Читать онлайн «Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)». Страница 13

Все такого рода структурологические поиски достаточно серьезны, как и структурология в целом. Они заслуживают внимания и понимания прежде всего потому, что открывают внутренний слой-уровень текста, что позволяет по-иному отнестись как к этому тексту, так и ко всей письменной культуре. Другое дело — проблема естественного предела поисков, чувства меры. Структурологические схемы полезны и перспективны тем, что могут пролить свет на логико-гносеологические принципы, определявшие построение текста (если схема убедительно свидетельствует об искусственности его конструкции), и тем самым на некоторую специфику мышления его авторов. Но совершенно очевидно, что это имеет мало отношения к проблеме перевода и ясности смысла текста. Здесь, однако, есть свои сложности.

Перевод и интерпретация большинства древнекитайских текстов, особенно канонических, — дело трудное и порой неблагодарное. Семантическое поле иероглифа несравнимо с начертанным буквами алфавита значением обычного слова, даже если оно — весьма обширный по кругу понятий термин. Найти при переводе точный эквивалент, выбрать правильное, подходящее слово (не только в европейских, но и в современном китайском языке), адекватно передать смысл древнекитайского знака, а затем и фразы, мысли в целом весьма непросто. Еще сложнее выдержать, казалось бы, естественный для алфавитного текста принцип однозначного перевода того или иного знака на протяжении всего сочинения, где, как то нормально для иероглифики, тот же знак в разных контекстах имеет различный смысл. Конечно, помогает комментарий, оговаривающий значение иероглифа и поясняющий смысл фразы. Без комментария переводить вообще было бы почти невозможно, так что далеко не случайно все тексты еще в древности обросли комментариями, иногда многими. Но даже и при этом условии переводить сложно, не говоря уже о том, что не всегда можно довериться комментаторам.

Едва ли стоит дальше углубляться в тонкости искусства перевода — гораздо важнее сказать, что этим важным и нужным делом на протяжении ряда веков занимались многие поколения наиболее квалифицированных синологов разных стран, включая и самих китайцев. И именно их совокупные усилия привели к тому, что практически все значимые древнекитайские тексты ныне тщательно изучены, переведены и в большинстве своем также исследованы и откомментированы. Почти все из них переведены на тот или иной европейский язык, а то и на несколько. Есть, в частности, и немало русских переводов. Разумеется, отнюдь не все переводы удовлетворительны, хотя большинство их снабжено глоссами и комментариями, призванными аргументировать перевод неясных мест. Но так или иначе, тексты изучены, переведены, снабжены научным аппаратом, а в большинстве случаев и обстоятельными исследованиями, ставящими и предлагающими решение проблем достоверности и аутентичности, авторства и более или менее точной даты составления того или иного текста в известной сегодня его редакции. Естественно, что, опираясь на эту основу, каждый специалист волен дальше действовать самостоятельно, соглашаясь с переводом либо учитывая его при попытках сделать свой собственный.

В этом тоже специфика китайского текста. Люди во всем мире свободно пользуются переводами с древнегреческого, латинского, санскрита, и ни одному специалисту не приходит в голову не доверять переводу — при всем том, что сам он нередко работает с оригиналом. Перевод с иероглифического текста в этом смысле, независимо от квалификации переводчика, много менее безукоризнен, и, как правило, при работе с ним специалист всегда должен держать перед собой текст оригинала, постоянно с ним сверяться, а то и переводить (с помощью уже сделанного варианта перевода, что многократно облегчает работу) заново. Причина все та же — необъятное семантическое поле иероглифа, да к тому же в сочетании с весьма отличной от европейской грамматикой, что всегда дает объективную возможность воспринять и перетолковать тот или иной фрагмент заново. Особенно если это не очень ясный текст, и тем более если текст заведомо труден и сложен для понимания, как, например, «Ицзин» или «Дао-дэ цзин». В таких случаях подчас легче создать новый вариант перевода, чем скорректировать уже сделанный: слишком большой простор для разночтений, для различного понимания смысла текста. Но почему? Неужели не существует объективного стандарта, посредством которого можно определить, кто перевел верно, а кто ошибся и в чем именно?

