Читать онлайн «Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств». Страница 6

В этом плане конспирология – это не столько отдельная дисциплина (хотя потенциально и дисциплина тоже, либо, по крайней мере, научная программа или эпистемологическое поле), сколько подход, метод – дедуктивно-аналитический поиск неочевидного в очевидном, тайного – в явном, вычисление скрытых причин и причинных связей (рядов), которые эмпирически, индуктивно непосредственно не просматриваются, в лучшем случае, проявляясь в виде неких помех, отклонений, странных пустот. Можно сказать, что конспирология – неотъемлемый элемент истории, социологии, политологии, политэкономии и т. д. Настоящий профессионал в этих областях должен быть ещё и профессиональным конспирологом.

Это обусловлено не только несовпадением явления и сущности, самой спецификой социального знания, в основе которого лежит несовпадение – принципиальное несовпадение истины и интереса, на порядок усиливающее в этой области знания несовпадение явления и сущности. Эйнштейн говорил, что природа как объект исследования коварна, но не злонамеренна, т. е. не лжёт сознательно, «отвечая» на вопрос исследователя; человек же в качестве объекта исследования часто лжёт – либо бессознательно, либо намеренно, скрывая или искажая реальность в личных, групповых, системных интересах. Или будучи в плену ложного сознания, а то и просто от незнания. Более того, в социальных системах целые группы специализируются на создании знания в интересах определённых слоев, в продуцировании ложного. Так, например, в капсистеме социальные науки и их кадры выполняют определённую функцию – анализ социальных процессов в интересах господствующих групп и с точки зрения их интересов, в конечном счёте – в целом (интересах) сохранения существующей системы с её иерархией. В результате социальный интерес верхов становится социальным и профессиональным интересом того или иного научного сообщества как корпорации специалистов, которая, по крайней мере её верхняя половина, становится идейно-властными кадрами системы, особой фракцией господствующих групп, привилегированной обслугой.

Социальный интерес верхов автоматически встраивается в исследования научного сообщества, регулируя не только решения проблем, не только способы их постановки, но и то, что́ считать научными проблемами, а что́ нет. Отсюда – табу на целый ряд проблем, их практическая необсуждаемость. Список этих проблем в современной социально-исторической науке довольно длинный – от конспирологической проблематики до расовой и холокоста. Любой анализ знания с учётом искажающих его социальных интересов, вскрытие самих этих интересов, анализ реальности с точки зрения не тех или иных групп/интересов, а системы в целом так или иначе соотносится с конспирологией – эпистемологически, по повороту мозгов. Здесь выявляется двойной скрытый смысл: самой реальности (прежде всего властной) и знания о ней (информационной).

Конспирология – это, помимо прочего, всегда раскрытие секретов власть имущих, того, как реально функционирует власть, распределяются ресурсы, циркулирует информация. А поскольку истинная власть – это, как правило, тайная власть или явная власть в её тайных действиях, тайном измерении, то её анализ по определению имеет конспирологический аспект. Конечно же, в виду имеется не конспирология в одиозно-традиционном смысле как поиск заговорщиков, а если угодно, политическая экономия заговора.

«Современная политическая экономия учит нас, что маленькие, хорошо организованные группы зачастую превалируют над интересами более широкой публики»[3]. Эти слова принадлежат не конспирологу, а известному либеральному американскому экономисту и экономическому обозревателю, кандидату на Нобелевскую премию по экономике Полу Кругману. Он прямо пишет о том, что правые радикалы в Америке, будучи небольшой группой, но, контролируя при этом Белый дом, Конгресс и в значительной степени юстицию и СМИ, стремятся изменить как нынешнюю американскую, так и мировую систему.

Задолго до П. Кругмана – в самом начале XX в. – об огромной роли маленьких, хорошо организованных групп в широкомасштабных исторических процессах на примере Великой Французской революции писал О. Кошен. По его мнению, физическому кровавому террору 1793 г. предшествовал террор бескровный 1765–1780 гг., «в котором роль Комитета общественного спасения играла "Энциклопедия", а роль Робеспьера – Д'Аламбер. Этот террор косил репутации, как последующий революционный террор – головы; гильотиной тогда служила диффамация, позор, как тогда говорили; это слово, с лёгкой руки Вольтера, в 1775 г. в провинциальных обществах употребляется с юридической точностью. "Заклеймитьпозором" – это вполне определённая операция, подразумевающая целую процедуру: следствие, обсуждение, суд и, наконец, исполнение, то есть публичное приговорение к презрению – ещё один термин философского права, значение которого мы теперь уже недооцениваем. И "головы " летят в большом количестве… и это только в среде писателей, поскольку в политической среде бойня была ещё грандиозней»[4].

