Читать онлайн «Китай: страницы прошлого». Страница 60

Тщательным образом был разработан ритуал взаимного приветствия. Наиболее распространенными были следующие восемь форм почтительного приветствия: гун-шоу — сжать кулаки и поднять их на уровень лица, без поклона; цзи-и — наклонить голову; да-цянь — поджать колени; гуй — встать на колени; кэ-тоу — отвесить земной поклон; сань-коу — три земных поклона; лю-коу — шесть земных поклонов; сань-гуй цзю-коу — три раза встать на колени и каждый раз трижды коснуться лбом земли.

При исполнении различных ритуалов существенное значение имел цвет одеяния, связанного с культом времен года. Для церемонии встречи весны одевались в зеленое (цвет пробуждающейся растительности); при встрече лета — в красное (цвет солнца, которое своим теплом обогревает всходы); в конце лета — в желтое (цвет созревших хлебов); при встрече осени — в белое (цвет риса, заполнившего закрома); при встрече зимы надевали черное (зима — самое темное время года).

Показной элемент и парадность занимали важное место в жизни чиновника. На улице он появлялся в окружении многочисленной свиты — выехать из дома без нее значило уронить свое достоинство. Пышность кортежа, маршрут его следования, соответствующие эмблемы власти — все это было строго регламентировано церемониалом.

У высокопоставленного представителя власти обязательно был паланкин: он использовался не только для дальних переездов, но и для официальных и неофициальных визитов в городе. Считалось совершенно недопустимым, чтобы представитель власти отправлялся в гости или на прием пешком, в экипаже или верхом.

Чиновник, следовавший в паланкине, при встрече на улице с другим чиновником, высшего, чем сам он, ранга, обязан был выйти из носилок, чтобы совершить предписанные традицией поклоны.

Когда встречались два представителя власти одного ранга, они оба обычно выходили из паланкинов, отвешивали друг другу низкие поклоны и в знак почтения прижимали руки к груди.

Впрочем, чиновник мог избежать сложной церемонии приветствия: для этого он запасался огромным веером, который несли его слуги. Веер нередко раскрывали при виде другого паланкина. Этим как бы давали понять, что встречающиеся друг друга не знают.

Выезд мандарина из его резиденции в паланкине считался важным событием и обставлялся сложным этикетом.

Паланкин императора обтягивался желтой материей, высших сановников — зеленой. Паланкины бывали открытые (облегченные — их могли переносить два носильщика) и закрытые (не менее четырех носильщиков). Вообще число носильщиков, переносивших паланкин, колебалось от двух до тридцати двух — в зависимости от важности седока и дальности пути. Обычно носильщики двигались быстро, равномерно размахивая руками; через несколько минут они останавливались по сигналу и перекладывали жерди на другое плечо.

Правителя города при выезде сопровождали телохранители, в руках которых были хлысты и цепи — признак власти и средство наказания тех, кто проявит непочтительность к высокой особе. Два человека впереди такой процессии несли гонг и через определенные интервалы ударяли в него: по числу ударов можно было определить ранг особы. Чтобы на пути не толпились зеваки, перед процессией шли два прислужника, громко выкрикивая: «Разойдись!» Слуги несли огромный зонт с написанными на нем титулами знатной личности. Чиновники низшего ранга, писцы, посыльные сопровождали паланкин, как правило, пешком. Впереди процессии несли красные дощечки с вырезанными на них иероглифами, также обозначавшими титул чиновника. Ночью кортеж освещался фонарями.

Дж. Макгован был свидетелем выезда высокопоставленного чиновника на паланкине. Вот как он описал эту процессию:

«Послышались удары в медные гонги, и донеслись пронзительные голоса. И то и другое обозначало приближение мандарина и требование под страхом наказания очистить ему дорогу. Беспорядочное движение восточной толпы сразу изменилось. Часть проходивших бросилась вперед, другие прижались к краям улицы, где образовалась страшная давка, и все застыли в почтительной позе перед приближающейся властью. Середина улицы очистилась, и вскоре показались люди с гонгами, составлявшие головную часть процессии. Время от времени они ударяли в гонги, оповещая толпу впереди о приближении мандарина. За ними шли, крича во все горло, глашатаи в длинных одеждах, спускавшихся почти до пят, и в высоких конических шапочках, напоминавших колпачки для тушения свечей. У этих глашатаев был презабавный вид. Они держали в руках хлысты, выискивая зазевавшихся и не успевших посторониться. За глашатаями шло несколько человек, в их руках были цепи: они были готовы заковать всякого, кто вызовет гнев мандарина.

