Читать онлайн «Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая». Страница 37

В каменных зданиях на окнах постилали суконные наокошечники так, как в лавках полавочники.

В важных случаях, во время посольских приемов или в торжественные дни и царские праздники, весь хоромный наряд получал совершенно иной вид. Тогда, вместо сукон, которыми убирались комнаты в обыкновенное время, стены наряжали богатыми шелковыми и золотными материями, бархатами, аксамитами, золотными атласами и т. п., а полы — персидскими и индийскими коврами. Так в Золотой палате при Лжедимитрии, когда он давал аудиенцию воеводе Сандомирскому, пол и лавки покрыты были персидскими коврами. Столовая Лжедимитрия была обита персидскою голубою тканью: занавесы у окон и дверей были парчовые. Его постельные комнаты были наряжены богато вышитою золотом материею и одна парчою, а комната Марины, его супруги, гладким красным бархатом.

Не менее великолепен этот наряд был и прежде, в XVI столетии, а равно и в последующее время, при царях Михаиле, Алексее, Федоре и в правление Софьи, у которой комната в 1684 г. была обита богатейшими коврами, «а над окны и над дверьми и около дверей персидскими волнистыми бархаты». В таких случаях вместо полавочников на лавки клали золотные подушки. В 1663 г. (окт. 5-го) в Передней Теремной положены в наряд три пары подушек, и в том числе две подушки бархатных золотных турских по червчатой земле, две таких же — по червчатой земле с зеленым шелком и две бархатных турских золотных с серебром по червчатой земле, мерою около 3 и аршин каждая. В 1664 г. (мая 6-го) внесено в Теремные покои в Комнату, в Переднюю и в Передние сени, в наряд, кроме 8 половинок красного сукна, восемь пар подушек бархатных, золотных, кругом их кайма с истками. О посольских нарядах тех же Теремных покоев мы приводим свидетельства ниже, говоря о дворцовом значении Передней.

Кроме торжественных приемов и праздничных дней, богатый хоромный наряд употреблялся и при других случаях, особенно важных в семейной жизни государя. Так, во время родов царицы, с большим великолепием убиралась ее Крестовая комната, в которой обыкновенно происходили роды. Великолепно убирались комнаты даже в то время, когда «великий государь легчился, бил у руки жилу сокол», что происходило обыкновенно в Золотой, или собственно «Комнате», Каменного Терема (ныне престольной). Выходные царские книги 1662 г. описывают этот наряд следующим образом: «Сидел государь в больших креслах, а в Золотой был наряд с Казенного двора: на столе ковер серебрен по червчетой земле; полавошники золотные, что с разводами; на кониках ковры золотные; на дву окнах ковры шитые золотные, по белому, да по червчетому отласу; на третьем окне ковер кизылбаской золотной» [96]. Подробное современное описание богатых хоромных нарядов XVII столетия мы помещаем ниже, в отделе Материалов, № 102.

Но несмотря на все великолепие и азиатский блеск такой уборки комнат, гораздо замечательнее другой род древних хоромных украшений — именно комнатная живопись, стенное и подволочное письмо, служившее самым великолепнейшим и с половины XVII столетия довольно обыкновенным украшением царских приемных палат и постельных хором. В XVI веке оно известно было под именем бытейского письма. Это название уже достаточно объясняет, какие именно предметы изображались на стенах и плафонах царских палат.

Характер, или, лучше сказать, содержание, подобных комнатных украшений большею частью определяется господствующим характером народного образования. Так, например, любимым и почти исключительным предметом комнатной живописи XVIII столетия, принесенной к нам вместе с западным образованием и принадлежавшей к самым насущным потребностям тогдашнего образованного русского общества, была эмблема, аллегория, для выражения которой служили большею частью готовые образы и формы древней классической мифологии. Это, разумеется, вполне условливалось общим характером образованности XVIII столетия, воспитанной по преимуществу на классиках древнего греческого и римского мира. Плафоны и стены во дворцах и палатах вельмож покрывались в этом время мифологическими изображениями, где языческие божества, полуобнаженные, представленные со всею свободою древнего искусства, должны были олицетворять заветные мысли и думы современников. Не было памятника, не было даже торжества, триумфального въезда, иллюминации или фейерверка, которые не облекались бы в аллегорические образы, столько любимые тогдашним обществом. Таков был вкус, характеризовавший эпоху.