Кошен подчёркивает целенаправленный характер деятельности писателей и философов, именуя их мощной и крепкой сектой, претендующей на то, что она – разум человечества (как тут не вспомнить «ум, честь и совесть нашей эпохи»). Речь идёт о масонских организациях, самую совершенную из которых (она же – организация философов), «Великий Восток», Кошен именует «столицей мира туч». Он же вводит и термин «малый народ», имея в виду небольшую, весьма влиятельную группу интеллектуалов, влияющую на остальное общество – на «большой народ». И, как показала историческая практика 1789 г., – влияющая весьма успешно. А ведь энциклопедисты жили и действовали до эпохи всесилия средств массовой информации, контроль над которыми увеличивает потенциал «малых народов» различного типа не то что в разы – на порядки, превращая заговор в Заговор. П. Кругман очень хорошо показал это на примере деятельности неоконов в США в 1990-е годы.

«Никому не хочется выглядеть сумасшедшим теоретиком заговоров, – пишет он в своей работе «Великая ложь», – Однако нет ничего безумного в том, чтобы раскапывать истинные намерения правых. Наоборот, неразумно притворяться, что здесь нет никакого заговора». Слово сказано, и это слово – «заговор», причём как политико-экономический феномен, как система странового, государственного уровня. Но бывают заговоры и мирового, глобального уровня.

В 2005 г. в России была переведена книга Э. Перкинса «Исповедь экономического убийцы». Автор – профессиональный убийца, но не в физическом, а в экономическом смысле. С 1968 по 1981 г. его задачей как тайного агента Управления национальной безопасности (УНБ) было убийство экономик стран «третьего мира» (Перкинс работал в Индонезии, Иране, Панаме, Колумбии и Эквадоре). Экономики убивались в два хода. Первый ход: выступавшие в качестве экспертов-экономистов агенты УНБ обосновывают перед руководством той или иной страны-мишени экономическую необходимость огромных западных займов (главным образом американских) для реализации (западными же компаниями) экономических проектов – энергетика, инженерия и т. д. На самом деле проекты эти либо не нужны, либо экологически вредны, либо ведут к социальным потрясениям; о том, что их стоимость завышена, и говорить не стоит – эта проблема решается с помощью «откатов» местным чиновникам, готовым обкрадывать собственный народ и рушить собственные страны. Кстати, среди тех, кто не поддался на проектные уловки, были погибшие в авиакатастрофах президент Панамы Омар Торрихос и президент Эквадора Хайме Ролдос. Ну и, конечно же, Саддам Хусейн. Ход второй – после того как страна-заёмщик расплачивается с западным подрядчиком, её банкротят, чтобы поставить в вечную зависимость от заимодавца и превратить в его марионетку.

Перкинс показывает, что экономические убийцы – это не компания одиночек, а элитная группа мужчин и женщин, использующих всемирные финансовые организации для установления глобального контроля над миром со стороны слоя, именуемого Перкинсом «корпоратократией». Корпоратократия – это не примитивная кучка заговорщиков, а мировой слой, связанный общими целями и исповедующий единые ценности. Сюда входят крупнейшие корпорации, банки, принадлежащие им СМИ, члены правительства, представители спецслужб, научно-исследовательские структуры.

Корпоратократия стала оформляться во второй половине 1940-х годов; её окончательному сплочению и формированию американского ядра способствовал кризис 1973 г. Именно он убедил корпоратократию в том, что нужно создавать глобальную империю. Такой империи, глобальной по целям и масштабу, но американской по прописке, нужен был президент, принципиально иной по сравнению с Никсоном, Фордом и Картером. И он явился – Рональд Рейган, ставленник нефтяных компаний и по сути первый президент корпоратократии, а точнее – от корпоратократии. По мнению Перкинса, на новом витке истории корпоратократия пытается восстановить то, к чему стремилась Британская империя – так сказать, новое издание Британской империи, или Вторая англосаксонская империя; бывший экономический киллер, порвавший с прошлым, считает, что конец Второй империи будет столь же плачевным, как и конец Первой, – Америка уже сейчас платит жестокую цену за империю как внутри страны (об этом пишет и П. Кругман), так и на международной арене (об этом много и убедительно пишет Ч. Джонсон).