Читать онлайн «Тридцатилетняя война». Страница 48

Военные действия короля затянулись до глубокой зимы, и, очевидно, сама суровость этого времени года была причиной постоянного превосходства шведских солдат над неприятелем. Но теперь изнурённые войска нуждались в отдыхе на зимних квартирах, поэтому Густав-Адольф и разрешил им после взятия Майнца расположиться в окрестностях. Сам он, воспользовавшись приостановкой военных действий, вызванной зимним временем, занимался со своим канцлером политическими делами, вёл с неприятелем переговоры о нейтралитете и улаживал с одним из союзных государств кое-какие досадные недоразумения, вызванные его образом действий. Своей зимней резиденцией и местом для ведения этих государственных дел он выбрал город Майнц, который, по-видимому, гораздо больше пришёлся ему по душе, чем это соответствовало интересам немецких властителей и предполагавшейся кратковременности его пребывания в Германии. Не довольствуясь тем, что он снова сильно укрепил город, Густав-Адольф заложил против него в тупике, образуемом слиянием Майна и Рейна, новую крепость, названную по имени её основателя Густавсбург, но более известную под названием Пфафенрауб или Пфафенцванг.

В то время как Густав-Адольф, овладев Рейном, угрожал своим победоносным оружием трём близлежащим курфюршествам, его недремлющие враги в Париже и Сен-Жермене, пуская в ход все принятые в политике ухищрения, старались лишить его поддержки Франции и по возможности даже вовлечь его в войну с этой державой. Сам он неожиданным и допускавшим различные толкования перенесением военных действий к Рейну изумил друзей и дал своим противникам возможность заронить опасное недоверие к своим намерениям. После покорения епископства Вюрцбургского и большей части Франконии Густав-Адольф имел полную возможность вторгнуться через епископство Бамбергское и Верхний Пфальц в Баварию и Австрию. Столь же распространённым, сколь и естественным, было ожидание, что он не замедлит атаковать императора и герцога Баварского в средоточии их сил и, одолев этих двух главных врагов, скоро окончит войну. Но, к немалому изумлению обеих враждующих сторон, Густав-Адольф не пошёл по пути, который был ему предначертан общественным мнением, и, вместо того чтобы обратить своё оружие направо, двинул войска налево, чтобы дать почувствовать своё могущество менее виновным и менее опасным прирейнским владетелям. Тем самым он предоставил двум могущественнейшим своим врагам возможность снова собраться с силами. Казалось, этот всех поразивший шаг объяснялся только одним: желанием изгнать испанцев, дабы восстановить на престоле злосчастного пфальцграфа Фридриха V; надежда на скорое восстановление Фридриха сначала действительно заставила умолкнуть подозрения друзей и наговоры врагов шведского короля. Но теперь Нижний Пфальц был совершенно очищен от неприятеля, а Густав-Адольф продолжал создавать всё новые планы завоеваний на Рейне и не передавал освобождённый Пфальц его законному владетелю. Напрасно напоминал победителю посол короля Английского о том, чего требует от него справедливость и что сам он торжественным обещанием признал долгом своей чести. Густав-Адольф отвечал на это предложение горькими жалобами на бездействие английского двора и готовился двинуть в ближайшем будущем свои победоносные войска в Эльзас и даже в Лотарингию.

Теперь недоверие к шведскому монарху прорвалось наружу, а ненавидевшие его противники без устали занимались распространением самых злокозненных слухов относительно его намерений. Давно уже министр Людовика XIII Ришелье с беспокойством взирал на приближение короля к французским границам, а недоверчивый ум его повелителя был крайне восприимчив к тем злостным предположениям, которые делались по этому поводу. Франция в то время была по горло занята междоусобной войной с протестантской частью своего населения, и действительно имелось некоторое основание опасаться, что приближение победоносного короля, принадлежащего к их партии, снова оживит в протестантах ослабевшее было мужество и вдохновит их на непримиримейшее сопротивление. Это могло произойти даже в том случае, если бы Густав-Адольф был бесконечно далёк от того, чтобы подавать им какие-либо надежды и намереваться в самом деле изменить своему союзнику, королю Французскому. Но мстительность епископа Вюрцбургского, который старался при французском дворе утешиться в потере своих владений, ядовитое красноречие иезуитов и постоянные старания баварского посла изобразили этот опасный союз между гугенотами и королём Шведским как нечто вполне доказанное и сумели запугать боязливого Людовика самыми мрачными предсказаниями. Не только глупые политиканы, но и многие благоразумные католики совершенно серьёзно верили, что король в ближайшем будущем вторгнется вглубь Франции и, соединившись с гугенотами, искоренит католическую религию во всём королевстве. Фанатичным изуверам уже чудилось, как он переходит со своей армией через Альпы и свергает в Италии наместника Христова с его престола. Как ни невероятны были такого рода россказни, всё же нельзя было отрицать, что военные действия Густава на Рейне давали серьёзные основания для нападок его противников и до некоторой степени оправдывали подозрение в том, что своё оружие он намерен направить не столько против императора и герцога Баварского, сколько против католической религии как таковой.