Совершенно иное встречаем мы в жизни наших допетровских предков. По характеру своего образования — религиозного, богословского — древний русский человек любил олицетворенные притчи и церковные бытия, изображениями которых и украшал свои хоромы. При отсутствии эстетического элемента в своем образовании — он не знал и искусства в том значении, какое придает ему современность; поэтому в притчах и бытиях, которые изображались на стенах его палат, он желал видеть прежде всего назидание, поучение, душевную пользу в религиозном смысле, а не услаждение взора прекрасными образами, которые относились к соблазну и всегда заботливо устранялись. Таким образом, древняя комнатная живопись (то есть иконопись) носила в себе тот же характер, имела ту же цель, как и церковная стенопись, от которой она почти ничем и не отличалась. Мы не знаем, с какого времени такая стенопись появилась в хоромах и палатах великих князей: сведения об этом не восходят раньше XVI века; но это, однако ж, не дает повода заключать, чтоб украшения этого рода принесены были к нам византийскими греками, выехавшими в Москву в конце XV столетия с Софьею Фоминичною Палеолог. Без сомнения, и в древнейшее время великокняжеские хоромы украшались священными изображениями, может быть, по примеру духовных иерархов, которые, по всему вероятию, первые внесли священную стенопись в свои палаты. Владычные сени (в смысле дворца) и большие палаты новгородских святителей были подписаны, то есть украшены стенописью, еще в первой половине XV столетия, при возобновлении их после пожара, истребившего владычний двор, в 1432 г. Летописец упоминает об этом событии в ряду многих других возобновлений и построек и нисколько не придает ему значения новости, дотоле невиданной, так что из его слов можно заключить, что такие же украшения существовали и до пожара и составляли, вероятно, одно из обыкновенных условий благолепия, которым отличался двор новгородского владыки. Выше мы приводили известие XII века, что у частных лиц бывали расписываемы повалуши. В сенях Киево-Софийского собора открыты также изображения даже светского содержания, которые могли принадлежать еще первым временам его постройки (XI и XII вв.) и составляли, быть может, части украшений великокняжеских дворцовых переходов в собор.

Московский великокняжеский дворец украшен был стенописью вскоре после его отстройки, при великом князе Василии Ивановиче. В 1514 г. Средняя палата дворца именутся уже Золотою[97], следовательно, она была подписана, то есть украшена иконописью. К сожалению, неизвестно, какие события церковной истории или какие бытейские деяния и причти были написаны в первый раз в этой палате. Весьма любопытные сведения по этому предмету встречаются только в актах половины XVI века. В это время царские палаты, при возобновлении их после опустошительного знаменитого в летописях Москвы пожара, в 1547 г. были украшены новым стенным бытейским письмом, под непосредственным наблюдением знаменитого благовещенского попа Сильвестра, который едва ли не в первый раз решился изобразить на стенах царских палат содержание некоторых церковных догматов приточне, в лицах, само собою разумеется, с ведома и, быть может, по указанию самого митрополита Макария.

Приверженцам стоячей старины это показалось несогласным с преданием Церкви, потому что до того времени иконопись, не уклоняясь ни одною чертой от древних византийских образцов и подлинников, ограничивалась только более или менее верным, раболепным их переводом. Одним из главных действователей в этом случае был дьяк Иван Висковатый, писавший, между прочим, и о царском дворце, что «в полате царской притчи — писано не поподобию: написан образ Спасов да туто же близко него написана жонка, спустя рукава, кабы пляшет; а подписано под нею: блужение, а иное ревность и иные глумления».

Созван был собор. Митрополит Макарий разрешил недоумение Висковатого и объяснил ему, что в палате написано было приточне Спасово человеколюбие, еже о нас, ради покаяния. Любопытное описание всех изображений, в которых выражена была эта притча, находим в актах того же собора. «Писано в полате в большой (Средней Золотой) в небе, на средине. Спас на Херувимех, а подпись: Премудрость Иисус Христос. С правые страны у Спаса дверь, а пишет на ней 1) мужество, 2) разум, 3) чистота, 4) правда. А с левые страны у Спаса же другая, а пишет на ней: 1) блужение, 2) безумие, 3) нечистота, 4) неправда. А меж дверей, высподи, диавол седмиглавный, а стоит над ним Жизнь, а держит светильник в правой руле, а в левой копие; а над тем стоит Ангел, Дух страха Божия. А за дверью с правый стороны писано земное основание и море, и преложение тому во сокровенная его; да Ангел, Дух Благочестия, да около того четыре ветры. А около того все вода, а над водою твердь, а на ней солнце, в землю падаяй при воде; да Ангел, Дух Благоумия, а держит солнце. А под ним от полудни гоняется после дни нощь. А под тем Добродетель да Ангел; а подписано: рачение, да ревность, да ад, да заец. А на левой стороне, за дверью, писано тоже твердь, а (на) ней написан Господь, аки Ангел; а держит зерцало да меч; Ангел возлагает венец на него. И тому подпись; Благословиши венец лету благости Твоея. А под ним колесо годовое; да у Году колесо; с правую сторону любовь да стрелец, да волк; а с левые стороны Году зависть, а от ней слово к зайцу: зависть лют вред, от того бо начен и прискочи братоубийц; а Зависть себе пронзе мечем; да Смерть; а около того все твердь; да Ангели служат звездам и иные всякие утвари Божия. Да 4 Ангелы по углом (полаты): 1) Дух Премудрости, 2) Дух Света, 3) Дух Силы, 4) Дух Разума» [98].