Читать онлайн «По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года». Страница 39

«Вторая Плевна»… Уверен, что Криденер желал отложить или хотя бы отсрочить штурм, ошибочно полагая, что плевненский отряд в два раза превосходит приготовившиеся к атаке русские войска. И возможности повременить с атакой Плевны были. Прежде всего, можно было сыграть на неэффективности артиллерийской обработки вражеских позиций. Ведь именно на действия артиллерии главнокомандующий возлагал большие надежды в подготовке успеха предстоящего штурма. Можно было последовать и совету Бискупского, направив главный удар на Ловчу, в которой противник еще не успел хорошо укрепиться. Однако от Криденера главнокомандующий тогда требовал только одного – не затягивать со штурмом. Открыто же возражать великому князю командующий IX корпусом не решился.

Выработанную диспозицию штурма Криденер изложил командирам отдельных частей своего корпуса на совещании в Турском-Трестенике вечером 17 (29) июля. Однако командиры были только ознакомлены с диспозицией, но не получили ее на руки в качестве приказа к исполнению. И это несмотря на то, что за день до этого, 16 (28) июля, в штаб IX корпуса поступила телеграмма главнокомандующего с одобрением предложенной диспозиции. Криденер явно медлил с началом штурма и ждал. Чего? «Но, сомневаясь в соразмерности наших сил сравнительно с турецкими, – читаем мы в журнале военных действий IX армейского корпуса, – он (Криденер. – И.К.) до получения окончательного ответа Главнокомандующего не решился разослать приготовленную уже диспозицию»[393].

В ночь с 17 (29) на 18 (30) июля в штабе IX корпуса появился ординарец главнокомандующего штабс-капитан Андриевский. Он, как записано в том же журнале, привез «ответ» главнокомандующего, заключавший в себе «приказание атаковать и взять Плевно»[394]. То, что Андриевский приезжал, похоже, не вызывает сомнений. Это подтвердил и сам Криденер в телеграмме главнокомандующему, отправленной ранним утром 18 (30) июля. Но что за «ответ» главнокомандующего привез Андриевский? Непонятно. Казалось бы, согласие великого князя с диспозицией штурма было уже получено 16 (28) июля. На полях журнала IX корпуса, напротив записи о приезде Андриевского, мы читаем недоуменное замечание генерал-майора Липинского (бывшего командира 35-го Брянского пехотного полка): «Об этом заявлении письменных документов ни в записках, ни в телеграммах не имеется. Одобрение плана атаки изложено в телеграмме 16 июля»[395].

Не имеется «об этом заявлении» никаких данных и в других опубликованных материалах Военно-исторической комиссии, прежде всего в журнале военных действий полевого штаба. Однако, как следует из записей в журнале IX корпуса, именно после привезенного Андриевским «утвердительного ответа» главнокомандующего составленная диспозиция штурма «тотчас была разослана» командирам частей[396]. А 18 (30) июля в штабе армии, похоже, немного «прибалдели»: сначала они получили телеграмму Криденера о начале атаки Плевны 19 (31) июля, а потом пришло сообщение от императора о том, «что он имеет сведение от самого г.-л. барона Криденера, что он атакует сегодня, 18 июля»[397].

Просто диву даешься: уже второй раз в самый ответственный момент к Криденеру приезжает посланец от великого князя и передает такие устные приказы, исполнение которых, отсекая более перспективные варианты действий, завлекает IX корпус в стратегическую западню. В случае со Струковым – это приказ о выдвижении к Никополю, с Андриевским – «атаковать и взять Плевну».

Мистика какая-то… Или чья-то магия?.. А впрочем, на поверхности лежит довольно банальное объяснение в чисто российской традиции, как принято сегодня говорить, специфических отношений властвующих (командующих) субъектов.

Получив известие о провале повторного штурма, главнокомандующий загорелся желанием разобраться с проблемой. Он не верил в численное превосходство турок у Плевны и 19 (31) июля телеграфировал Александру II, что «намерен непременно еще атаковать неприятеля и лично вести третью атаку»[398]. С этой целью в тот же день Николай Николаевич распорядился усилить Западный отряд частями IV корпуса, переправившимися у Систова. Одновременно, «имея в виду атаковать плевненскую позицию турок с юга, со стороны Сельви», он усиливает Сельвинский отряд 54-м Минским полком 14-й пехотной дивизии с 4-й батареей 14-й артиллерийской бригады и назначает командиром отряда князя Святополк-Мирского[399].

