Читать онлайн «Историческая география России в связи с колонизацией». Страница 39

Какие же причины манили за Каму русских людей, недавно поселившихся в Казанском царстве? Ответ на это дают писцовые книги. Оказывается, что за время, прошедшее между первой описью Казанского царства в 60-х годах XVI столетия, и описью, произведенной в конце первой четверти XVII столетия, производительность земель в некоторых местах Казанского уезда понизилась. Те земли, которые прежде обозначались «добрыми», в писцовых книгах XVII столетия называются уже «средними», а иногда и «худыми». Очевидно, что эти земли за известное время «выпахались». Кроме того, в странах севернее Казанского уезда земледелие велось вообще при неблагоприятных условиях. В 30-х годах XVII столетия жители Пермского края докладывали царю: «а у них де Пермич место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз по вся годы, а от наших (царских) денежных сборов… и от хлебного недороду они Пермичи обнищали, и одолжали великими долги и врозь разбрелись по льготным местам»{106}. При таких обстоятельствах русские поселенцы, переселившиеся за Каму, не могли чувствовать недостатка в товарищах, являвшихся для эксплуатации еще не тронутого пахотой чернозема и богатых угодий в здешних лесах и лугах. Таким образом, в данном случае, мы сталкиваемся опять с той же причиной разброда русского населения, на которую я указывал вам в свое время и которая состояла в царившей тогда системе сельского хозяйства, рассчитанной не на удобрение, а на распахивание нови.

Заселение закамских земель в первые три десятилетия XVII в. происходило при внешних благоприятных условиях. Ногайцы, которые по летам прикочевывали к Каме из прикаспийских степей, благодаря умелой и ловкой политике московского правительства при Грозном и Федоре Ивановиче постепенно приведены были в зависимость от Москвы. В начале XVII в. они уже отдавали в Астрахани русским воеводам в «аманты лутчих людей» своих, которые содержались там на закладном дворе как залог покорности ногаев московскому правительству. Кроме того, Ногайская орда сильно уменьшалась количественно, отчасти вследствие внутренних усобиц, отчасти вследствие голода. Русский посол, гостивший в Ногайской орде между 1552 и 1556 гг., писал оттуда царю: «ногаи, государь, изводятца, людей добрых у них мало, да голодни необычно и пеши ногаи, много с голоду людей мрет, а друг другу не верят меж себя и родные братья. Земля, государь, их пропала: друг друга грабят». Сам князь ногайский Измаил в то же время писал царю: «а мы года уже три-четыри многим волнением отбыли, есмя животов и лошадей и одежи… А наши улусы оголодали и т. д.». Ногаи стали выпрашивать себе у московского правительства даже хлеба и денег на пропитание. При таких условиях они перестали быть опасными соседями, и русское население, пользуясь этим, вышло за линию укреплений и стало понемногу продвигаться на юг, по степному чернозему, расстилавшемуся вперемежку с лесами за Камой.

Но обстоятельства резко изменились в 30-х годах XVII столетия. В 1634 г. ногаи, отправившись на свои старые кочевья вверх по Волге, неожиданно для себя натолкнулись на калмыков, которые во множестве прибыли из Азии, с берегов верхнего Иртыша и Ишима. Произошел бой, из которого калмыки вышли победителями. Часть ногайцев перешла тогда на правый берег Волги и откочевала на юг, в Предкавказье, а остальные обратились за помощью к астраханским воеводам. Но и воеводы не помогли, и ногаи принуждены были подчиниться калмыкам. Калмыки от этого еще более усилились и сделались очень опасными для окраинного населения Московского государства. Эту опасность должны были испытать в особенности те поселенцы, которые имели смелость поселиться на левой стороне Камы. Калмыки начали громить их поселки, уводить в плен жителей, грабить имущество, поэтому постройка укреплений для защиты закамского населения явилась крайне необходимой. В 40-х годах XVII столетия за Камой построено было три острожка: Ахтачинск, Шешине к (на р. Шешне), и Мензелинск (на р. Инке). В 1650 г. на реке Чалне при впадении ее в Каму построен был городок Чална, в котором поселены были 100 белопашенных казаков «для обереганья от прихода калмыцких и ногайских людей». Эти казаки набраны были из охочих, гулящих людей. Судя по их прозвищам, они вербовались в разных местах и городах: тут мы встречаем и елабужанина, сарапульца, лаишевца, пермитина, устюжанина, двинянина, ярославца и т. д. Им даны были поблизости от города пахотные земли по 20 четвертей на человека, сенокоса по 5 десятин, лес на дрова и дворовое строение и хоромы. Но эти отдельные укрепления недостаточно оберегали закамское население от калмыков, несмотря даже на то, что в конце царствования Михаила Федоровича калмыки присягнули «быть под высокою царскою рукою, а войною им на государевы города и уезды не приходити». Поэтому правительство царя Алексея Михайловича решилось провести непрерывную черту укреплений от р. Волги до р. Ика для защиты населения Казанского царства вообще, и в частности закамского, от набегов калмыков и ногайцев. Работы по проведению закамской черты начались летом 1652 г. и кончились осенью 1656 г. Закамская черта укреплений протянута была на 175 тогдашних тысячесаженных верст с лишком. В состав ее входил целый ряд городков, построенных вдоль линии р. Большого Черемшана и ее притока Малого Черемшана и на левых притоках Камы до Ика включительно, а именно: Белый Яр, Ерыклинск, Погинск, Билярск, Новошешминск, Кичуевск, Заинек, Мензелинск. Промежутки между городами были заняты валами, засеками и надолбами. По окончании постройки черты из Москвы был послан для осмотра ее дворянин, который составил обстоятельное описание ее. Ввиду огромного значения, которое имело проведение укрепленных черт в истории колонизации и ввиду того интереса, который сама по себе имеет эта строительная деятельность Московского государства, считаю нелишним познакомить вас поближе с этим типом укреплений.

