Читать онлайн «Неизвестная революция 1917-1921». Страница 37

Так что в мире людей «абсолютной объективной неизбежности» не существует. Чисто человеческие, субъективные факторы могут вмешаться и одержать верх в любой момент.

Анархическая концепция, не менее солидная и «научная», чем большевистская (последнюю противники еще накануне Революции также называли «утопической»), существует. В ходе грядущей Революции ее судьба будет зависеть от очень сложной совокупности разного рода факторов, объективных и субъективных, причем последние будут бесконечно разнообразны, изменчивы, непредвиденны и непредсказуемы: и результат их совокупности никогда не является «объективно неизбежным».

В заключение мне хотелось бы подчеркнуть, что недостаточность разрушений явилась основной причиной торжества большевизма над анархизмом в русской Революции 1917 года. Поскольку совокупность прочих факторов не смогла преодолеть ни само явление, ни его результаты. Но могло быть и иначе. (Впрочем, кому известно, какой вклад внесли субъективные факторы в победу большевизма?)

Разумеется, предварительная дискредитация гибельной политической химеры авторитарного «коммунизма» обеспечила, облегчила и ускорила бы реализацию либертарных принципов. Но в целом недостаточность этой дискредитации в начале Революции вовсе не означала неизбежного поражения анархизма.

Сложная совокупность различных факторов может привести к непредвиденным результатам. Она способна изменить и причину, и следствие. Политическая и властная идея, государственническая концепция могут быть уничтожены в ходе Революции, и это предоставит полную свободу для осуществления анархической концепции.

Как и перед всякой другой Революцией, перед Революцией 1917 года открывались два пути:

1. Путь подлинной Революции народных масс, ведущий к их полному освобождению. В этом случае мощный подъем и окончательный результат такой Революции действительно «потрясли бы мир». По всей вероятности, реакция отныне стала бы невозможной; все разногласия в социальном движении были бы заранее сведены на нет в силу свершившегося факта; наконец, волнения в Европе, последовавшие за русской Революцией, по-видимому, закончились бы тем же самым.

2. Путь незавершенной Революции. В этом случае возможен только один вариант: откат вплоть до всемирной реакции, мировая катастрофа (война), полное разрушение форм нынешнего общества и, в результате, возобновление Революции самими массами, борющимися за подлинное освобождение.

В принципе, возможны оба пути. Но совокупность существующих факторов делает второй более вероятным.

По второму пути пошла Революция 1917 года.

Первый должна избрать грядущая Революция.

А теперь, закрыв наши «философские» скобки, возвратимся к событиям.

Деятельность партии большевиков накануне Октябрьской Революции представляется достаточно типичной (в свете того, о чем говорилось в предыдущей части книги).

Необходимо напомнить, что идеология Ленина и позиция партии большевиков после 1900 года претерпела значительные изменения. Понимая, что трудящиеся массы, начав Революцию, пойдут очень далеко и не остановятся на буржуазной ее стадии — особенно в стране, где буржуазия как класс не играла заметной роли, — Ленин и его партия, стремясь упредить массы, чтобы возглавить их и повести за собой, выработали чрезвычайно передовую революционную программу. Теперь они выступали за социалистическую революцию. Они сформулировали почти либертарную концепцию революции, выдвинули едва ли не анархические лозунги, за исключением, разумеется, основных программных пунктов: взятия власти и сохранения государства.

Когда я читал работы Ленина, особенно написанные после 1914 года, я отмечал большое сходство его идей с анархическими, за исключением того, что касалось Государства и Власти. Эта близость в оценках, понимании и предвидении событий уже тогда казалась мне достаточно опасной для подлинного дела Революции. Ибо — в этом я не ошибался — в устах большевиков, в их действиях все эти прекрасные идеи были мертвы, не имели будущего. Замечательным идеям, изложенным в их статьях и речах, не суждено воплотиться в жизнь, ибо действия, которые за ними последуют, не будут, разумеется, иметь с теориями ничего общего. Таким образом, я пребывал в уверенности, что, с одной стороны, ввиду слабости анархизма народные массы слепо последуют за большевиками, а с другой, последние неизбежно обманут их и толкнут на гибельный путь. Ибо практика государства неизбежно извратит провозглашенные принципы.

