Читать онлайн «Русские масоны. От Романовых до Березовского». Страница 21

Крупный знаток масонства Вернадский подтверждает факт упомянутой переписки, которая велась через русского посланника в Берлине масона М.М. Алопеуса. Послания цесаревича содержали политические и военные сведения, передаваемые условным языком. «По некоторым известиям Павел сообщал в Берлин тайные политические известия, узнавая о них при дворе матери, и склонял действовать в пользу Пруссии» другого русского посланника, С.II. Румянцева», — сообщает Шумигорский51. Вряд ли это диктовалось только преклонением перед немцами. Очевидно, за передачу конфиденциальной информации ему давалась немалая мзда, поскольку в деньгах на всякие расходы он постоянно нуждался из-за скупости матушки. Да ведь и она ранее поступала аналогичным образом, продавая англичанам государственные секреты, а те направляли их пруссакам, когда Россия участвовала в Семилетней войне с ними. К сожалению, теперешние историки в преклонении перед домом Романовых замалчивают подобные факты, впервые обнародованные их дореволюционными коллегами.

Для подтверждения определенных расчетов отечественного масонства приведем выдержки из писем видного ученого Я.J1. Барскова историку С.Г1. Мельгунову. 7 мая 1914 г.: «У меня бродят мысли еретические: при всем уважении к Ешевскому, Лонгинову, Панину и другим исследователям нашего масонства

XVIII в. я далеко не могу согласиться с ними по существу. Сбивает меня с толка политика, только не либеральная, а консервативная, которой, мне кажется, пропитано было розенкрейцерство и берлинское, и московское. Для одних это — маска, для других форма, маску носили темные люди, как Вельнер и К°, формой пользовались дельцы, как Панины, Репнин, Куракин и прочие их единомышленники». 12 февраля 1915 г.: «Я не считаю русских мартинистов людьми, не достойными уважения, обманщика -ми-карьеристами вроде Вельнера и К°. Но для меня реальным остается тот дворянский консерватизм, которым пропитано и позднейшее славянофильство, тесно связанное с мистическим идеализмом мартинистов; этот последний — словесность, а по существу дело мартинистов — благородная защита устоев старого порядка, именно благородное, а не подлое, как у Вельнера и прочих ханжей и обманщиков»52. Такие оценки не лишены оснований, ибо масонами двигали не столько моральные побуждения, сколько защита самодержавия и крепостничества.

Однако вернемся под иным углом зрения к разразившейся в 1789 г. во Франции буржуазной революции с развитием по причудливой кривой линии, вызвавшей переполох у других правителей, попытавшихся было раздавить республиканский строй вооруженным путем. Деятельное участие в организации реакционного похода приняла и Екатерина II, которая не скрывала возмущения, особенно казнью Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Ее всецело поддерживал наследник престола и дворянство. Боязнь грозных откликов в стране толкала императрицу на проведение превентивных мер. В письме вице-канцлеру Безбородко по случаю заключения Ясского мира с Турцией в 1790 г. она высказала мысль о целесообразности опубликовать манифест, предупреждающий народ остерегаться «прельщения» извне, вне наших пределов «под названием разного рода масонских лож и с ними соединенных мартинистских иллюминатов и других мистических ересей, клонящихся к разрушению христианского православия и всякого благотворного правления, а на место оного вводящих неустройство под видом несбыточного и в естестве не существующего мнимого равенства». Далее бичевались какие-то поганые обряды с курением, видением духов, исканием злата либо всеобщего лекарства, поскольку между ними находятся обманщики и обольщенные53. Иными словами, перепевались антима-сонские мотивы, присущие драматическим опусам государыни, но в сопровождении перехода от насмешек над орденскими ритуалами к политическим обвинениям мнимых врагов во вражде к православию и даже посягательствам на устои царизма при осуждении якобы несбыточного равенства людей. Причем масонские последователи французского мистика Сен-Мартена отождествлялись с адептами ордена баварских иллюминатов, которым приписывались якобы революционные деяния. Однако у царицы хватило мудрости воздержаться от обнародования подобных мыслей. Она решила подкрепить изложенные установки развязыванием гонений на верноподданных масонов.

