Читать онлайн «Григорий Распутин: правда и ложь». Страница 38

Григорий Ефимович не хотел надолго задерживаться в Петрограде. Лишь забота о царской семье удерживала его в городе. Кроме того, несмотря на болезнь, он сразу же начал принимать посетителей, нуждавшихся в его помощи. Благо теперь у него была своя квартира, и ему уже не приходилось никого стеснять непрерывным потоком просителей. Вот что пишет генерал Глобачев: «Обстановка квартиры среднемещанского типа, даже скорее бедная. Ежедневно у дверей его квартиры по утрам толпился бедный люд, и каждому он давал пособия, кому рубль, кому два, а кому и три. Семья его вела образ жизни скромный, но, по-видимому, ни в чем не нуждалась. В течение почти целого дня его посещали лица, принадлежавшие к разным слоям общества и разного служебного и общественного положения. Одни здесь бывали из-за личных симпатий к Распутину, другие ища его протекции, третьи просто в надежде набить около него карман»[219].

Какое-то время после ранения Распутин не мог лечить людей. Сначала он даже плакал по этому поводу, извиняясь перед людьми, жалея их. Иногда в предчувствии надвигающегося на страну кошмара он отказывался приходить к больным, говоря: «Может, Бог возьмет его теперь, чтобы уберечь от будущих грехов…»

В это время он занимается в первую очередь благотворительностью. Люди приносят ему огромные деньги в благодарность, и он принимает и раздает их, не глядя и не считая.

Варламов подчеркивает: «Дела, которые брался проводить Распутин, делились на две резко различные категории. Одни из них касались устройства судьбы сравнительно маленьких людей: выдачи им пособий, увеличения получаемой пенсии, продвижения на службе в ее низших степенях. По отношению к таким людям он, в большинстве случаев, ограничивался снабжением их короткими записками к знакомым и незнакомым ему высокопоставленным лицам. Записки эти, неизменно начинавшиеся со слов „милай, дорогой“, для некоторых лиц — увы! — имели такую обязательную силу, что снабженные ими просители были обеспечены в удовлетворении своих ходатайств»[220].

Некоторым он давал записки к разным министрам. Hа восьмушке простой бумаги он ставил сверху крест. Затем следовало: «Милой, дорогой, сделай ей, что просит. Несчастна. Григорий». Или: «Прими, выслушай. Бедная. Григорий». Одному было написано: «Милой, дорогой, прими его. Хороший парень. Григорий».

Вряд ли искажал положение вещей жандармский генерал Спиридович, когда красочно описывал «приемную» Распутина: «В квартире Распутина (Гороховая, 64), в его приемной, с утра толпилось много народа. Люди всяких званий. Больше всего дам. Бывали священники, иногда даже офицеры, очень молодые. Много несчастных.

Распутин выходил в приемную и обходил просителей. Расспрашивал, давал советы, принимал письменные просьбы, и очень участливо, внимательно. Иногда шарил у себя в карманах и совал просительнице деньги. Одна интеллигентная женщина жаловалась, что муж убит, пенсии еще не вышло, а жить не на что. Помогите, не знаю, что делать. Распутин зорко смотрит на нее. Треплет свою бороду. Быстро оборачивается, окидывает взглядом просителей и хорошо одетому господину говорит: „У тебя деньги ведь есть, дай мне“. Тот вынимает из бокового кармана бумажник и дает что-то Распутину. Посмотрев, Распутин берет просительницу за плечи. „Ну, пойдем“. Проводит ее до выходных дверей. „На, бери, голубушка, Господь с тобой“. Выйдя на улицу и посмотрев, что сунул ей Распутин смятым, она насчитала пятьсот рублей»[221].

Симанович будет наговаривать на Распутина, будто тот накопил большой капитал. Но вот что пишет по этому поводу Э. Радзинский, которого все-таки никак нельзя упрекнуть в симпатиях к старцу: «Ничего он не скопит, ничего после себя не оставит. Шальные деньги будто жгут ему руки — он их пропивает или раздаривает, лишь совсем немного отсылает в Покровское, на свое небогатое хозяйство»[222].

Впрочем, никаких денег Григорий Ефимович не пропивал — за все платили другие, в особенности Джунковский, стремившийся споить Григория Ефимовича. На эти деньги Распутин кормил и угощал всех, с кем беседовал по ночам о Боге. Белецкий, свидетельствуя перед 13-й Комиссией, говорил о том, как однажды вместе с другими думскими он пытался подкупить Григория Ефимовича: «Не зная особенностей его натуры, мы хотели войти к нему в доверие при помощи подачек».