Так и произошло.

Чтобы произвести впечатление на народные массы, завоевать их доверие и поддержку, партия большевиков, задействовав весь свой мощный агитационный и пропагандистский аппарат, бросила лозунги, которые до той поры были характерны именно для анархизма:

Да здравствует Социальная Революция!

Долой войну! Да здравствует немедленное заключение мира!

И главное:

Земля крестьянам! Фабрики рабочим!

Трудящиеся массы быстро подхватили эти лозунги, в полной мере отражавшие их подлинные чаяния.

Но в устах анархистов эти призывы были искрении и имели конкретный смысл, потому что соответствовали либертарным принципам и неразрывно связанной с ними деятельности. В то время как для большевиков те же лозунги на практике означали совершенно иное, отнюдь не то, что формально провозглашалось. Они оставались «словами», не более того.

Под «социальной Революцией» анархисты понимали подлинно социальный акт: общественное преобразование, не скованное политическими и государственными рамками, отбрасывающее пережитки отжившего общественного устройства — правительство и власть.

Большевики же утверждали, что Социальная Революция невозможна без всемогущего государства, всесильного правительства, диктаторской власти.

Поскольку революция не положила конец государству, правительству и политике, анархисты считали ее не Социальной, а просто политической (в которой, однако, могут присутствовать те или иные социальные элементы.)

Но «коммунистам» было достаточно взятия власти, организации «своего» правительства и государства, чтобы говорить о Социальной Революции.

По мысли анархистов «Социальная Революция» означала: уничтожение государства и одновременно капитализма и возникновение общественного устройства, в основе которого лежит иная социальная организация.

Для большевиков «Социальная Революция» значила, напротив, восстановление на обломках буржуазного режима нового сильного государства, призванного «строить социализм».

Анархисты считали невозможным установление социализма государственным путем.

Большевики утверждали, что без государства при этом обойтись нельзя.

Отличие, как мы видим, фундаментальное.

(Помню расклеенные по стенам во время октябрьской Революции огромные плакаты, возвещавшие о выступлении Троцкого по вопросу Организации Власти. «Типичная и роковая ошибка, — говорил я товарищам, — ибо если речь идет о Социальной Революции, нужно заниматься организацией Революции, а не организацией Власти».)

Призыв к немедленному заключению мира также понимался по-разному.

Анархисты подразумевали под этим прямое действие вооруженного народа, без участия правителей, политиков и генералов. По их мнению, народные массы должны покинуть фронт и возвратиться домой, заявив таким образом всему миру о своем отказе воевать за интересы капиталистов, о своем отвращении к чудовищной бойне. Анархисты полагали, что именно такие действия — честные и решительные — могли бы вызвать горячий отклик у солдат других воюющих стран и привести в итоге к окончанию войны и возможному перерастанию ее в мировую революцию. Они думали, что можно также в случае необходимости завлечь врага на просторы огромной страны, оторвать его тем самым от тылов, рассеять и лишить возможности сражаться.

Большевики опасались такого прямого действия. Будучи политиками и государственниками, они мечтали о заключении мира политическим и дипломатическим путем в результате переговоров с немецкими генералами и «полномочными представителями».

Земля крестьянам! Фабрики рабочим! Анархисты понимали под этим передачу земли всем, кто хочет ее обрабатывать (без права собственности и эксплуатации наемного труда), их объединениям и федерациям. Точно также заводы, фабрики, шахты, станки и т. д. должны перейти в распоряжение всех объединений и федераций рабочих-производителей. Способ этой передачи предстоит определить самим объединениям и федерациям по свободному согласию.