Читать онлайн «Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт». Страница 23

В январе 1944 года Йодль совершил поездку по французскому берегу Ла-Манша; его доклад о состоянии обороны побережья был мрачным. Непрерывная переброска людских резервов с запада на восток обескровила здесь каждую дивизию. На островах Ла-Манша 319-я дивизия сокращена до 30 процентов своего штатного состава. Переоснащение породило полный хаос: артиллерийские подразделения вооружены 21 типом орудий — французских, русских и чешских. Командиры жаловались, что им не дают возможности заниматься боевой подготовкой с личным составом, так как солдат постоянно отвлекают на строительство оборонительных сооружений. Немцы были столь же озабочены, как и союзники, необходимостью поддерживать авиационное превосходство над побережьем, где ожидалось вторжение, но тем не менее Йодль считал, что «мы не должны вступать в бой с вражеской авиацией».[88] Со злополучным командующим фон Рундштедтом никогда не консультировались относительно того, какие, по его мнению, потребуются силы, чтобы отразить вторжение; его просто информировали о том, что должно поступить в его распоряжение. Основную массу его армии составляли солдаты старших возрастов, непригодные к строевой службе по состоянию здоровья, прибывшие с востока выздоравливающие и совершенно ненадежный сброд из польских, русских и итальянских дезертиров, а также люди, согнанные сюда на принудительные работы. Даже большинство дивизий первого эшелона, которые начали перемещаться во Францию весной 1944 года в соответствии с директивой № 51, изданной Гитлером для усиления западных оборонительных рубежей, представляли собой остатки разгромленных на востоке дивизий, которые нуждались в массовом пополнении и переоснащении, если они вообще были способны когда-либо восстановить свою мощь. Как ни хорошо понимал Гитлер необходимость противодействия возможному вторжению, он был жертвой беспощадного императива, требовавшего солдат и танков, чтобы в первую очередь бороться против реальной угрозы на Востоке, нежели предполагаемой — на Западе.

И если у западных союзников после победы сложилось убеждение, что они оттянули на себя все помыслы и главные усилия нацистской Германии, то цифры опровергают это. В январе 1944 года Гитлер использовал на востоке 179 дивизий, 26 дивизий на юго-востоке Европы, 22 — в Италии, 16 — в Скандинавии и 53 дивизии во Франции и Нидерландах. К 6 июня во Франции и в Нидерландах находилось 59 дивизий, из которых 41 дивизия расположилась к северу от реки Луара, 28 дивизий действовали в Италии, но на востоке все еще было 165 дивизий. В январе на востоке было 24 танковые дивизии и 8 дивизий в других местах; к июню это соотношение изменилось как 18 к 15. Остается только удивляться, что после трех лет тяжелейших потерь на востоке и беспрерывных бомбардировок промышленных центров Германии, она все еще могла выпускать военную продукцию и оснастить на западе армию, которая была в состоянии поставить в самое тяжелое положение лучшие силы, какие Англия и Америка могли выставить на поле боя. «Нельзя исключать возможность победы Гитлера во Франции, — мрачно писал Брук 25 января. — Сражение таит в себе очень большой риск».

Основной слабостью обороны немцев на побережье Ла-Манша весной 1944 года являлась плохая разведка. Люфтваффе утратили не только свою силу, но и стремление к инициативным действиям. Несмотря на трудности, вызванные господством авиации союзников в воздухе, в какой-то мере воздушную разведку можно было осуществлять при условии, что немецкие авиаторы проявят необходимую решимость. Однако не было никаких признаков, указывающих на то, что они сознавали цену своих неудач в воздушной разведке или слабость дешифровальщиков аэрофотосъемок по сравнению с действиями союзников в этой области. «То, что люфтваффе не осуществляют даже минимальных разведывательных усилий на восточном побережье, следует рассматривать как чудо тех же масштабов, как разгром армады в 1588 году»,[89] — писал один исследователь, изучавший план союзников по вводу противника в заблуждение. Англичане и американцы очень быстро поняли необходимость всячески затруднить немцам прогнозировать погоду, и захватили метеорологические станции противника в Исландии, Гренландии, на Шпицбергене, на островах Жан-Мейен. При решении вопроса о дне Д важность этой акции стала очевидной. Обеспечить скрытность подготовки операции такого размаха, как «Оверлорд», вряд ли было возможно, если бы она не предпринималась с острова, практически огражденного от проникновения вражеских разведслужб. Удачные операции английской контрразведки не только лишили Германию надежных агентов В Англии, но и поставили оставшихся на свободе агентов, которым доверяли немецкие разведслужбы, под контроль разработчиков союзных мер по дезинформации противника. Американцы, сколь ни удивительно, не очень полагались на планы введения противника в заблуждение и проявляли весьма ограниченный интерес к плану «Фортитьюд». Полная неосведомленность немцев относительно подлинных районов предстоявшей высадки союзников оказалась решающим фактором, предопределившим их пагубные просчеты.

