Читать онлайн «Падение Римской империи». Страница 15

Эта катастрофа воспринималась как более масштабный вариант того, что произошло с людьми Котты, которых таким же образом 63 года назад завели в места, где невозможно было обороняться. Долговременные последствия оказались, однако, различными. Если эбуроны и треверы были в конечном счете завоеваны, начали изучать латинский, носить тогу и строить города, пользовавшиеся самоуправлением, то с херусками Арминия этого не произошло. В позднеримский период пространство между Рейном и Эльбой по-прежнему не входило в состав империи, его материальная культура не несла на себе никаких характерных примет римской цивилизации. Обозначившийся в древности водораздел в Европе до сих пор дает о себе знать в современном разграничении между романскими языками, происходящими от латинского, и германскими. Все это, казалось бы, позволяет объяснить, почему в V в. Западная Римская империя уступила место нескольким королевствам-преемникам, этническую основу которых составляли носители германских языков. Римские легионы не смогли подчинить Германию к востоку от Рейна в период завоеваний, поскольку ее жители оказали им отчаянное сопротивление и в конечном счете расквитались с ними сполна разрушением империи. Такое объяснение давали, разумеется, немецкие националисты XIX в. Выдвинутое и обоснованное учеными, оно пришлось по сердцу и более широкой аудитории. Феликс Дан, чей фундаментальный труд о германском королевстве остается классическим, написал также знаменитое эссе «Война против Рима (Ein Kampf um Rom)», которое выдержало множество изданий в конце XIX — начале XX в.{47}.

Однако в связи со всем этим возникает одна неудобная мысль: если бы вы спросили римлянина IV в., откуда исходит главная угроза безопасности империи, то он, несомненно, ответил бы, что с востока — от Персии. Это было единственным здравым ответом, поскольку примерно с 300 г. Персия представляла для римского порядка куда большую угрозу, чем Германия, а на других границах серьезная угроза отсутствовала{48}. Внимательное чтение источников с учетом археологических материалов, которых не было в распоряжении Дана, убеждает в том, что в начале I в. н. э. на Рейне и Дунае римляне держали легионы по иным причинам, нежели считали немецкие националисты. Это также объясняет, почему римляне в эпоху поздней империи больше беспокоились из-за Персии, чем из-за германских племен.

В I в. н. э. племена, говорившие на германских языках, господствовали в большей части Центральной и Северной Европы за пределами римской речной границы. Germani, как их называли римляне, расселились на всем пространстве от Рейна на запад (до римских завоеваний он обозначал условную границу между германской и кельтской Европой) до реки Вистула на востоке и от Дуная на юге до Балтийского моря. За исключением некоторых из говоривших на иранских языках кочевых племен сарматов на Большой Венгерской равнине и даков, обитавших в Карпатах и окрестных землях, непосредственные соседи Рима говорили на германских языках, начиная с херусков Арминия и их союзников в устье Рейна и кончая бастарнами, которые господствовали на территориях близ устья Дуная (см. карту № 2). Таким образом, в I в. н. э. Германия была куда больше, чем нынешняя.

Попытка реконструировать образ жизни и общественные институты, не говоря уже о политических и идеологических структурах, существовавших на этих огромных территориях, является в высшей степени непростой задачей. Главная трудность состоит в том, что германское общество в римский период было, по существу, бесписьменным. Значительную часть сведений разного рода приходится извлекать у греческих и латинских авторов, но тут возникают два серьезных препятствия. Во-первых, римских писателей германское общество в основном интересовало постольку, поскольку оно могло представлять мнимую или реальную угрозу безопасности имперских границ. Посему основная часть данных, которые вы обнаруживаете, является изолированными рассказами об отношениях империи с одним или несколькими германскими племенами — ее непосредственными соседями. Племена, жившие далеко от границы, едва упоминались, и внутренняя жизнь германского общества серьезного внимания никогда не привлекала. Во-вторых, на сведения о нем налагало глубокий отпечаток то, что всех германцев римляне считали варварами. Предполагалось, что варвары ведут себя определенным образом и воплощают собой особый набор отрицательных характеристик, и римские комментаторы старались вовсю, чтобы показать, что это было именно так.

