Читать онлайн «Русское влияние в Евразии. Геополитическая история от становления государства до времен Путина». Страница 42

Через несколько лет после Хантингтона советник Джимми Картера Збигнев Бжезинский в книге «Великая шахматная доска. Господство Америки и ее стратегические императивы» склоняется к тому, что именно американская политика, позволившая ей сохранить гегемонию в мире, оставаясь «имперской республикой», способствовала победе США в холодной войне. «Великая шахматная доска» – это Евразия, где проживает ¾ населения земного шара и где сосредоточена бóльшая часть мировых природных ресурсов. Как и Спайкмен за полвека до него, он напоминает об опасности для стремящихся сохранить свое превосходство Соединенных Штатов появления государства или группы государств, которые смогли бы так или иначе установить на Евразийском континенте свое влияние. Западная Европа, где основными странами являются Франция и Германия, явно не намерена оспаривать главенство Соединенных Штатов, тогда как Россия, будучи одной из ведущих ядерных держав, обладательницей самой большой территории в мире и огромных ресурсов, особенно энергетических, сохранила потенциал, который однажды может позволить ей выйти на первый план, пройдя через 1990-е гг. – «самый мрачный период своей истории». Следовательно, надо ослабить Россию, лишив ее связей с постсоветскими государствами – ближним зарубежьем. Для достижения этой цели американские усилия должны быть сосредоточены на Украине, Азербайджане и мусульманской Средней Азии: следует наладить с ними связь, чтобы направлять их углеводороды на мировой рынок в обход России. Это приводит к формированию в то время достаточно понятной модели – оси Ташкент – Баку – Тбилиси – Киев; данный процесс сопряжен с различными рисками, но великолепно соответствует американской стратегии, направленной теперь не на сдерживание, а на вытеснение Российского государства в глубину континента. Бжезинский полагает, что в реализации этой программы американцы могут рассчитывать на своего верного союзника – Турцию, правда, сегодня это уже не столь очевидно. В равной степени он надеется на благоприятные изменения, которым может подвергнуться теократический иранский режим, – и вновь ожидания не оправдываются.

Американские стратеги оказались слишком оптимистичны, заявив, что Китаю потребуется по крайней мере двадцать пять лет, чтобы занять свое место среди ведущих мировых сил; доказательство тому – быстрое развитие Поднебесной империи, ставшей в 2010 г. вторым в мире государством по уровню экономики и, кроме того, сблизившейся с Россией в рамках Шанхайской организации сотрудничества[107]. В любом случае, именно с «Балканской Евразией» – обширной зоной, простирающейся от Турции до Афганистана через Кавказ, Иран и бывшую советскую Среднюю Азию, – придется в первую очередь считаться Соединенным Штатам, которые должны будут постепенно вытеснить оттуда своего давнего соперника – Россию. В предисловии к французскому изданию «Великой шахматной доски»[108] Жерар Шалиан полагает, что США заняли на евразийской сцене позицию арбитра на неопределенное время. Наименьшее из того, что мы можем констатировать, – быстрая смена ситуации: прошло только четырнадцать лет, и Вашингтону пришлось столкнуться с гибельными последствиями «борьбы с терроризмом», начатой вскоре после атак 11 сентября 2001 г. Эта борьба привела к хаосу в Ираке и Афганистане, в то же самое время Россия в 2000 г. начала удивительное возвращение на мировую авансцену. Тем не менее можно полагать, что последние события, случившиеся в «кризисной дуге» от Марокко до Пакистана, – иначе говоря, революции «арабской весны», аналогичные «цветным» революциям, всколыхнувшим ранее окраины России (революции, последствия которых сложно предсказать), – отвечают стратегии США, использующих силы сторонников «демократических» революций или приветствующих военное вмешательство своих европейских союзников, как это было в Ливии. Относительная неудача на «Евразийских Балканах» может быть компенсирована успехами на гораздо большем пространстве; не исключено, что это позволит Вашингтону снова стать лидером в Большой игре, цель которой – контроль над ресурсами Евразии.

