Читать онлайн «Зороастрийцы. Верования и обычаи». Страница 19

Вероятно, тогда же выработали и ритуал учреждения династийного огня для каждого нового царя. Этот ритуал был принят потом для «возведения на престол» (по зороастрийской терминологии) каждого нового храмового огня. По существу, храмовой огонь, как и династийный царский, оставался тем же традиционным огнем очага, разведенным на возвышении. Огонь горел постоянно. Ему поклонялись молитвой Аташ-Нийайеш, обычной молитвой огню, в некоторых строках которой говорится о приготовлении утренней и вечерней еды. Огонь получал те же приношения, что и огонь очага, а именно сухие дрова и благовония во время пяти ежедневных молитв и постоянные подношения жира от жертвенных животных. Более того, термины, употреблявшиеся в связи с культом огня, засвидетельствованные со времени парфян и Сасанидов, были простыми и привычными. Само здание называлось «место огня» или «дом огня», а пьедестал, на котором он горел, – «подставкой для огня», «держателем огня» или «местом огня».

Эти прозаические обозначения могут отражать усилия тех, кто учреждал храмовые культы огня, избежать любых примесей идолопоклонства. Вероятно, это были люди очень консервативные и правоверные. Они стремились сохранять новые «дома огня» как места совместных богослужений, где читаются молитвы перед поднятым на престол огнем так же естественно, как я перед огнем домашнего очага.

Храмовой огонь, тем не менее, неизбежно приобретал особую святость и побуждал верующих к глубокому почитанию. Его чистота, поскольку он помещался в специальных святилищах, могла соблюдаться с тщательностью, которая была невозможна для огня в домашнем очаге. Он получал специальное освящение не только в момент устроения, но и постоянно во время многочисленных молитв, которые читались перед ним. Огонь, обладая ярким и живым обликом, привлекает к себе поклонение людей гораздо легче, чем идолы из дерева или камня. Более поздние обычаи свидетельствуют, что каждый храмовой огонь прихожане наделяют своими индивидуальными особенностями и особой защитной силой (так, как это бывает со статуями и изображениями в других религиях). После учреждения храмовых культов роль огня в религиозной жизни зороастрийцев значительно возросла. Геродот упоминает о почитании персами огня (Геродот III, 16), но он не считает это отличительной чертой их веры. Только после основания храмовых культов огня представители других вероисповеданий стали называть зороастрийцев «огнепоклонниками». Огонь не упоминается Геродотом в его сообщениях о военных обычаях персов, хотя позднее Курций Руф утверждает, что Дарий III, последний царь из династии Ахеменидов, приказывал нести перед своим войском, отправляющимс на битву, горящие угли от «огня, который персы называли священным и вечным».

Мы не знаем ничего определенного о разновидностях ахеменидских храмовых огней. Вероятно, к концу правления Ахеменидов существовали два типа священных огней, известных и в более поздние эпохи. Большие, или «соборные», огни в зороастризме назывались «Победными огнями», они символизировали успех в непрерывной борьбе против зла. В позднейшие эпохи эти огни известны как Атахши-Варахрам, Аташ-Бахрам[30]. Они зажигались от горящих угольев многих священных огней, очищенных и освященных при помощи продолжительных ритуалов. Меньший огонь назывался просто «Огонь огней» (в позднейшем произношении: Атахши-Адуран, Аташ-Адуран) и возжигался из угольев домашних очагов представителей всех классов общества. Храмы этих огней по своему значению примерно уподобляются приходским церквам у христиан. Совершать приношения храмовым огням и молиться перед ними считалось весьма похвальным, потому что, как говорится в позднейших пехлевийских сочинениях, все они – воины, сражающиеся на стороне благих творений, не только материально – против тьмы и холода, но и духовно – против сил зла и невежества. Воинственная природа этих огней символизировалась еще и тем, что на стенах святилищ висели булавы и мечи. Этот обычай, возможно, возник в подражание почитанию Иштар, а затем и Анахиты как богинь войны, святилища которых тоже украшались оружием.

