Читать онлайн «Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси». Страница 63

Наряду с «окуплеными людьми», как было указано, старожильцам в жалованных грамотах противопоставляются «люди», призванные землевладельцами «из других княжений», причем «людей» в пределах данного княжения феодалам перезывать запрещается. Обычно в грамотах встречается такая формула: «И игумен (или вообще феодал) кого к собе на те земли перезовет людей из-ыного княженья, а не из моее вотьчины, из великого княжения, а моих людей, великого князя, не примати ему…». Здесь требуют разъяснения два выражения: «мои люди, великого князя» и «из моее вотчины, из великого княжения».

Первое выражение часто заменяется в грамотах словами: «люди, тяглые», «люди становые», «люди волостные». Например: «А людей им тяглых отца моего и моих к себе не приимати»[685]; «А тутошних людей становых игумен в монастырь не примает»[686]; «А кого перезовет игумен из иныя волости, то люди святого Спаса [Спасо-Ярославского монастыря], а мне ся в них не вступати»[687]. Великокняжеские, тяглые, становые, волостные крестьяне — это крестьяне черные, живущие на государственной земле и выполняющие повинности в пользу государства. К этой категории сельского населения и относилось» прежде всего запрещение феодалам принимать на их землю «людей» в пределах данного княжения. В условиях феодальной раздробленности, когда существовал ряд независимых княжеств, правительство каждого из них считало нужным соблюдать порядок, согласно которому «перезывать» тяглых великокняжеских крестьян считалось недозволенным. Их можно было «перенять» вопреки существующим обычаям. Так, великий московский князь Василий Дмитриевич в 1423 г. говорил об архимандрите Малахии нижегородского Благовещенского монастыря: «перенял моих сирот… а они пошли из моее отчины, и он их у себя осадил»[688].

Но ограничивалось ли запрещение землевладельцам «перезывать» крестьян в пределах определенного княжества только крестьянами черными, тяглыми, или оно в равной мере касалось и «перезыва» крестьян одним землевладельцем от другого? Для решения этого вопроса, очевидно, надо наряду с формулой «А людей им моих, великого князя, тяглых к себе не примати»[689] проанализировать другую формулу жалованных грамот: «И… кого к себе на те земли [феодал] перезовет людей из-ыного княженья, а не из моее вотьчины, из великого княжения…»[690] Как надо понимать противопоставление «иного княжения» и «моее (княжеской) вотчины»? Имеются ли в виду два княжества, каждое в определенных государственных границах, включающих земли не только черные, но и боярские, монастырские и т. д., или же речь идет о «моей» (княжеской), вотчине в узком смысле слова, под которой подразумеваются лишь, великокняжеские, т. е. черные и дворцовые земли? Анализ актового» материала дает, мне думается, право для первого вывода.

Формула «о призыве» землевладельцами крестьян из других княжений иногда встречается в других вариантах, в которых слова «из иного княжения» заменяются словами: «с-ыных сторон», «с обеих сторон», «из-зарубежья» («И кого призовут к себе на то место новых людей с-ыных сторон»; «и призовет к себе людей с обеих сторон»; «а кого к себе призовет людей из зарубежья»)[691]. Из подобного рода выражений как будто уже напрашивается вывод, что прием крестьян возможен только в том случае, если они пришли из владений, расположенных за пределами данного княжества.

Еще больше оснований для такого вывода дают грамоты, где прямо называются те княжества, из пределов которых считается законным прием крестьян. Например: «А кого себе перезовут людей изо Тверскаго и из Кашинского…»[692]; «И кого собе перезовут людей жити изо Тферьского или из Ноугородцкого…»[693]; «…Кого к собе в те села и в деревни перезовет людей из Можайского»[694]. Во всех этих случаях князья говорят о призыве крестьян из других княжеств (точно их обозначая), но не из своего.

Наконец, очень интересно содержание, вкладываемое актами в слова «моя (княжеская) вотчина», откуда нельзя призывать крестьян. Судя по договорным княжеским грамотам, под княжеской «вотчиной» подразумевается территория княжества с расположенными на ней владениями разных земельных собственников: бояр, слуг и т. д. Например: «А хто имет, господине, жити наших бояр и слуг в твоей вотчине, и тобе, господине, блюсти их, как и своих»; «А кто служит нам или тобе, а живет в нашей вотчине, в великом княженьи, или в твоей вотчине, во Тфери, и на тых нам взяти дань, как и на своих, по целованию, без хитрости»[695]. Следовательно, запрещая землевладельцам перезывать крестьян из пределов «княжеской вотчины», грамоты имеют в виду не только сельское население черных волостей, но вообще феодально-зависимое крестьянство данного княжества, живущее во владениях собственников разных, категорий. Законным считается призыв лишь крестьян — «инокняжцев».