Приказ императрицы новому главнокомандующему в Москве, тупому солдафону генералу А.А. Прозоровскому, полученный 6 марта 1790 г., был нацелен в мартинистов. «Касательно известной шайки полезно будет без огласки узнать число людей, оной держащихся, пристают ли вновь или убывают из оной». А через два года Екатерина в указе о Типографической компании предписала «уничтожить это почтенное общество, из которого, окроме книг, не сходных с православием, ничего не выходило». Одновременно последовало указание об аресте и направлении в Шлиссельбург под конвоем II.И. Новикова к начальнику Тайной экс-недшщи С.И. Шешковскому для последующего допроса, что было осуществлено в мае 1792 г. Из конфискованных у просветителя книг 1964 поступили в Духовную академию, 5194 — в Университет, 18 596 сожгли54.

Руководство следствием государыня взяла на себя, проявив иоистине инквизиторское рвение, да и орешек попался крепкий. Прозоровский предупреждал Шешковского: «Птицу Новикова к вам отправил, правда, что не без труда вам будет с ним, лукав до бесконечности, бессовестен, и смел, и дерзок». В списке «злых его товарищей» фигурировали И.В. Лопухин и брат его Петр, И.II. Тургенев, М.М. Херасков, А.М. Кутузов (тогда находился в Берлине), профессор Х.А. Чеботарев, П.А. Татищев, священник Малиновский и другие. О главе розенкрейцеров П.Н. Трубецком сообщалось: «Этот между ними велик, но сей испугался и плачет»55. Поименованные лица вскоре раскаялись и почти не привлекались к следствию.

Екатерина II сама сформулировала для Новикова 12 вопросов от имени Шешковского, касавшихся имущественного положения узника, образа жизни, цели и даты вступления в масонство. Предлагалось собрать сведения об участниках лож и практикуемых обрядах, причем Орден изображался «новой» раскольнической сектой, вредной государству и якобы запрещенной. Часть вопросов затрагивала сношения масонов с «неприятелями почти явпыми государства, особенно с Пруссией», переписки с Вельие-ром и принцем Гессен-Кассельским. Последний пункт гласил: «По запрещении и запечатании у него книг, как он дерзнул нарушить сие запрещение и ведает ли, какому подвергнется наказанию?» Затем число вопросных пунктов возросло при гораздо большей их детализации и добавлении пункта о связях розен крейцеров и наследника престола. В основном Новикова стремились обвинить в продаже книг, которые отвращают людей от веры, как и от повиновения власти. Он держался на допросах достойно и хладнокровно, поведал о своей просветительной деятельности, но твердо отклонил возведенные на него абсурдные обвинения, ограничившись минимумом деталей. Например, масонские братства перечислил без названий при указании стоявших во главе их крупных сановников, чем дополнительно подчеркивалась легальность таковых. Не оглашались даты функционирования братств, и лаконично говорилось о практикуемых там обрядах. Связи с наследником престола через Баженова заключались только в поднесении ему нескольких новых книг мистического содержания, причем Павел на последней встрече с архитектором неодобрительно отозвался о масонстве56.

Обвинения Новикова суммировались в императорском указе Прозоровскому 1 августа 1792 г., изображающем тою преступником, инициатором общества по распространению в Москве и иных городах «раскола». Конкретно речь шла о проведении «тайных сборищ» в специальных храмах, где давались ужасные клятвы в повиновении Ордену злато-розового креста, помимо законной власти, предусматривалось якобы подчинение герцогу Брауншвейгскому, ведение переписки с принцем Гессен-Кассельским и прусским министром Бельнером, когда «Берлинский двор оказывал нам в полной мере недоброхотхггво». Это повлекло за собой подчинение общества мартинистов «заграничному управлению» в нарушение долга «законной присяги и верности подданства». Фигурировало и обвинение в употреблении разных способов «к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы», т.е. Павла Петровича. Вменялось в вину издание «непозволенных, развращенных, противных закону и православию книг». В заключение Екатерина провозглашала: «Мы, однако ж, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяние... повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость»57. Пострадали также молодые люди Багрянский, Колоколышков и Невзоров, ранее направленные розенкрейцерами за границу для обучения медицине, несколько владельцев книжшлх лавок, которых подвергли тюремному заключению фактически без предъявления обвинений.