Читать онлайн «Еврейский вопрос Ленину». Страница 25

Однажды он дал отпор осмелившемуся критиковать его склонность к личным нападкам: «Вас, видите ли, тошнит, что в партии не господствует тон, принятый в институте благородных девиц. Это старые песни тех, кто из борцов-революционеров желает сделать мокрых куриц. Боже упаси, не заденьте каким-нибудь словом Ивана Ивановича. Храни вас бог — не вздумайте обидеть Петра Петровича. Спорьте друг с другом только с реверансами. Если бы социал-демократия в своей политике, пропаганде, агитации, полемике применяла бы беззубые, никого не задевающие слова, она была бы похожа на меланхолических пасторов, произносящих по воскресеньям никому не нужные проповеди».[121] Для неисправимого идеалиста Ленина люди, с которыми он имел дело, были воплощением программ и идеологий. Поэтому Ленин нападал на своих оппонентов как на материализовавшиеся идеологии и как на воплощенные политические программы.

Удачным примером того, как Ленин обращался с партийными товарищами нерусского происхождения, в том числе с евреями, могут послужить его взаимоотношения с Троцким. Хотя Троцкий вырос в восточноевропейской еврейской среде, он всегда настаивал, что он — коммунист, а не еврей. Он писал: «Национальный момент в психологии моей не занимал самостоятельного места». Его склонность к рассуждениям о всеобщем и ассимилянтские убеждения привели к тому, что он всегда предпочитал «общее — частному, закон — факту, теорию — личному опыту».[122] Тем не менее Ленин не упускал случая унизить даже такого большевистски мыслящего соратника, как Троцкий. Возможно, мы в этом случае сталкиваемся с особым ленинским стилем работы, с его явным намерением обучить (по его мнению) мягкотелых, рафинированных товарищей приемам революционной риторики.

В письме Горькому 1908 г. Ленин пишет, что Троцкий сноб и что он «выставляется». В другом месте он Троцкого называл «пустозвоном», «иудушкой», «мерзавцем». В связи с неправильным (точнее — неленинским) пониманием Троцким польского социализма и вопросов национального самоопределения Ленин заявлял, что Троцкий «опаснее врага». Когда Троцкий опубликовал первую серию очерков о социалистической партии в своей газете «Путь правды», Ленин обозлился, что Троцкий, дескать, исказил всю историю партии. В другом случае он упрекал Троцкого за отсутствие основательных марксистских идей. Очень часто Ленин в споре нападал на человеческие качества Троцкого, жестоко его критиковал и прибегал к насмешливым эпитетам, чтобы унизить его.[123]

И все же, хотя Ленин и прибегал к резким языковым оборотам, ругая Троцкого на чем свет стоит, он мгновенно менял тон, как только Троцкий занимал продуктивную, с точки зрения Ленина, позицию.[124] В 1908–1909 гг. Ленин пригласил Троцкого объединиться ради единства партии, был готов избежать «битвы» с ним, когда Троцкий присоединился к меньшевикам, и вслух сожалел, что Троцкий не согласился.[125] Он поручил Троцкому разобраться с конфликтом между русскими коммунистами и грузинскими, поскольку сам он, Ленин, не мог положиться на беспристрастность в этом деле Иосифа Сталина и Феликса Дзержинского. Это не означало, что Ленин был согласен с Троцким в принципе, или с Троцким как с евреем, или с Троцким как со старым товарищем по партии, или с Троцким, который всегда беспристрастен. Ленин изменил свое отношение к Троцкому только тогда, когда убедился, что тот готов жертвовать своими амбициями ради дела революции. Иными словами, когда Троцкий был готов безоговорочно признать Ленина главнокомандующим мировой революцией и примкнуть к большевикам.

