Читать онлайн «Буржуа». Страница 17

В текстильной промышленности, в торговле галантерейным товаром, в мелкой железной промышленности «заклад» оплачивают то разбогатевшие ремесленники, то богатые купцы, «оптовики»: «оптовик вряд ли может жить, не вложив денег в мануфактуру» (63).

Когда число «бумаг с твердым доходом» было еще незначительно, люди более высокого общественного положения также в гораздо большем количестве, чем ныне, вкладывали свои деньги в торговлю (64). Когда в 1664 г. была основана Compagnie des Indes orientales, капитал в основной своей части был собран вне коммерческих кругов (65); в Compagnie de l'Orient главным участником был Due de la Melleraye (66) и т. д.

Если хотеть, говорю я, познать дух, господствующий в ранних капиталистических предприятиях, то нельзя исходить от этих по существу различных у одного и того же предприятия кредиторов, совершенно так же, как нельзя, например, брать исходной точкой общественное происхождение акционеров в наше время, чтобы узнать что-нибудь об особенном характере современного капиталистического предприятия.

Напротив, нужно проникнуть в самую душу этих предприятий, в те элементы, которые образовывают их изнутри. (При этом может, конечно, случиться, что наткнешься как раз на кредиторов, которые, однако, тогда нас будут интересовать не в своем качестве кредиторов, а как предприниматели-творцы; как с таковыми мы еще с ними познакомимся.)

Чтобы лучше и быстрее ориентироваться в этом исследовании, предпринятом для открытий, мы хорошо сделаем, отправившись от того, что мы узнали в обеих предыдущих главах. Именно тогда мы, скорее всего, отличим друг от друга различные типы капиталистических предпринимателей, если мы уясним себе, что, смотря по выбору средств, нужных для добывания денег (четвертая глава), так же как и смотря по (до- или некапиталистическому) предприятию (пятая глава), в котором применяются эти средства, развиваются впоследствии и различные типы капиталистических предпринимателей. Самое лучшее — мы отправимся непосредственно от трех первичных форм предприятия и проследим их постепенное наполнение капиталистическим духом. Следовательно, прежде всего мы проследим, как они постепенно становятся на службу денежной наживе (к которой они как таковые и по своей первоначальной цели относятся по меньшей мере, равнодушно). Три типа предпринимателей, получающиеся из этого процесса превращения, суть (если мы по соображениям существа дела будем придерживаться того же порядка, что и в шестой главе):

1. Разбойники.

2. Феодалы.

3. Бюрократы.

Сам по себе военный поход не есть предприятие для наживы, в какой бы большой степени золото весьма часто ни служило его сильнейшей движущей силой. Можно, конечно, уже в древности войны финикийцев, карфагенян и римлян из-за Испании, можно в средние века войны за Богемию и в Новое время войны против Испании рассматривать как борьбу за золотые прииски. Но мы все же чувствуем, что было бы ошибочно видеть в этих военных походах самые ранние формы капиталистического предприятия.

В совершенно ином свете, напротив, нам являются известные военные походы, которые с самого начала только и направлены на добычу золота и денег и которые теряют всякий смысл, если мы у них отнимем стремление к наживе. Это и есть настоящие разбойничьи, в особенности морские разбойничьи, предприятия. В них воинские способности и воинская организация непосредственно ставились на службу идее наживы.

Морской разбой как общественное установление мы встречаем уже в итальянских приморских городах в течение средневековья. Амальфи, Генуя, Пиза, Венеция — все были очагами организованного морского разбоя (к которому весьма часто присоединялся сухопутный разбой); добрую долю своего богатства они добыли посредством морского разбоя; и первыми формами капиталистического предприятия являются эти разбойничьи походы. О Генуе нам, например, сообщают (68): «Настоящих корсаров так же трудно отличить от граждан, которые под контролем государства принимают участие в собственном интересе в междоусобицах и войнах (и то и другое, конечно, только два проявления одного и того же типа), как с трудом удается строго разграничить между собою выражения „cursales“, „praedones“ и „pyratae“. Ибо и публичное состояние войны, и насильственные деяния во время мира не выделяются никакими отличительными признаками. „Corsar“, в то же время употреблявшееся с генуэзской стороны в актах выражение, не означало ничего порицающего или обидного. И в самом промысле также („pyraticam artem exercens“ 54, 55) не видели до известной степени ничего бесчестящего. Генуэзцу снаряжение каперских судов или способствование таковому дозволялось в области генуэзской юрисдикции с разрешения правительства. Кто давал деньги на незаконную каперскую поездку, не мог для получения их обратно. подавать жалобу (Stat. di Pera, CCVI); иначе было, однако, когда вложенный в долю корабля капитал помимо ведома и воли владельца употреблялся для снаряжения (!) недозволенной каперской поездки; в этом случае владелец мог в жалобе требовать возмещения и даже присуждения ему доли наживы» (I. с. ССVII).