Не так давно высказывались предположения о возможной роли самого адмирала Канариса в разработанных союзниками планах прикрытия дня Д. Поводом для подобного рода предположений послужили возобновившиеся споры о связях между английской и польской разведкой, находившейся якобы в контакте с шефом немецкого абвера. Высказывалось предположение, что Канарис либо активно действовал в поддержку усилий английской «Интеллидженс сервис», либо по меньшей мере убеждал Гитлера, что союзники, скорее всего, высадятся в районе Па-де-Кале. Однако имеющиеся данные не подтверждают ни тот, ни другой вариант. Канарис колебался в своей преданности Гитлеру и наверняка устроил утечку полезной для западных союзников информации, которая дошла до них через польский контакт, однако нет никаких доказательств, свидетельствующих о том, что лично он был использован англичанами или был причастен к тому, что каждый агент абвера в Англии находился в руках МИ-5 (служба контрразведки).

Самым серьезным обвинением, пока что высказанным в адрес авторов английской официальной истории разведывательной деятельности военных лет, является обвинение их в недостаточной объективности. Авторы умалчивают о важных фактах, в той или иной степени связанных с истинным положением дел, хотя они имели доступ ко всем соответствующим документам. Во втором томе труда, опубликованном в 1981 году, они категорически утверждают, что после 1940 года английская секретная служба не имела никаких агентов в Германии. Профессор Хинсли, видный историк, утверждает, что нет никаких доказательств, указывающих на причастность Канариса к планам союзников, связанным с введением противника в заблуждение путем главным образом передачи ложной информации через агентов абвера в Англии, находившихся под контролем МИ-5. К весне 1944 года Канарис потерял доверие в глазах Гитлера и ОКБ. Во всяком случае, для того чтобы адмирал и его единомышленники могли сознательно помогать союзникам в осуществлении планов ввода противника в заблуждение, им нужно было бы знать правду о намерениях союзников. Немыслимо, чтобы им сообщили об их истинных намерениях. Англичане успешно использовали все каналы для передачи ложной информации немцам, и у них не было никакой надобности в непосредственной помощи Канариса. Все имеющиеся данные говорят в поддержку точки зрения, что разведывательные службы Гитлера оказались просто не компетентными, но не изменническими в своих оценках намерений союзников в 1944 году. Все серьезные историки того периода почти единодушно придерживаются именно такой точки зрения, и только ввиду недавних сообщений в газетах, будто Канарис явно причастен к осуществлению союзнических планов дезинформации противника накануне операции «Оверлорд», потребовалось с такой подробностью высказаться против этого заблуждения.

Во многих описаниях событий дня Д внимание особо обращается на то, что немцы не придали должного значения предостережению о нависшей угрозе вторжения. Но если эти предостережения и могли бы содействовать тому, чтобы больше старших немецких командиров оказалось на своих местах в момент вторжения союзников, то осведомленность только о времени начала вторжения имела бы крайне ограниченную стратегическую ценность, пока немецкое командование оставалось в неведении относительно того, где оно будет. Путаница в умах немецких руководителей весной 1944 года просто удивительна. Интуитивно Гитлер продолжал верить, что союзники высадятся в Нормандии. Однако на этот раз с нехарактерной для него сдержанностью он вопреки своим предчувствиям не потребовал уделить особое внимание обороне Нормандии. 29 апреля в одном донесении говорилось, что союзники сосредоточивались скорее в западной, чем восточной Англии, а 15 мая «надежный источник абвера» сообщал, что 79-я и 82-я американские дивизии находились в Йоркшире и Норфолке, а 20-й американский корпус и 4-я бронетанковая дивизия размещались вокруг Бери-Сент-Эдмундс. В донесении штаба Рундштедта от 24 мая говорилось, что союзники предпримут одновременно несколько атак и используют новое оружие, в том числе химическое — это, конечно, отражение страхов, присущих самим союзникам. Подполковник Рогер Михел, офицер разведки из штаба Роммеля, предсказывал, что союзники будут десантировать 35 дивизий, а в штабе Гитлера подсчитали, что союзники могут высадить около 85–90 дивизий, что не считалось невозможным, если Америка мобилизовала людские ресурсы в той же самой пропорции, что и Германия. Некоторые акции, предпринятые союзниками с целью дезинформации противника, не произвели на немцев никакого впечатления, например отправка одного армейского лейтенанта финансовой службы, в прошлом актера, в поездку по Средиземноморскому театру под видом Монтгомери, или создание мифической армии в Шотландии для вторжения в Норвегию. Однако союзникам прекрасно удалось создать атмосферу неуверенности, которая оказывала решающее влияние на поведение немцев в течение многих дней после высадки. Успех этой акции чувствительно отразился на разведслужбах Гитлера и на утративших былую самоуверенность его командующих.