Конечно, все далеко не так удручающе безвыходно, как может показаться. Подавляющее большинство письменных памятников и наполняющих их устойчивых понятий с соответствующими принятыми в науке терминами вполне адекватно понимаются и переводятся на любой язык. Но для этого нужно соблюсти несколько обязательных условий. Во-первых, текст в целом должен быть понят исследователем, взявшимся за его перевод. Понят именно как целостный текст, как определенная система взглядов, принципов и позиций. Если единой системы нет, значит, памятник неоднороден, и тоща нужно отдельно анализировать его части или главы как нечто самостоятельное. Этот принцип перевода вообще-то бесспорен, и им неизменно руководствовались все, кто брался за перевод китайского иероглифического текста. Во-вторых (а это необходимое условие для «во-первых»), для понимания своего памятника переводчик должен предварительно быть хорошо знакомым не только с другими аналогичными и современными переводимому тексту источниками, но и с эпохой в целом, и даже более того, со свойственной Китаю генеральной системой ценностных ориентаций, привычных норм бытия, стереотипов поведения и мышления. Исключение может быть сделано лишь для некоторых литературных поэтических произведений, да и то при наличии квалифицированного консультанта-синолога с его подстрочником. Но, как правило, обходятся без такого рода исключений: китайские стихотворные тексты переводятся такими переводчиками-синологами, которые владеют поэтической строфой. Так что в целом условие обязательно для всех, что опять-таки считается элементарной нормой. Наконец, в-третьих, исключительно важно найти систему наиболее адекватных эквивалентов в научном инструментарии, да и в бытовой или специальной лексике того языка, на который переводится текст.

Последний пункт являет собой едва ли не наиболее уязвимое место переводов, особенно при работе с трудными текстами. Сложность в том, что переводчик должен сам определить, какие из выработанных, скажем, европейской наукой и философией понятий и терминов годятся для отражения при переводе китайских реалий и слов, воплощенных иероглифами-символами, а какие не годятся. Или ще годятся и ще не годятся приведенные в словарях эквиваленты того или иного иероглифического знака-понятия. И как следствие — какие из китайских терминов-понятий следует переводить (учитывая все время неполную адекватность перевода и необходимость гибко на это реагировать, порой меняя европейские эквиваленты китайского знака), а какие оставлять без перевода, сопровождая их описательными пояснениями или вводя в чужой язык в виде иностранных слов. Практика показывает, что наименее удачны те переводы, ще максимально возможное число терминов, сложных понятий и основанных на игре слов имен либо названий почти насильно втискивается в искусственно подобранные для них эквиваленты на другом языке. В результате такого рода крайне усложненных манипуляций текст становится не только трудно читаемым и практически невоспринимаемым без дополнительных серьезных усилий, а то и искаженным (см., например, [3]). Искажения состоят прежде всего в том, что система чуждых оригиналу эквивалентов не нейтральна, ибо несет в себе заряд собственного активного восприятия мира.

Означает ли это, что при анализе древнекитайских реалий вообще нельзя пользоваться повседневной лексикой или философско-научной терминологией, выработанными, скажем, европейцами? Разумеется, нет. Привычный для нас научный инструментарий давно и успешно применяется при переводах, причем едва ли не во всех его параметрах, включая и категории практически неразвитых в Китае дисциплин, таких, как формальная логика, гносеология, дедукция и т.п. Однако очень важно при этом соблюсти меру, ибо любой нажим может исказить оригинал, поскольку европейская система понятий и категорий годится для изложения основ европейской философии (для чего она и создавалась), но не может целиком и даже в основной своей части быть автоматически пригодной для адекватного отражения системы китайского мировоззрения и ценностных ориентаций.

Прежде всего это касается некоторых наиболее важных, кардинальных понятий и категорий древнекитайской культуры — таких, как конфуцианское жэнь (гуманность, человечность, высокодобродетельное отношение к людям и ко всему в мире и т.п. — на европейских языках точного эквивалента данному термину нет, а перевод его русским «человеколюбие» явно обедняет палитру этого краеугольного конфуцианского понятия) или как Дао (истина и высший стандарт должного у конфуцианцев, высший Абсолют у даосов), а также дэ (благодать-добродетель у конфуцианцев, эманация Дао-Абсолюта у даосов). Переводы указанных терминов вполне возможны, но всегда чем-то существенным они ограничивают оригинал, обедняют его. Характеризуя лишь часть семантического поля понятия (например, при использовании бинома «благая сила» для обозначения дэ), они не воспроизводят его мощь на другом языке, но лишь описывают часть его потенций. Особенно очевидно это при переводах понятий с очень широким семантическим полем, как, например, ли (ритуал, этическая норма), инь и ян (женское и мужское начало), ци (духовно-энергетическая субстанция,нечто вроде индийской праны или греческой пневмы — сходство, оказавшееся в некотором смысле роковым, ибо в отечественной синологии за последнее время все чаще используется термин «пневма», что значительно упрощает и искажает семантическое поле исходного иероглифического знака).