Приведенные соображения можно дополнить еще некоторыми, наблюдениями над актовым материалом. В грамоте княгини Софьи Витовтовны, вдовы московского великого князя Василия Дмитриевича, Троице-Сергиеву монастырю имеется следующая фраза: «А кого к себе перезовут на те пустоши людей не из моих волостей, ни из сел…»[696] Близкие по содержанию слова имеются в грамоте тому же монастырю княгини Марии Ярославны, жены великого князя, Василия Васильевича 1453 г.: «кого к собе на те пустоши перезовут жити людей из-ыных княженей, а не из великого княжения, ни из моих сел»[697]. В обоих случаях, по-видимому, имеется указание, с одной стороны, на великокняжеские волости, с другой — на села, принадлежавшие княгиням на правах частной собственности. Такой вывод подтверждается духовными княжескими грамотами, из которых видно, что, с одной стороны, княгини получали волости и села в пожизненное владение, с другой — в их полной собственности находились земли, лично ими приобретенные[698]. Но и из тех и из других владений перезыв крестьян был запрещен.

Таким образом, под «пришлыми людьми», противопоставляемыми старожильцам и упоминаемыми наряду с «людьми окуплеными» («куплеными»), акты XV в., очевидно, имеют в виду пришлых крестьян из других княжеств[699]. В пределах каждого княжества феодалы могли свободно призывать на свои земли лишь старожильцев, которые уже когда-то на них жили, а также «безвытных людей», лишенных земельных наделов (по своему происхождению часто являвшихся выкупившимися на волю холопами).

В некоторых правых грамотах содержится конкретный материал, рисующий использование труда пришлых крестьян на черных землях и в феодальных частновладельческих вотчинах. Так, из одного судебного дела 1465–1466 гг. вырисовывается судьба таких пришлых крестьян, как Казака с товарищами, осевших на черных землях К ним предъявил иск «строитель» Спасо-Евфимьева монастыря Иов, обвиняя их в том, что они покосили монастырские пожни. Но Казак и его товарищи доказывали, что они косили эти пожни на основании грамоты великого князя, в которой было указано место, где им селиться, что действовали они по распоряжению великокняжеского посельского. Правда, ответчики не смогли представить «знахарей», которые подтвердили бы принадлежность спорных пожен к числу великокняжеских волостных земель: «У нас, господине, на те пожни знахорей нет, говорили они судье, — мы, господине, люди пришлые, а пожен, господине, не знаем; и велел нам, господине, их косити посельской великого князя Тульнев»[700].

Стимулом к тому, чтобы пришлый крестьянин — «инокняжец» осел в определенном феодальном имении, и в то же время средством закабаления и была предоставленная ему владельцем данного имения подмога сельскохозяйственным инвентарем или деньгами. В Новгородских писцовых книгах упоминаются «подможные деньги», полученные крестьянами от помещика[701].

Выделение категории крестьян старожильцев в противоположность новикам — «людям призванным и окупленным» — произошло в процессе трудовой деятельности русского крестьянства по освоению территории под земледельческую культуру. Бросается в глаза полное соответствие выделенных выше на основе актового материала форм поселений, с одной стороны, и разрядов крестьян — с другой. В старых селах «живут» старожильцы, «тутошние» «люди», «сельчане» и «деревенщики», имеющие земельные наделы, пашущие пашню, несущие феодальные повинности. Селища и пустоши — это запустевшие селения, из которых разошлись «тутошние старожильцы». Но как на пустошах сохраняются «печища», т. е. следы старых хозяйственных построек, прежней оседлости (и суд по земельным делам проявляет интерес к этим печищам — одному из признаков права собственности на землю), так и жившие здесь когда-то «тутошние старожильцы» продолжают считаться держателями своих прежних земельных наделов (предполагается, что они вернутся на «старые места»). Наконец, призванные из других княжеств и «окупленные» люди «садятся» на пустоши или на лесные участки, где «сажают» починки. В противоположность старожильцам, жителям «старых» сел и деревень, это — новики, инициаторы возведения новых поселений, возникающих по их «почину» («починков»). В жалованной грамоте князя Михаила Андреевича белозерского Кириллову монастырю 1468 г. старожил ьцам противопоставляются «люди пришлые новики», которых игумен перезовет «на пустоши, и на лесы… жити из-ыных княженей»[702]. В другой грамоте тому же монастырю указано, что те крестьяне, которых «перезовет игумен… на лес», получают освобождение от дани на 30 лет, те же, «кто сядет… на пустошех», будут «польгочены» на 20 лет[703]. Новики «садятся» на землю («…починок Сауловской, где сел Гридин сын Дьяков, да Новая деревня, где сели Вагоновы дети»)[704]. Они «садятся жити», т. е. с тем, чтобы сделать землю жилой, оседлой. Феодал помогает им в этом, предоставляя податные льготы, а затем, когда земля действительно становится жилой, крестьяне-новики превращаются в старожильцев, феодал пользуется продуктом их прибавочного труда в форме ренты.