Читать онлайн «Варяго-Русский вопрос в историографии». Страница 124

Не могут потому, что, например, «в Финляндии, Карелии, Приладожье и Латвии, - отмечала в 2001 г. Н.В. Ениосова, - скандинавские фибулы органично вошли в состав женского убора и положили начало местным линиям развития украшений, отличающимся по размерам, конструкции, декору и качеству от своих скандинавских прототипов». В 1981 г. В.Я. Петрухин констатировал, что скорлупообразные фибулы встречаются в курганах Приладожья, как правило, в сочетании с финскими шумящими привесками, также играющими роль племенного убора и амулетов. Более того, в Приладожье и Ярославском Поволжье скандинавские украшения находятся в погребениях с местным ритуалом. В 1982 г. В.В.Седов говорил, что, очевидно, скандинавские фибулы носили в Приладожье весские женщины, т. к. эти застежки встречаются в курганах с местным погребальным ритуалом, и что находки вещей скандинавского происхождения (скорлупообразные фибулы, широкие выпукловогнутые браслеты, плетенные браслеты, подвески) «не являются этноопределяющими. Их присутствие в трупосожжениях ростово-суздальских курганов отнюдь не означает, что погребенные с такими украшениями были норманнами», т. к. попали в Восточную Европу в результате оживленной торговли. У прибалтийских ливов фибулы, обращал внимание в 1986 г. немецкий археолог И. Херрман, в первых столетиях II тыс. н. э. «вошли в состав местного этнографического костюма и были дополнены вполне самобытными роскошными нагрудными привесками». А.Н. Кирпичников ныне подчеркивает, что, благодаря торговым связям, «славянки носили скандинавские фибулы и салтовские стеклянные лунницы, булгары пользовались русским оружием, арабы употребляли русские шапки»[52].

На то, что в пределах Восточной Европы фибулы принадлежали именно местным женщинам (славянкам и неславянкам), которые их использовали в качестве украшений, указывает и тот факт, что во владимирских курганах в большинстве случаев они попадаются по одной. Хотя в скандинавском костюме обязательны две фибулы. В Гнёздовском могильнике, отмечал еще в 1982 г. В.В.Седов, в 16 курганах встречено также по одной фибуле, а в одном случае даже четыре. В отношении погребений с двумя фибулами можно сказать, что это захоронения либо скандинавок-наложниц, купленных или захваченных в военных экспедициях (схожая ситуация встречается в той же Швеции, где обнаружено, констатируют шведский археолог И.Янссон и В.В.Седов, немалое число женских погребений на городских некрополях XI—XII вв., содержащих славянские височные серебряные и бронзовые кольца и серьги, совершенно чуждые скандинавской традиции, причем они использованы таким же образом, как и в славянском костюме - около висков). Либо это захоронения местных представительниц прекрасного пола, оказавшихся подверженных в одежде скандинавской моде. К сказанному остается добавить наблюдение М.К. Каргера над двумя серебряными фибулами, обнаруженными в погребальных комплексах Киевского некрополя и украшенными филигранью и зернью: одна из них была использована в женском уборе уже не как фибула, а как подвеска-медальон, для чего к ней с тыльной стороны было прикреплено проволочное кольцо (как, например, интерпретировал в одном случае эти находки в 1965 г. И.П. Шаскольский, «обе женщины были славянками, фибулы приобрели путем покупки и носили их просто под влиянием скандинавской "моды"»)[53].

Все названные работы Клейн, наверное, знает. Но он не только не стоит на своем, но и посредством фибул, точнее, их видения - якобы фибул, задает ложное звучание весьма важному источнику (а точно так поступил в 1986 г. и его ученик Г.С.Лебедев). Так, в 2004 г. им было категорично подчеркнуто, «если прежде под русами арабских источников многие еще понимали славян Киевской Руси, то сейчас всем уже совершенно ясно, что речь идет о норманнах. Достаточно сказать, что их женщины, по описанию Ибн-Фадлана, носили скандинавские фибулы ("коробочки")». Но скандинавские фибулы жен русских купцов - это очередная навязчивая фикция Клейна, что ясно видно из свидетельства Ибн Фадлана: «А что касается каждой женщины из их числа, то на груди ее прикреплено кольцо или из железа, или из серебра, или из меди, или золота, в соответствии с (денежными) средствами ее мужа и с количеством их. И у каждого кольца - коробочка, у которой нож, также прикрепленный к груди»[54].

