Читать онлайн «Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси». Страница 10

Для дворянской историографии показательны при изучении истории России обращение к параллелям из истории других стран и народов, постановка вопроса о взаимодействии развития России и Западной Европы. Н. М. Карамзин доказывал силу и крепость русского самодержавия, в частности, тем, что оно завоевало авторитет на международной арене. Сравнительно-исторические параллели занимают большое место и в буржуазной историографии. Но в ней вопрос ставится уже в более широком смысле — о направлении путей, по которым совершается развитие России и западноевропейских стран, о сопоставлении и противопоставлении этих путей. Вопрос этот решался по-разному различными историками; некоторые из них обращали внимание на близость явлений русского и западноевропейского средневековья, но наибольшее распространение в буржуазной историографии получила идея своеобразия, самобытности русского исторического процесса. Иногда эта идея развивалась на фоне противопоставления истории стран Западной Европы и Азии, причем причину своеобразия русского исторического процесса исследователи усматривали в том, что Россия занимала промежуточное географическое положение между «Западом» и «Востоком». И в данном случае изучение прошлого было тесно связано с осмысливанием представителями либеральной буржуазии и помещичьего дворянства современной им действительности и их взглядами на политическое будущее России. Отрицая путь революционного переустройства общества, деятели различных направлений буржуазно-либерального и помещичье-дворянского толка расходились по вопросу о том, в какой мере должен быть использован опыт западноевропейских стран в отмене крепостнических порядков, в проведении реформ по переустройству государственного аппарата русской монархии, каковы пределы этих реформ, в какой мере и что следует сохранить из порядков, сложившихся в России к первой половине XIX в.

При изучении истории государства в буржуазной историографии в значительной мере еще сохраняется персонификация исторического прошлого, которая была присуща Н. М. Карамзину и его предшественникам. Однако буржуазная историография уже в гораздо большей степени проявляет внимание к процессам общественного развития, выдвигая в качестве определяющих его условий такие факторы, как географическая среда, колонизация, торговые связи и т. д.

Надо отметить расширение источниковедческого фундамента буржуазной исторической науки, издание памятников летописания, законодательного и актового материала и т. д. Особенно следует подчеркнуть большую роль в развитии науки тех публикаций, которые осуществлялись возникшей во второй четверти XIX в. Археографической комиссией.

Один из ранних представителей буржуазной историографии — Н. А. Полевой в своей концепции русского исторического процесса исходит из предпосылки о том, что до второй половины XV в., до свержения монгольского ига, Русского государства не существовало. По его мнению, до указанного времени можно говорить только об истории русского народа (в этническом смысле). Согласно периодизации русской истории, предложенной Н. А. Полевым, образование «одного Русского государства» открывает четвертый период в истории русского народа[64]. В первый период этой истории (IX — середина XI в.) на Руси господствовал феодализм (Н. А. Полевой понимает его в чисто политическом плане, как отсутствие единовластия), принесенный варяжскими князьями и выразившийся в образовании системы соподчиненных и независимых княжений[65]. Следует отметить, что Н. А. Полевой был одним из немногих буржуазных историков, признававших наличие в России в средние века феодализма. Второй период истории Руси (со второй половины XI в. до нашествия татаро-монголов) Н. А. Полевой определяет как время господства «феодализма семейного», или «системы уделов, обладаемых членами одного семейства под властию старшего в роде». «Самобытный мир феодализма варяжского», говорит автор, перешел «в удельную систему»[66]. Третий период русской истории, по Н. А. Полевому, охватывает время от татаро-монгольского нашествия до княжения Ивана III. Это время постепенного «восстановления» «из малых русских княжеств» «великого Российского государства»[67]. Указанный период Н. А. Полевой делит в свою очередь на два этапа, грань между которыми кладет княжение Ивана Калиты, когда произошло «основание самобытности Московского княжества»[68].