Уцелело немного данных о внутренней жизни германского мира, которые позволили бы скорректировать ошибочные представления, умолчания, неверный ракурс, присущие нашим римским источникам. Большую часть римского периода германцы использовали руническое письмо для священнодействий, есть и другие, весьма немногочисленные исключения, касающиеся бесписьменного характера их общества, однако не сохранилось подробного рассказа из первых рук о жизни германцев, который исходил бы из германской среды. Поэтому очень многого мы не знаем и уже не сможем узнать, и применительно к большинству сторон жизни германцев нам приходится опираться на сочинения римских авторов и более или менее обоснованные догадки. Самое лучшее, что мы зачастую можем сделать при попытке реконструировать общественные институты германцев, — обратиться к письменным источникам, в особенности законодательного характера, времен германских королевств (конец V — начало VI в.), а затем постараться экстраполировать на более раннее время то, что представляется наиболее релевантным. Простираясь от Рейна до Крыма, Германия состояла из самых различных экономических и географических зон, и всегда необходимо иметь в виду, насколько приложимо то, что сообщается об одних племенах, к другим. Таким образом, нарративные источники ставят нас перед не очень приятным выбором между пристрастными римскими свидетельствами и материалом более позднего времени. И то и другое можно использовать, но делать это надо взвешенно и с учетом их ограниченного характера.

В какой-то степени нехватку современных событиям германских источников восполняют археологические материалы. Они дают нам бесценную возможность по-настоящему почувствовать быт и дух древних германцев, но у германской археологии трудное прошлое. Как научная дисциплина она возникла во второй половине XIX в., когда строился памятник Арминию и когда по Европе прокатилась волна национализма. В целом в те времена предполагалось, что «нация», или «народ», являет собой некое основополагающее единство, в рамках которого большие группы людей действовали в отдаленном прошлом и должны действовать теперь. Большинство националистов воодушевляло непоколебимое чувство врожденного превосходства своей нации. Германия могла быть в течение долгого времени расколота на множество политических единиц, но усилиями Бисмарка и других теперь, благодаря объединению Германии, естественный и древний порядок вещей успешно восстановлен. В таком культурном контексте германская археология могла иметь только одну цель: исследовать исторические истоки и родину немецкого народа. Первый крупный поборник таких исследований, Густав Коссинна, отмечал, что предметы, во все большем числе обнаруживаемые в захоронениях, можно сгруппировать по внешнему подобию и сходству погребального обряда. Он создал себе репутацию теорией, согласно которой распространение отдельных древних предметов и погребальных обрядов свидетельствует о пребывании на данной территории того или иного народа{49}.

К этой концепции нации относились с почти религиозным поклонением, а потому политики готовы были использовать подобные идентификации древнего расселения «народов» как аргумент в современных территориальных спорах. В 1919 г. в Версале Коссинна и один из его польских учеников, Владимир Костревжский, спорили из-за установления границы между Германией и Польшей исходя из различного толкования одних и тех же следов древности. Ситуация еще более ухудшилась в нацистский период, когда высокопарные рассуждения о древней Германии стали оправданием претензий на обладание территорией Польши и Украины, а чувство изначального превосходства германской расы напрямую обусловило безжалостное обращение с военнопленными из числа славянских наций. Однако в течение последних двух поколений германская археология возродилась, и результатом этого стал значительный прогресс наших представлений об общественном и экономическом развитии германцев на протяжении длительного периода. Если отбросить националистические предрассудки при толковании литературных источников, то историю германоязычной Европы римского времени можно переписывать заново и сделать это весьма увлекательно.