К этому времени в Сельви находились два пехотных полка и две артиллерийские батареи, после 19 (31) июля Сельвинский отряд насчитывал уже три полка (9 батальонов), три батареи (24 орудия) и небольшую казачью команду в 20 человек. А вот Передовой отряд великий князь оставил «в его положении». Он предоставил Гурко «полную свободу действий» и подчинил ему даже Орловский полк, находившийся в то время одной половиной своего состава на Шипкинском перевале, другой – в Габрове[400]. Общее командование войсками южного фронта главнокомандующий поручил генерал-лейтенанту Радецкому, в подчинение которому должен был перейти Гурко со своим отрядом в случае его отступления к Балканским проходам.

Сделав эти распоряжения, Николай Николаевич в два часа дня 19 (31) июля вместе с Непокойчицким и частью полевого штаба отбыл к Западному отряду в Булгарени. Попутно они заехали в главную императорскую квартиру в Белу, где вечером состоялось совещание, на котором присутствовали также великий князь Александр Александрович и военный министр Милютин. По итогам совещания Александр II приказал мобилизовать весь гвардейский корпус, за исключением кирасирских полков, 24-ю и 26-ю пехотные дивизии. Таким образом, Дунайская армия должна была пополниться 65 батальонами, 29 эскадронами, 192 пешими и 18 конными орудиями[401].

Итак, что все это означало? Главнокомандующий окончательно переносил основные усилия армии на решение «проблемы Плевны». С этой целью он сократил количество боевых частей на южном фронте и, по сути, бросил на произвол судьбы Передовой отряд. Великий князь ослабил силы русской армии на том направлении, которое сам же считал наиглавнейшим, – путь на Константинополь. Однако уже на совещании в Беле стремление главнокомандующего с большими силами вновь атаковать Плевну встретило упорные возражения со стороны военного министра.

21 июля (2 августа) главнокомандующий прибыл в Булгарени. Здесь на военном совете, как только он выслушал мнения участников второго штурма Плевны и почувствовал их настроения, его наступательный пыл угас. Тем временем в Беле Александр II, под воздействием записки Милютина, поданной им в тот же день, утвердился во мнении о необходимости временно, до подхода подкреплений из России, перейти на всех направлениях к обороне и с этой целью оборудовать крепкие позиции. Уже 22 июля (3 августа) в ставке императора прошло совещание, на котором было принято решение о создании на восточном фронте оборонительной линии по реке Янтре. Одновременно Александр II лично приказал начальнику 2-й саперной бригады генерал-майору Рейтлингу укрепить позицию у Белы. В тот же день император отослал главнокомандующему записку Милютина, сопроводив ее словами одобрения и замечаниями о необходимости изменения плана действий. Но откладывался, таким образом, не только новый штурм Плевны. «…Мне кажется, – писал Александр II своему брату-главнокомандующему, – необходимо отложить бомбардирование Рущука до более благоприятного времени»[402].

С планом общего перехода к обороне великий князь, конечно же, согласился, как недавно согласился с возражениями императора на свой «более смелый» план наступления за Балканы. Однако, читая письмо императора, Николай Николаевич имел все основания с горечью воскликнуть: «Но ведь, по сути, те же оборонительные мероприятия на флангах я предлагал осуществить месяц назад, только тогда они были призваны обеспечить развитие наступления за Балканы; теперь же к моим предложениям возвращаются, но в гораздо худших условиях перехода к обороне на всех фронтах». Было очевидно, что реализация наступательного плана великого князя конца июня не только предполагала «бросить осаду Рущука», но и потребовала бы обеспечить те самые крепкие оборонительные позиции на флангах, о которых теперь столь озаботились и император, и военный министр.

Но ушат здравомыслия в конце июня не пролился на головы главных обитателей императорской ставки, как не пролился он и на голову главнокомандующего сразу же после «Первой Плевны». Вместо необдуманного приказа «атаковать и взять» Николай Николаевич был просто обязан прибыть тогда под Плевну и на месте тщательно разобраться в обстановке. Гурко правильно считал, что великому князю надо было самому стать во главе Западного отряда, командованию которого «он давал поручения», но со стороны которого «он встретил сильное противоречие»[403].