Образование единого Русского государства Н. А. Полевой рассматривает на фоне событий всемирной истории, расценивая русское средневековье как своего рода синтез тех явлений, которые имели место в Западной Европе, с одной стороны, в Азии — с другой. В понимании Н. А. Полевого, своеобразие истории России определялось в значительной мере тем, что она занимала «обширное пространство между Европою и Азиею» и поэтому «переходила свой особенный средний век, время феодализма и вольных городов, по подобию Европы, но по образцу Азии»[69].

В числе факторов, содействовавших образованию Русского централизованного государства, Н. А. Полевой важнейшее значение придает борьбе с татаро-монгольским завоеванием. Русское единое государство, — указывает Н. А. Полевой, — возникает в результате «противодействия» Руси «оглушающему удару Азии». Борьбу русского народа за свержение татаро-монгольского ига Н. А. Полевой сопоставляет с крестовыми походами западноевропейских рыцарей, усматривая в обоих этих исторических событиях выполнение христианами предназначенной им провидением роли дать отпор неверным[70]. В данном случае автор использует точку зрения летописных сводов для доказательства мессианистской роли России на Востоке. В условиях обострения «Восточного вопроса» в XIX в. эта мысль служила идейному оправданию внешней политики правительства Николая I. Еще в большей мере это можно сказать о дальнейших выводах Н. А. Полевого.

«Возрождение Руси» в результате свержения татаро-монгольского ига, возникновение Русского централизованного государства расцениваются Н. А. Полевым с точки зрения перехода к русскому народу византийского идейно-политического наследства. Русь сумела оказать сопротивление «неверным», Византия не смогла этого сделать, но, умирая, завещала Руси «православную веру, Царьград и тип восточноевропейского образования»[71]. Так сложившаяся в конце XV — начале XVI в. доктрина «Москва — третий Рим» ставится автором на службу пропаганды завоевательной политики русского царизма на Ближнем Востоке. Надо сказать, что реакционные идеи Полевого используются и современной буржуазной зарубежной историографией, стремящейся доказать вопреки историческим фактам агрессивный характер внешней политики Русского централизованного государства, проводившейся под лозунгом «Москва — третий Рим».

Выше говорилось уже об идейной близости буржуазной и дворянской историографии. В трудах другого историка первой половины XIX в. — М. П. Погодина многое (сточки зрения их идейного содержания) восходит к дворянско-монархической концепции Н. М. Карамзина. Но М. П. Погодин не обладал ни той широтой кругозора и культурой, ни той начитанностью в разновременных источниках, ни тем литературным талантом, которые отличали Н. М. Карамзина. М. П. Погодина следует рассматривать как эпигона дворянской историографии, реакционера по своим политическим взглядам, сторонника официальной теории самодержавия, православия и народности, человека, не давшего чего-либо крупного в научном отношении, хотя и разработавшего ряд специальных вопросов, писателя плодовитого, но мало оригинального.

В трудах М. П. Погодина получила обоснование концепция о своеобразии исторического развития России. Черты этого своеобразия М. П. Погодин видит, во-первых, в том, что западноевропейские государства возникли в результате завоевания, Русское государство — в результате добровольного призвания славянскими племенами варягов. Во-вторых, на Западе, говорит М. П. Погодин, христианство распространилось из Рима, на Руси — из Константинополя, в силу чего в России «духовенство подчиняется государям, в то время как на Западе оно вяжет и решит их». Следствием завоевания было упрочение в ряде европейских стран «феодализма с происшедшим от него рыцарством», а Русское государство «осталось во владении одного семейства, разделившегося на многие отрасли»[72]. «Ослабление феодализма и усиление монархической власти» явились на Западе Европы результатом крестовых походов, на Руси — следствием татаро-монгольского ига[73].

Все эти черты своеобразия русской истории, по мнению М. П. Погодина, определили близость в России власти и сословий. Русский «чиновный боярин» сам отказался от сословных привилегий в виде системы местничества, Россия не знала выступлений, подобных действиям «черни бастильской в минуту зверского неистовства», в России не действовали лица, подобные Гракху, Мирабо, Руссо и др. Отсюда и реакционная политическая программа М. П. Погодина, который в своих взглядах на настоящее и будущее русского народа исходит из мысли, что «российская история может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия, самою верною и надежною»[74].