Учреждение храмовых культов имело много последствий. Ранний зороастризм отличался богатством религиозных догм и многочисленными обрядами, но он налагал немного материальных требований на своих приверженцев. Приношения очагу имели и практическое значение, так как они помогали поддерживать необходимый в каждом доме огонь. Совместные богослужения на возвышенных местах или во время ежегодных празднеств не требовали сооружения специальных зданий или учреждения штата священнослужителей. В противоположность этому новые священные огни не имели практического применения. Для них, так же как и для изображений Анахиты, необходимо было строить и содержать здания, иметь жрецов для служения в храмах. Богатства Персидской империи стали расточаться на нужды религии: воздвигали великолепные храмы, разукрашенные золотом и серебром и наделенные огромными имениями. Сведения о таких храмах относятся ко времени после падения Ахеменидов, так как последний период их правления документирован плохо.

Большие храмы обслуживало много священнослужителей. Священные огни нуждались в постоянном уходе, и верховный жрец в храме огня, именовавшийся, судя по позднейшим свидетельствам, *магупати («господин жрецов»), имел в своем подчинении служащих-священнослужителей. Они жили и на доходы с пожертвованных имений, и на приношения верующих. Так возник новый род церковной иерархии, меньше, чем семейные жрецы, связанный с мирянами в их повседневной жизни, но, тем не менее, частично зависящий от них и тем самым налагавший на общество новые заботы. Должны были существовать и учебные заведения для священнослужителей – либо независимые, либо принадлежавшие крупным религиозным организациям. Одна из форм благочестивых пожертвований (очевидно, более древняя, чем основание храмов), засвидетельствованная в эпоху Ахеменидов, – богослужения и приношения душам выдающихся усопших людей. Эти богослужения и приношения совершались как можно дольше, до бесконечности. Примером такого обычая служат жертвоприношения, назначенные Камбизом у гробницы его отца. Они совершались одной и той же семьей жрецов, живших возле гробницы, в течение более двухсот лет. Такие священнослужители, назначенные для совершения заупокойных служб, составляли еще одну группу служителей зороастрийской церкви.

На протяжении правления династии Ахеменидов можно, таким образом, проследить рост зороастризма как великой имперской религии, ставшей обладательницей храмов, гробниц и обширных имений, религии, в услужении которой находилось все увеличивавшееся число жрецов. Однако ничего не известно об организации в ту эпоху религиозной общины – то ли жрецы востока и запада, атаурван и магу, составляли одно целое с общей иерархией, то ли священнослужители на местах пользовались некоторой автономией под общим руководством персов. Последнее кажется более вероятным, так как отражало бы и нецерковные отношения в Ахеменидской империи, в которой каждая провинция или сатрапия сохраняли свои обычаи и язык, а также некоторую степень независимости. Даже иранские сатрапии, которые в целом соответствовали старым племенным делениям, имели собственные языки – парфянский, согдийский и т. п., а не перенимали персидский. Происходило это, очевидно, по большей части от того, что языком письменности по всей империи продолжал оставаться арамейский, а потому персидский, хотя и был языком правящего иранского народа, не имел широкого распространения.

В начале правления Ахеменидов арамейский язык и иностранное искусство письма на нем применялись иноземными писцами, но задолго до конца ахеменидской эпохи представители образованного класса иранцев, а именно жрецы, должны были усвоить и арамейский язык, и арамейское письмо, так как именно из среды священнослужителей (как и в средневековой Европе) происходили судьи, различные должностные и чиновные лица, необходимые во всяком развитом обществе. Эти люди, вероятно, получали начальное образование в соответствии с наследственным призванием примерно до пятнадцати лет, а затем специально учились писать и приобретали практическое знание арамейской письменности. Писцы именовались полуиностранным словом *дипивара, по-среднеперсидски дибир, от старого аккадского дипи – «письмо, запись»[31]. Писцы получали образование в школах, которые назывались по-среднеперсидски дибирестан («помещение писцов»). В каждой провинции Иранской империи были свои собственные школы. Существовала естественная тенденция к тому, что-бы профессия писца становилась наследственной, так что во времена Сасанидов они уже признавались в обществе за особый класс.