Начнем с городков. Центральную часть городка составлял острог. Это была небольшая четырехугольная или круглая площадь, средним числом в 1000 кв. сажень, огороженная тарасным валом, в две-три сажени вышины и сажень толщины. Тарасный вал состоял из ряда срубов, наполненных землей и крытых дранью. По углам острога и в середине стен возвышались башни в несколько ярусов, деревянные и крытые тесом. Под некоторыми из этих башен делались проезжие ворота. Одна из башен, самая высокая, предназначалась для наблюдения над окрестностями. На ней висел «государев вестовой колокол», в который караульные били набат при появлении воинских людей, а также в случае пожара. Другие башни назначались для верхнего боя: на них поставлены были одна-две пушечки и несколько пищалей. Для верхнего боя и по стенам острога делались особые крытые площадки, откуда стреляли стрельцы из ручных пищалей или самопалов. Внутри острога находились обыкновенно церковь и дворы причта, государева приказная изба, караульная изба у ворот, иногда несколько дворов служилых людей, погреба с военными и съестными припасами, амбары и житницы. Сажени две отступя от стены острога шел кругом от него ров. За рвом находились слободы служилых людей города — стрелецкая, пушкарская и другие. Эти слободы иногда огорожены были надолбами, т. е. высоким тыном из бревен, глубоко забитых в землю и крепко связанных поперечниками.

В промежутках между городками тянулись разные укрепления. На открытых местах шел такой же тарасный вал, каким был обведен острог. По тарасному валу на известных расстояниях строились миниатюрные городки, называемые «выводами», или наши «шанцы». Параллельно с валом шел глубокий ров, сажени в две глубиной и в три шириной.

На болотах взамен этих укреплений вбивались обыкновенно высокие надолбы. В лесах делались засеки. На аршин и на два от корня рубились деревья и валились вершинами в сторону неприятеля, полосой сажен в 40–60 ширины. Этот валежник, в соединении с пнями, должен был затруднять вторжение конных неприятелей. Из приведенных подробностей вы можете видеть, какую важную роль играл при создании укреплений Московского государства лес. Само направление укрепленных черт стояло в зависимости от распределения лесов. В этом мы еще не раз убедимся при рассмотрении колонизации степной Украйны Московского государства. А так как укрепленные черты были оплотом подвигавшейся вперед русской колонизации, то, следовательно, мы имеем в данном случае еще новое показание великого значения леса в расселении русского народа по Восточно-Европейской равнине.

Городки, воздвигнутые на укрепленной черте, были не только обеспечением русских колоний, выдвинувшихся вперед, но и сами сделались передовыми русскими колониями. В них поселены были служилые люди по прибору разных наименований — стрельцы, казаки, солдаты, копейщики и т. д. Им розданы были земли и угодья на содержание; они обзавелись здесь семьями и хозяйством. Эти служилые люди набраны были вновь из разных охочих людей, русских и инородцев, или же переведены были из других городов, как ближайших, так и отдаленных. Тут мы встречаем и тетюшан, и чебоксарян, и цивилян, и саранцев, и арзамасцев, и нижегородцев, владимирцев, торопчан, и пермяков, и вятчан и т. д. Здесь же московское правительство поселило и испоместило довольно значительное количество смоленской шляхты и казаков, взятых в плен во время войны с Польшей. Читая обо всем этом в тогдашних источниках, невольно вспоминаешь деятельность Владимира Святого по укреплению границ, о которой летопись говорит: «Нача ставити городы по Десни и по Востри и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне, и поча нарубати муже лучшие от словень, и от кривичь, и от чуди и вятичь и от сих пасеши грады: бе бо рать от печенег»{107}. Если вспомнить при этом о Ярославе, который поселил пленных ляхов по Роси, аналогия выйдет полная. Как однообразны явления нашей истории на протяжении многих веков. Все та же борьба со степью, все те же средства защиты. Вероятно, и вал, проведенный Владимиром Святым, частокол, который видел монах Бруно, были в том же роде, как позднейшие московские тарасы и надолбы.