Читать онлайн «Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников». Страница 25

Тот же эпизод описан биографом Петра I И. И. Голиковым со ссылкой на рассказ адмирала Алексея Ивановича Нагаева, который, будучи еще двадцатилетним юношей, явился свидетелем примечательного разговора государя с женой: «Императрица к своей коронации вышила для великого супруга своего по голубой объяри[22] серебром кафтан, который когда монарх впервые надел на себя, то государыня сказала:

— Ах, батюшка! Как он к тебе пристал, и как бы я желала видеть тебя и всегда так одетого!

— Безрассудное желание! — ответствовал монарх. — Ты того не представляешь, что все таковые и подобные издержки не только что излишни, но что не могут оные и иначе быть как насчет народа моего, а за злоупотребление народных денег должен я буду отвечать Богу в каждом оных рубле, ведая при том же, что государь должен от подданных отличаться не щегольством и пышностью, а менее еще роскошью, но неусыпным ношением на себе бремени государственного и попечением о их пользе и облегчении»(10).

Роскошный костюм Петра I, сшитый по случаю коронации его супруги, до сих пор сохраняется на «восковой персоне» царя в Государственном Эрмитаже (см. илл.). Он состоит из четырех предметов: кафтана, камзола, штанов и портупеи. Кафтан и камзол сшиты из одного материала — голубого гродетура[23]. На кафтане имеются отложной воротник, застежки на полах и 18 пуговиц (еще пять не сохранились). Двушовные рукава кафтана украшены высокими разрезными обшлагами с четырьмя декоративными пуговицами на каждом. Карманы закрыты широкими клапанами сложной формы, украшенными пятью пуговицами. Все пуговицы на кафтане деревянные, полусферической формы, оплетенные серебряной нитью и канителью. По бокам кафтана сделаны разрезы, которые с одной стороны имеют фигурную форму. По центру спинки тоже идет разрез, который начинается чуть ниже талии. По ткани сделана вышивка серебром в виде мелкого плотного орнамента из переплетающихся веток, расположенного широкими полосами на полах кафтана, на его воротнике и обшлагах, а также на карманных клапанах и вокруг них. На левой стороне груди прикреплена шитая серебряной нитью и битью[24] восьмиконечная звезда ордена Святого Андрея Первозванного[25] с девизом ордена «За веру и верность» (на обороте сохранилось имя вышивальщика — Ene Pally).

Камзол с застежкой на 28 пуговиц (одна из них утеряна) имеет узкие рукава, с застежкой на три пуговицы. Клапаны карманов камзола подобны клапанам на кафтане, но меньшего размера. На каждом из них было по пять пуговиц (сохранилось по четыре). По бокам и центру спинки камзола идут разрезы. Он украшен такой же вышивкой серебряной нитью, как и кафтан. Штаны длиной чуть ниже колен имеют широкий пояс, откидной клапан спереди и застежку на шесть пуговиц, а по боковым швам — на пять. Имеется две пары прорезных карманов: по боковым швам и по обеим сторонам от клапана. Штанины стянуты внизу подвязками из серебряного галуна с серебряными пряжками. Отделка вышивкой идет вдоль застежки. Портупея представляет собой широкий пояс из голубого шелкового репса, украшенного вышивкой серебром, с фигурным нашивным кармашком и застежкой на серебряную фигурную пряжку(11).

Другая сохранившаяся до наших дней одежда Петра I позволяет судить о том, что в каждодневной носке он ставил на первое место удобство и практичность, поэтому в его гардеробе было много простых по покрою курток и штанов из грубого сукна и шерстяных тканей, без всякого декора (см. илл.). В то же время нижние фуфайки и сорочки государя шились преимущественно из тонкого полотна и нежного батиста, украшенного вышитыми цветами. Это свидетельствует о том, что в интимной, скрытой от посторонних глаз жизни ему было не чуждо стремление к комфорту. О том же говорят его длинные халаты-шлафоры[26], сшитые из китайских, итальянских или французских тканей, которые царь надевал дома поверх камзола и штанов. В таком виде он отдыхал с трубкой у камина или принимал особо доверенных лиц.

Во время пребывания во Франции в 1717 году Петр получил сильное впечатление от новейшей версальской моды. Несомненно, под ее влиянием в гардеробе монарха появились элегантные кафтаны из коричневого репса с черными бархатными обшлагами и довольно заметными воротниками, а также изысканные комплекты верхней одежды из бархата красного и горохового цвета(12).

