец, между готовыми рецептами реформ, предлагаемыми международными кредитными организациями (МФВ, Мировой банк и др.), и культурными особенностями страны, часто делающими эти рецепты в лучшем случае не слишком приемлемыми2.