Мы видим, что Россия, благодаря своим размерам, занимаемому ею континентальному «евразийскому» положению и особенностям своей истории, остается объектом пристального внимания аналитиков. Однако некоторые ученые предположили, что наступление глобализации сведет на нет такое внимание к ее территориям, границам, политической и военной мощи. Будущее мира «кочевников» рассматривается некоторыми в перспективе «геоэкономики», воспринимаемой как результат игры транснациональных корпораций, распределения финансовых потоков, миграции населения, направляемой – с помощью экономических рычагов – в различные регионы планеты. В этом новом мире, где приоритеты отдаются сетям и развитию передовых технологий, Россия могла показаться чем-то архаичным, а крах советской системы выглядел лишь прелюдией к последующей маргинализации государства, оказавшегося в руках власти, опирающейся в своих выводах на остатки былого могущества и давно устаревшие парадигмы, власти – пережитка прошлого. События последнего десятилетия, однако, некоторым образом нивелируют подобные суждения, как это отмечает Паскаль Гошон в предисловии к «Учебнику геополитики и геоэкономики»[109]. «Появление сетей заставило поверить, будто прежние основы могущества (размер территорий, наземные и подземные природные ресурсы, численность мужского населения и армии) больше не имеют никакого значения. Не уступили ли количественные показатели место качественным (подготовка рабочей силы, технологии…)? Материальное – нематериальному, то есть виртуальному? Самое важное для стран, компаний и идеологий – создание имиджа, остающегося основным средством влияния на общественное мнение, без которого уже невозможно демонстрировать свою силу. Империям предсказывали судьбу СССР, города-государства Азии восхваляли за их вклад в мировую экономику и невероятную активность, которая дает дополнительные источники влияния, восхищались тем, что ВВП Гонконга равнялся 20 % ВВП всего Китая, хотя население Гонконга составляет лишь 0,5 % населения Китайской Народной Республики. Однако Пекин настаивал на присоединении Гонконга и постепенно ужесточает контроль над новой территорией. В течение 2000-х гг. рост цен на сырье заставляет сделать новый вывод: большой размер территорий, наличие ресурсов, политическое влияние по-прежнему остаются неизбежными реалиями, как и способность к размножению, а вовсе не умение создавать нечто ex nihilo[110]». Как видим, выбор в пользу парадигмы благополучной экономической глобализации сегодня уже не выглядит столь безупречным, а анализ мировой геоэкономики и различных режимов, ее составляющих, не позволяет отрицать основные элементы, формирующие структуру геополитического поля. Что касается России, то наблюдения показывают: ее традиционные преимущества, вероятно, проявятся в среднесрочной и долгосрочной перспективе.

Революции 1917 г. способствовали быстрому превращению бывшей царской империи в новую империю в рамках «советского проекта». По завершении короткого периода, открывшегося Февральской революцией, а затем продолжившегося Октябрьским переворотом (предпринятым Советом народных комиссаров, который объявил о самоопределении народов, оказавшихся внутри почившей Российской империи), большевистская власть очень скоро стала во имя борьбы против контрреволюции и белой угрозы стремиться к воссозданию прежних границ империи: Красной армии была поставлена задача восстановить единство территорий от Средней Азии до Украины и от Закавказья до Дальнего Востока; повторного завоевания избежали лишь Финляндия, Польша, прибалтийские республики и румынская Бессарабия. Коммунистическое мессианство приходит на смену мифу о Третьем Риме, и «гениальный машинист локомотива Истории» Сталин примеряет на себя образ «маленького отца народов», как называют его подданные. Управляемая железной рукой Советская Россия становится лабораторией социальной инженерии, где во имя «светлого завтра» перемалываются люди; «высшая справедливость», выбранная девизом во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., затем используется для утверждения законности призрачных «завоеваний социализма» хрущевской эпохи. Однако реальность в конце концов берет реванш над идеологией, и в 1960-е гг. Андрей Амальрик может – с риском оказаться в центре скандала или не быть воспринятым всерьез – задаться вопросом, доживет ли СССР до 1984 г.[111], в тот момент, когда успехи по освоению космоса и выполнение военно-промышленных планов уже не в силах скрыть полный провал государственной экономики, не способной привести страну в эру массового потребления. Слабость Запада, проявившаяся в 1970-е гг., в сочетании с иллюзиями «разрядки» и кажущейся непобедимой властью все более и более агрессивного «бронекоммунизма» станут поддерживать веру в устойчивость СССР, делаясь, без сомнения, гарантией ядерного равновесия. Тем не менее империя рухнула очень быстро, причем ее падение не было связано с разрушительной войной и сопровождалось специфическими особенностями, подобных которым история еще не знала. После кризиса III в. н. э. Западная Римская империя простояла еще два столетия, поскольку народы, входившие в pax romana[112], оставались верными имперской идее, получившей, как мы знаем, свое продолжение еще на тысячелетие – в Византии. Строившаяся на протяжении многих веков и включавшая в свое пространство различные народы, управляемая монархами империя Габсбургов в Европе XIX в., где преобладают либеральные идеи и постоянно обнаруживаются проявления национального чувства, становится анахронизмом. В качестве ее основной заслуги можно назвать подготовку политических кадров, способных организовывать пространство всей центральной и придунайской Европы, где империи пришлось столкнуться со славянами и германцами. Правда, ей не удалось пережить поражение 1918 г., и принципы, которые легли в основу новой Европы вскоре по завершении Первой мировой войны, стали для нее неизбежным приговором.