Далее следовал паланкин, который несли восемь носильщиков. В паланкине сидел сам мандарин. Насколько мы успели разглядеть его, это был высокий полный мужчина с самодовольным и надменным выражением лица. Лицо его было довольно правильно, но его портило холодное, надменное выражение. Он смотрел на толпу, жавшуюся к краям улицы, но как бы не замечал ее: глаза его оставались неподвижными и ничего не выражали. Казалось, что он отгородил себя от всех жизненных волнений и дрязг, но это, конечно, была только маска, ибо по китайским понятиям каждый государственный муж должен быть таким».

Участник русской экспедиции в Китай в 1874–1875 гг. доктор П. Я. Пясецкий так описал выезд губернатора в городе Ханькоу:

«Впереди важно шагали восемь мальчишек (по четыре в два ряда), которые несли, словно ружья на плечах, опознавательные знаки. На некотором расстоянии от них шагали еще восемь мальчишек также в два ряда. Они несли доски красного цвета, похожие на лопату, на которых крупными черными иероглифами были написаны имя, чин и достоинства чиновника.

Затем шли четыре телохранителя по два в ряд. Первые два стучали в медные барабаны, а два других плетьми отгоняли любопытных и зевак. Вслед за телохранителями следовали два человека, которые несли по очереди большой красный зонт. Он защищал мандарина от солнца, если бы тот пожелал пройтись пешком. Далее два человека шествовали с „веером скромности“. Это был большой веер. Им закрывали мандарина, если бы он желал переменить по дороге платье на более теплое или более прохладное, смотря по застигшей его в пути погоде. Здесь же четыре солдата на коромыслах несли большой сундук с одеждой. За ними следовал конвой из восьми солдат.

Далее на некотором расстоянии два человека несли еще один зонт с особыми знаками мандарина. За ними находился второй эскорт из восьми человек пешего конвоя. И только после всех них следовал паланкин с губернатором, который несли восемь человек. За паланкином ехали верхом шесть свитских мандаринов, заключавших это торжественное шествие. В общей сложности губернатора сопровождало 48 человек».

Однажды все участники русской экспедиции были приглашены на прием к высокопоставленному чиновнику в Ханькоу. П. Я. Пясецкий рассказывал:

«Во дворе, у крыльца нашего дома, было поставлено пять паланкинов, и около них находилось двадцать носильщиков: по четыре человека на каждый, а не по два, как обыкновенно, — это число было предусмотрено этикетом. В паланкин садятся, когда он стоит еще на земле, и его поднимают вместе с пассажиром. Мы разместились каждый по своим носилкам и отправились в путь.

Примерно через каждые пять минут носильщики останавливались, чтобы переменить плечо. Это делалось по команде старшего быстро и ловко и не более чем за несколько секунд.

Носильщики идут, почти постоянно переговариваясь между собой. Передний предупреждал задних о каких-либо препятствиях, которые надо обойти, а задний считал своим долгом отвечать на каждое предостережение».

Воспоминания о поездке на паланкине у П. Я. Пясецкого остались невеселые: «Носильщики ступают тяжело, видимо под тяжестью ноши, обливаются потом, но идут бодро. Носилки открыты спереди, и я невольно смотрел на них, видел, как жерди давят плечи носильщиков, и мне становилось неловко, просто совестно. Да, нужно лишиться своих ног, чтобы не испытывать это чувство, от которого не отделаешься, когда вас, здорового, несут на плечах люди».

Работа носильщиков паланкина была тяжелой и изнурительной, в короткое время она доводила их до крайнего истощения.

Дж. Макгован, наблюдавший за этими несчастными людьми по пути из Пекина в Гуанчжоу, отмечал:

«Перед нами быстро проследовал паланкин. Его несли два человека, которые, казалось, были в полном изнеможении. Это особенно относилось к впереди идущему: он был совершенно измучен; его лицо горело, как у больного лихорадкой, губы были совершенно бескровные. Носильщик производил впечатление человека, силы которого полностью истощились от непосильной ноши и он не в состоянии больше выдержать такого напряжения.