Всеобщий вопль негодования против союза Франции с врагами церкви, вопль, исходивший от подстрекаемых иезуитами католических государей, заставил, наконец, кардинала Ришелье сделать решительный шаг, чтобы обезопасить свою религию и одновременно оповестить весь католический мир о глубокой преданности Франции своей вере и о своекорыстной политике церковных чинов империи. В полном убеждении, что замыслы короля Шведского, так же как его собственные, направлены лишь против Австрийского дома, он, нимало не колеблясь, обещал государям лиги полный нейтралитет Швеции, как только они откажутся от союза с императором и отзовут свои войска. Какое бы решение ни приняли теперь государи, цель Ришелье была достигнута. Разрыв их с австрийской партией оставлял Фердинанда беззащитным, в полном одиночестве против соединённых войск Франции и Швеции, и Густав-Адольф, освободившись от всех своих остальных врагов в Германии, мог со всей своей уже не раздробленной армией вторгнуться в наследственные владения императора. Падение Австрийского дома стало бы в таком случае неизбежным, и эта великая конечная цель всех стараний Ришелье была бы достигнута без ущерба для католической церкви. Наоборот, неизмеримо меньше был бы успех в том случае, если бы государи лиги вздумали упорствовать и остаться верными союзу с Австрией. Но тогда для всей Европы было бы очевидно, что Франция доказала свою преданность католической религии, что она исполнила долг, лежащий на каждом члене римской церкви. Государи лиги явились бы в таком случае единственными виновниками всех бедствий, какие неминуемо принесло бы католической Германии продолжение войны. Они одни своей упрямой приверженностью к императору сделали бы напрасными все старания своего защитника, подвергнув церковь крайней опасности и погубив самих себя.

Ришелье тем настойчивее следовал этому плану, чем сильнее курфюрст Баварский докучал ему многократными просьбами о помощи со стороны французов. Мы указывали уже, что этот государь, с тех пор как у него возникли основания не верить искренности императора, вступил в тайный союз с Францией, рассчитывая этим укрепить за собой Пфальцское курфюршество в случае возможной перемены симпатий Фердинанда. Как ни ясно было уже из самого происхождения этого договора, против какого врага он направлен, однако Максимилиан весьма произвольно распространил теперь его действие и на поход короля Шведского и, не обинуясь, требовал, чтобы помощь, обещанная ему лишь против Австрии, была ему оказана и против союзника французской державы, короля Шведского. Поставленный в затруднение этим противоречивым союзом с двумя враждебными друг другу державами, Ришелье мог выпутаться из него только скорейшим прекращением военных действий между ними. С одной стороны, он не хотел жертвовать Баварией; с другой — в силу своего договора с шведами был не в состоянии защищать её; поэтому он с величайшим рвением хлопотал о нейтралитете как единственном средстве, которое могло дать ему возможность выполнить лежавшие на нём противоречивые обязательства. Особый уполномоченный, маркиз де Брезе, был отправлен им к королю Шведскому в Майнц, чтобы ознакомиться с его взглядами на этот предмет и добиться у него благоприятных условий для союзных государей. Но насколько серьёзны были причины, заставлявшие Людовика XIII добиваться этого нейтралитета, настолько вески были и те основания, по которым Густав-Адольф желал как раз противоположного. Убеждённый многочисленными примерами, что отвращение князей, членов лиги, к протестантской религии непреодолимо, их ненависть к чужеземному владычеству шведов неугасима, их преданность Австрийскому дому неистребима, он не столько боялся их открытой вражды, сколько не доверял нейтралитету, так резко противоречившему их склонностям. Так как вдобавок пребывание на германской территории вынуждало его продолжать войну за счёт неприятеля, то он, очевидно, много терял, когда, не приобретая этим новых друзей, уменьшал число своих явных врагов. Итак, не удивительно, что Густав-Адольф проявлял весьма мало склонности жертвовать уже сделанными приобретениями ради нейтралитета католических государей, который принёс бы ему очень мало пользы.