Партия была живым механизмом, люди — шестеренками. Когда Валентинов поддержал Ленина в его споре с другими членами партии, Ленин взял Валентинова под личную опеку. Но стоило лишь Валентинову выразить свой скептицизм относительно позиции Ленина по внутрипартийному вопросу, Ленин отказался с ним обедать, буркнув: «С филистимлянами за один стол не сажусь». Марксисты существовали для Ленина лишь постольку, поскольку они действовали в интересах социал-демократии — или же против нее. Его беспокоила преданность товарищей по партии, а не их происхождение — этническое, религиозное, классовое или культурное. Покуда они выполняли распоряжения Ленина и продуктивно работали на благо социалистической революции и пролетарского государства, Ленина совершенно не занимало, кто они, откуда, из какого Питера или Пошехонья, на каком языке говорили с родителями в детстве, какое у них образование или как долго они состояли в партии. Его занимала личная безоглядная преданность партийному делу, — разумеется, исключительно в его, ленинском понимании партии и дела.[126]

Ленин обращался ко многим марксистам, евреям по происхождению, включая Б. Гольдберга, А. Йоффе, М. Мовшовича, А. Пайкеса, А. Розенгольца, Л. Шапиро, Б.С. Вейсброда. Ленин высоко ценил их старательность, послушание, пунктуальность, желание работать с большевиками, а не их происхождение.[127] Все эти люди пользовались благосклонностью Ленина и его товарищеским отношением лишь постольку, поскольку они были полезными товарищами. Без партии они не значили ничего. Наоборот, партия освящала их деяния, превращала их в верных слуг великого революционного дела. Вот, например, пометка Ленина на письме Анри Гибо, французского социалистически настроенного журналиста, который задумал цикл статей о деятелях революции и вождях советского государства. Ленин ответил ему кратко: «Не стоит о лицах».[128] Написать о «лицах» — значит уйти от глобальных вопросов в Privatsache и проигнорировать вещи архиважные — централизм, сплоченность и вселенский масштаб коммунистической партии.

Ленин время от времени упоминал об этническом происхождении своих товарищей, но лишь в тех случаях, когда на карту была поставлена победа большевистской партии. Но даже в этих случаях Ленин изыскивает все возможные способы, чтобы не использовать, скажем, слово еврей, что (по его мнению) ставило под сомнение последовательно марксистский классовый подход. Например, понадобился Ленину кто-то для контрабандной доставки революционной литературы и газет. Очевидно, соответствующая сеть состояла из говорящих на идише жителей приграничной полосы. Ленин не спрашивает: «Не знаете ли вы надежного еврея?» — он задает вопрос на эзоповом языке и вполне в стиле Чернышевского: «Нет ли у Вас на примете товарища… знающего по-еврейски?»[129] В разгар затеянной большевиками антицерковной кампании Ленин посылает распоряжение чрезвычайной секретности и приказывает не снимать с него копий. Он особо отмечает: «[Об этом] никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий».[130] Ленин рекомендует не допускать Троцкого к выступлениям на эту тему (об изъятии церковной утвари), чтобы у широких масс не возникло подозрения, что проводимая партией кампания есть еврейский заговор против христианства. Ленин не употребляет слова «еврей» в связи с Троцким, но он прекрасно знает, что Лев Троцкий — это Лейба Бронштейн. Он принимает во внимание данное обстоятельство только тогда, когда всем известное еврейское происхождение Троцкого может помешать успеху большевистской атеистической кампании.

Ленин высказывался о притеснении евреев по той же причине, по какой он рассуждал о проблемах национальных меньшинств. Он прибегал к обвинениям в антисемитизме, когда ему нужно было либо нанести еще один сокрушительный удар по империалистической политике России — либо опорочить своих политических оппонентов. При этом полезно помнить, что он наносил удар по царскому режиму, а не выступал против антисемитизма.[131] В то же самое время Ленин без колебаний отметал обвинения в антисемитизме на местах, если таковые препятствовали осуществлению его планов или укреплению партийного руководства.

Антисемитизм для него — классовое явление. Международный капитал намеренно распространяет антисемитизм и поддерживает его, пытаясь отвлечь пролетариев от их революционной борьбы и предотвратить наступление социализма. В среде пролетариев, убежден был Ленин, антисемитизм не мог существовать в принципе.[132] С невероятным сарказмом он обрушивается на бундистов, которые как-то пожаловались, что антисемитизм проник в рабочие массы.[133] Что за чушь? Ведь это противоречит азам классовой теории! А то, что противоречит классовой теории, не может существовать и не существует в реальной действительности. Для клеветников, осмелившихся сказать что-то против классовой теории, у Ленина был сильнейший аргумент: «В морду!»