«Многие итальянские купцы, которые имели требования к грекам и не смогли получить своих денег, отдавались корсарской жизни, чтобы таким образом оправиться от своих убытков. Кажется, что именно среди генуэзцев и пизанцев многие обращались к морскому разбою в греческих водах. Плохое состояние, в котором находился византийский флот, позволяло им вести это дело в грандиозном масштабе» (69).

Большей частью разбойничьи суда появлялись эскадрами, как, например, флотилия из пяти пизанских кораблей, которая в 1194 г. разбойничала около Абидоса.

В первые столетия Нового времени все западноевропейские нации также придерживались организованного в виде профессии морского разбоя. Этому способствовали вечные войны, наполнявшие XVI и XVII столетия, в которых каперство по действовавшему тогда морскому праву играло выдающуюся роль.

Каперство же и морской разбой теперь непрерывно переходят одно в другое: Privateer становится Pirate31, равно как и этот последний, в свою очередь, находит применение на службе государства, как капитан капера. Из Франции мы слышим, что в XVI столетии «мелкое провинциальное дворянство, главным образом протестантское, не переставало из своих рядов рекрутировать ту армию бесстрашных корсаров, которые от времени до времени мстили испанской и португальской торговле за резню Форта Колиньи и Ла Каролин» (69а). Французский морской разбой достиг в XVII столетии высокой степени развития. Мы особенно хорошо осведомлены о его состоянии и распространении, потому что мы обладаем двумя различными докладами (70), которые приказал себе представить Кольбер об известнейших морских разбойниках, «Capitaines corsaires», так как он составил план объединить морских разбойников Дюнкерка в эскадру и (под командованием Жана Барта) поставить ее на службу королю. Доклады относятся к 33 капитанам, которые управляют 15 фрегатами и 12 длинными барками.

Точно так же первоначально французского происхождения были известные бюканьеры и флибустьеры, которые занимались своим делом в водах испанских колоний, около Ямайки, Гаити и т. д. (71).

Нациями морского разбоя par ехсеlеnсе32 в XVI и XVII столетиях являются, однако, Англия и новоанглийские государства в Америке.

Около середины XVI столетия берега Англии и Шотландии кишели английскими морскими разбойниками. По одному сообщению сэра Томаса Чалснера, летом 1653 г. было в Канаде более 400 морских разбойников, которые в течение нескольких месяцев захватили 600–700 французских судов (72). Надо вспомнить ужасные изображения опасностей морского разбоя в Канале, даваемые Эразмом в его «Naufragium»33. Английские историографы сводят причины этого внезапного распространения пиратства к преследованиям, чинившимся Марией. В то время масса людей из лучших семей занимались морским разбоем, их отряды, увеличенные безработными рыбаками, остались вместе и по вступлении на престол Елизаветы. «Почти каждый джентльмен по западному берегу был участником в этом деле», — полагает осторожно судящий Кэмпбелл. «В этом деле» (in the business) — это правильное выражение, ибо введение морского разбоя было деловым образом упорядочено. Корабли пиратов снаряжались зажиточными людьми, которых называли «gentlemen adventurers»34 и за которыми потом часто стояли еще другие, которые давали им в ссуду средства за высокие проценты. Частью даже высшее дворянство участвовало в подобных предприятиях. Во времена Мэри Шотландской мы видим графа Ботсуэля (73), во время Стюартов — графа Дарби и других роялистов (74) снаряжающими многочисленные разбойничьи суда.

Понятливыми ученицами метрополии сделались затем американские колонии. Сообщения о распространении, которое здесь нашел морской разбой, именно в штате Нью-Йорк, показались бы невероятными, если бы они не были подтверждены множеством несомненных свидетельств.