Впрочем, Симанович говорил о распутинских «капиталах» скорее не из желания очернить Распутина, а желая угодить 13-й Чрезвычайной комиссии, которой страшно боялся. К тому времени Распутин был уже мертв, и Симанович, по всей вероятности, не считал большим грехом наговаривать на человека, перед которым ранее искренне преклонялся и которому был обязан жизнью и здоровьем своего сына.

Сыну Симановича, двадцатилетнему студенту, тоже пришлось предстать перед зловещей комиссией. Вот некоторые из его показаний, которые цитирует Радзинский: «С 1909 по 1910 год у меня стали наблюдаться признаки нервного заболевания, именуемого „пляска святого Витта“. Со времени объявления болезни я обращался к докторам, тем более что одно время я принужден был лежать в постели, так как вся левая половина у меня была парализована… Среди докторов, меня пользовавших, я могу указать профессора Розенбаха и доктора Рубинько, живущих в Петрограде… В 1915 году Распутин, узнав от отца о моей болезни, предложил привести меня к нему на квартиру… Распутин, оставшись со мной в комнате наедине, посадил меня на стул и, поместившись напротив, пристально смотрел мне в глаза, начав меня гладить рукою по голове. В это время я испытывал какое-то особенное состояние. Сеанс этот, как мне кажется, продолжался минут десять. После чего, прощаясь со мной, Распутин сказал: „Ничего, это все пройдет!“ И действительно, теперь я могу удостоверить, что после этого свидания с Распутиным припадки больше у меня не повторялись, хотя со времени этого сеанса протекло более двух лет… Это исцеление я приписываю исключительно Распутину, так как врачебные средства лишь поначалу облегчали форму припадков, не устраняя их проявлений. Между тем, после визита к Распутину припадки эти прекратились»[223].

Слухи о том, что Распутин якобы жаждал власти, также не выдерживают никакой критики. Вот, например, фрагмент из воспоминаний князя Жевахова: «Вмешательство Распутина в государственные дела, приведшее к утверждению, что не царь, а Распутин „правит Россией“, назначает и сменяет министров, являлось только одним из параграфов выполнявшейся революционерами программы, а в действительности не имело и не могло иметь никакой под собой почвы. Именем Распутина пользовались преступники и негодяи; но Распутин не был их соучастником и часто не знал даже, что они это делали. Как характерный пример я укажу на визит ко мне некоего Добровольского, надоедавшего обер-прокурору Святейшего Синода Н. П. Раеву домогательствами получить место вице-директора канцелярии Св. Синода, остававшееся вакантным после перемещения на другую должность А. Рункевича.

Явился этот Добровольский ко мне на квартиру, развязно вошел в кабинет, уселся в кресло, положив ногу на ногу, и цинично заявил мне, что желает быть назначенным на должность вице-директора канцелярии Святейшего Синода.

— Кто вы такой и где вы раньше служили, и какие у вас основания обращаться ко мне с таким странным ходатайством?.. Предоставьте начальству судить о том, на какую должность вы пригодны, и подавайте прошение в общем порядке, какое и будет рассмотрено по наведении о вас надлежащих справок, — сказал я.

— Никакого другого места я не приму; а моего назначения требует Григорий Ефимович (Распутин), — ответил Добровольский.

Посмотрев в упор на нахала, я сказал ему:

— Если бы вы были более воспитаны, то я бы вежливо попросил вас уйти; но так как вы совсем не умеете себя держать и явились ко мне не с просьбою, а с требованием, то я приказываю вам немедленно убраться и не сметь показываться мне на глаза…

С гордо поднятой головой и с видом оскорбленного человека Добровольский поехал к Распутину жаловаться на меня, а я обдумывал способы выхода в отставку, стараясь не предавать огласке истинных причин, вызвавших такое решение. <…>

На другой день Н. П. Раев вызвал меня в свой служебный кабинет, и между нами произошла такая беседа:

— Вы прекрасно поступили, что выгнали этого проходимца; но я боюсь огласки, — сказал обер-прокурор. — Он станет закидывать Вас грязью, а наряду с этим будут опять кричать о Распутине и жаловаться, что он вмешивается не в свое дело. Если бы Распутин знал, что за негодяй этот Добровольский, то, верно, не хлопотал бы за него… Добровольский совсем уже замучил митрополита Питирима…

— Другими словами, вы хотите, Николай Павлович, чтобы я лично переговорил с Распутиным и заставил бы его взять назад кандидатуру Добровольского? — спросил я обер-прокурора…