Петр I расправлялся с помощью ножниц не только со старинной русской одеждой, а иногда подвергал корректировке и особо модные европейские платья, если находил их форму неудобной. Один такой случай описал в феврале 1699 года австриец И. Г. Корб: «Царь, увидев, что некоторые его офицеры из подражания моде носили платье просторнее обыкновенных, обрезал им слишком длинные рукава, делая при этом такие замечания: "Вот это тебе во всём мешает; при этом на всяком шагу может с тобой случиться какое-либо приключение: либо прольешь стакан, либо нечаянно обмакнешь рукав в суп. А из этого сделай себе валенцы!"»(13).

Сам Петр обычно ходил в поношенном сюртуке голландского покроя, в залатанных чулках и стоптанных башмаках, демонстрируя подданным наглядный пример бережливости. Однако на праздники он мог одеваться весьма щеголевато. Голштинский камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц свидетельствует о том, что в День Святой Троицы, 24 мая 1724 года, государь был одет в красный с серебряным шитьем кафтан, украшенный по французской моде большими отворотами и имевший, как все кафтаны Петра, маленький шведский воротник(14).

Первые случаи брадобрития на Руси известны с 1681 года, одновременно с указом царя Федора Алексеевича о введении при русском дворе одежды по польскому образцу. Это новое веяние вызвало резкое порицание со стороны патриарха Адриана, утверждавшего, что «без бороды человек перестает иметь образ человеческий, он подобен псу или коту; только желающий уподобиться такому животному или соединиться с еретиками может подумать о брадобритии; у еретиков случается, что не только миряне, но и духовные и монахи бреют бороду и усы и выглядят как обезьяны»(15). Потребовались энергия и решительность Петра I, чтобы изменить внешний облик русских людей, невзирая ни на традиции, ни на мнение Русской православной церкви.

Шестого августа 1698 года, на следующий день после возвращения из заграничной поездки, Петр на своем преображенском дворе принимал явившихся к нему с поклоном подданных. Их бородатые лица раздражали молодого царя, успевшего за два года жизни в Европе отвыкнуть от вида растительности на лице и длиннополой русской одежды. Петр привык действовать радикальными методами: он немедленно вооружился ножницами и начал обрезать бороды важнейшим сановникам. Секретарь австрийского посольства Иоганн Корб отметил: «Воевода князь Алексей Семенович Шеин первым пожертвовал своей длинной бородой, подставив ее под ножницы… Сохранили свои бороды только патриарх, святостью своего сана, князь Михаил Алегукович Черкасский, уважением к его преклонным летам, и Тихон Никитич Стрешнев, почетной должностью царского оберегателя. Все прочие должны были преклониться перед иностранными нравами, когда ножницы уничтожали старинный их обычай»(16).

Экзекуция была продолжена в новогодний праздник 1698 года, отмечавшийся по старому русскому календарю 1 сентября. На этот раз обязанность брадобрея исполнял царский шут, «и к кому только ни приближался он с ножницами, не позволялось спасать свою бороду, под страхом получить несколько пощечин». «Таким образом, — пишет Корб, — между шутками и стаканами весьма многие, слушая дурака и потешника, должны были отказаться от древнего обычая»(17).

Преображение внешнего облика представителей верхушки русского общества вызывало подчас глухое недовольство, однако никто не осмеливался противиться воле царя в открытую. 20 февраля 1706 года английский посланник Чарлз Уитворт сообщил статс-секретарю Роберту Гарлею: «Вы, конечно, уже слышали, с каким трудом весь народ покорился бритве. Он был предубежден против бритья и привычками, и религией: предки его ходили небритыми; священники, угодники и мученики уважались за свои бороды; стараясь подражать им, невежество полагало, что отчасти само благочестие заключается в ношении бороды, как сила Самсона заключалась в волосах его. Даже женщины присоединились к общему неудовольствию и с трудом решились покориться преобразованию мужей»(18). В то же время М. М. Щербатов, писавший свой труд «О повреждении нравов в России» в конце 1780-х годов, со слов свидетелей Петровской эпохи утверждал: представительницы прекрасного пола испытали немалое удовольствие от того, что «лица женихов их и мужей уже не покрыты стали колючими бородами»(19).