Видно, во-первых, потому, что если в скандинавском женском костюме, как уже отмечалось, обязательны две фибулы, то у Ибн Фадлана число «коробочек» на груди жен русских купцов совершенно случайно - одна, две, три, четыре, т. к. зависит от числа колец, как мерила богатства их мужей, и которое эти коробочки с ножами обязаны были оберегать (причем каждый его уровень). Во-вторых, описанное Ибн Фадланом убранство русских женщин не находит себе аналогов в памятниках Швеции, где фибулы лишь скрепляли части костюма, но не выступали в неразрывной связи с кольцами и богатством мужа. В-третьих, «в Скандинавии, - констатировал, например, в 1960 г. тот же Клейн, - не было обычая умерщвлять женщину при погребении вождя - как описано у Ибн-Фадлана». В-четвертых, не позволяет связывать сообщение Ибн Фадлана с норманнами и тот факт, что у его руссов были татуировки, абсолютно не свойственные скандинавам: «И от края ногтей кого-либо из них (русов) до его шеи (имеется) собрание деревьев и изображений и тому подобного».

В данном случае нельзя не привести еще один «научный» (своего рода даже шедевр) аргумент в пользу надуманного норманства руси, выдвинутый в 1978 г. Лебедевым. Заостряя внимание на «неопрятности» руси, зафиксированной Ибн Фадланом, он заключил, что «способ омовения, когда несколько человек пользуются одной лоханью, чужд славянской бытовой культуре, и несомненно германского происхождения»[55]. А такое заключение наглядно демонстрирует не только простейшую технику создания норманистами своих «аргументов», но и принципиальную ущербность «компаса» норманистов, заставляющего их блуждать в двух соснах и наряжать своими находками, выдавая их за норманские, одну из них: если не славяне, то, значит, германцы. Как будто в Европе не было других народов - не германцев и не славян, в силу определенных обстоятельств оставивших следы в русских древностях. Но эти явственно неславянские следы автоматически выдаются, согласно ложной альтернативе славяне-германцы, за следы только скандинавов, а когда они не подходят к «ногам» последних, то только за германские. К сожалению, способ интерпретации Лебедева, больше похожий на неудачную шутку, жив и поныне. В 2003 г. археолог В.Я. Петрухин обычаю умывания русов также постарался придать норманский оттенок, говоря, что способ умывания «снизу», из таза, «несвойственен народам Восточной Европы, в том числе славянам - они использовали рукомойник; этот обычай присущ народам Европы Северной»[56]. Но такой обычай естественен для всех народов, приобщившихся к умыванию водой именно «снизу», из водоемов, да и до рукомойника надо было еще додуматься, т. к. на заре человечества они по деревьям не висели.

«Норманские воины, - настаивает Клейн, - носили на шейной гривне амулеты в виде молоточков Тора (Тор - это был их бог грома, его атрибут - боевой топор). У славян богом Грома был Перун, и ему приписывались лук и стрелы», и что такие гривны - «несомненный признак норманнов, поскольку связан с их языческими верованиями...»[57]. Гривны с так называемыми «молоточками Тора» есть еще один главный археологический довод в пользу мнимого норманства погребенных на Руси с этими гривнами. Но эти гривны нельзя соотносить лишь только с языческими верованиями скандинавов, т. к. они обнаружены в нескандинавских погребениях. И на этот принципиально важный факт давно указано в литературе. А именно, в 1970 г. археолог С.И. Кочкуркина с явным удивлением констатировала, ибо это никак не вписывалось в привитые ей ложные представления, что такие ритуальные вещи как железные гривны с «молоточками Тора» «должны сопровождать скандинавские погребения, но железные гривны в приладожских курганах за исключением двух экземпляров, найденных в мужских захоронениях, принадлежали местному населению»[58]. А раз принадлежали, то для этого населения они что-то значили и значили, несомненно, очень многое, раз гривны помещались ими в могилы близких.

Как значили они многое и для южнобалтийских славян, ибо «молоточек Тора», сделанный из кости, найден, ставил о том в известность советских коллег археолог из ГДР К.-В.Штруве в 1985 г., на славянском святилище резиденции князя вагров в южнобалтийском Старграде-Ольденбурге. Железная гривна с молоточками обнаружена при раскопе одной из ранних староладожских «больших построек», в которой даже ученики Клейна - Г.С.Лебедев и В.П. Петренко - увидели в 1985 г. аналог святилищам южнобалтийских славян (другой его ученик И.В. Дубов эту постройку в 1995 г. охарактеризовал как «уникальная находка», т.е. насколько она также не вписывалась в представления археологов, «с младых лет» запрограммированных на отыскание «норманского» в русских древностях)[59]. В той же Ладоге в 2008 г. была обнаружена отливка для «молоточков Тора», хотя в Скандинавии, констатирует А.Н. Кирпичников, их не найдено ни одной: «Вещь уникальная, даже в Скандинавии ее пока не обнаружили»[60] (тогда же в слое середины X в. была найдена, говорит перед этим археолог, «часть литейной формы для отливки сокола». А сокол - это символ южнобалтийских реригов-ободритов, соседей вагров-варягов на востоке. Именно в их землях К. Мармье записал легенду о приходе на Русь сыновей короля реригов Годлава Рюрика, Сивара и Трувора. Но сокол - это и эмблема династии Рюриковичей).