Читать онлайн «Миф «Ледокола»: Накануне войны». Страница 25

8 мая Ворошилов предложил Тимошенко создать новый Комитет обороны, что диктовалось всем ходом событий. Продолжающееся вмешательство Англии в Скандинавии и захват Гитлером Дании породили неуверенность и смятение. Генштаб осуществлял планы демобилизации и устранял недостатки, вскрытые во время зимней войны. Новые оперативные планы не обсуждались3. Демобилизационный план Ворошилова от 9 мая имеет огромное историческое значение. Он был представлен Сталину за день до нападения Германии на Францию и свидетельствует о том, что Красная Армия готовила широкую демобилизацию, которая была прервана военными действиями в Польше и Финляндии. После окончания 4 апреля войны с Финляндией была возобновлена работа по снижению численности войск Кавказского, Одесского и Киевского округов до прежнего уровня. В результате мобилизации, проведенной во время польской и финской кампаний, численность армии увеличилась до 1 736 164 солдат. Однако вместо того, чтобы продолжать раздувать армейские ряды (как это утверждает Суворов, демонстрируя постоянно возрастающие графики в книге «День-М»), были приняты меры по снижению численности армии путем демобилизации, предполагая на первом этапе уволить лишних людей, призванных из запаса. Что касается артиллерии, то были даны конкретные рекомендации «все корпусные части перевести на штаты мирного времени» за исключением четырех корпусов, направленных на Кавказ. Всего в мирное время оставались на действительной службе 153 000 артиллеристов. Соответствующие меры были приняты и в кавалерии. Так же обстояли дела и в отношении военно-воздушных сил и танковых дивизий, что явствовало из следующей рекомендации: «Предлагается танковые бригады, существующие по штатам военного времени, перевести на организацию мирного времени». Единственным исключением было создание трех танковых бригад, базировавшихся в странах Прибалтики, и двух — в кавказском регионе. В общем из 3 200 000 солдат 686 329 подлежали немедленной демобилизации4.

Война во Франции неожиданно изменила ситуацию, вызвав резкий поворот в политике. Это подтверждает, что грандиозного плана, о котором идет речь в книге «Деньги, в природе не существовало, а меры, принятые Сталиным, были продиктованы растущей с мая угрозой со стороны Германии. Настойчивые усилия, предпринятые в военной сфере в течение второй половины мая, были подстегнуты впечатляющей победой вермахта, что практически означало крушение западного фронта. Проходившая в то время реорганизация Красной Армии была вызвана этими же событиями. Полный успех немцев во Франции, а тем более падение Парижа, активизировал деятельность. В своих мемуарах Хрущев описывает панику, охватившую Сталина, когда новость о падении Парижа достигла Кремля; Сталин, вспоминает он, «сыпал отборной русской бранью, утверждая, что Гитлер теперь, наверняка, проломит нам череп»5.

Часто остается незамеченным постоянное ухудшение советско-германских отношений после заключенного в Компьенском лесу мира. Весьма спорны суждения о том, что кажущееся приятие Сталиным немецких успехов свидетельствовало о его «ослеплении идеологическими догмами» и неспособности разобраться, какая опасность является главной6. Сомнительно также суждение о том, что он рассматривал аннексию балтийских государств в качестве «платы за верность Гитлеру»7. Наиболее правдоподобное объяснение, прозорливо данное американским поверенным в делах в Москве, заключается в том, что советская политика была «в целом оборонительной, основанной на страхе перед возможной агрессией со стороны союзных или ассоциируемых с ними держав… и, возможно, на опасениях по поводу перспективы победоносного шествия Германии»8. Захват прибалтийских государств стер грань между действием и реакцией на действие.

Перед лицом практически не понесшего потерь в боях вермахта русские умиротворяли немцев, избегая какой-либо провокации9. Направленное Молотовым Шуленбургу поздравление по поводу «блестящего успеха германского вермахта», чему Черчилль уделяет так много места в своей книге по истории войны, было отчаянной попыткой задобрить немцев и предотвратить их движение на восток. Но эти слова Молотова явились вступлением к неубедительному объяснению аннексии государств Прибалтики и «крайне настоятельному» требованию разрешить бессарабский вопрос10. Во всяком случае, вслед за дипломатическим одобрением последовало спешное усиление советской обороны11. Совершенно очевидно, что установление 15 и 16 июня контроля над балтийскими государствами было связано с событиями во Франции. Антигерманская направленность переброски войск на западный фронт, внезапное преобразование общественных учреждений в военные ведомства и перевод командования Балтийского флота на морские базы передового базирования в Таллине невозможно было скрыть, и немцы поняли, что за этим скрывается.

Оккупация балтийских государств удлинила общую границу с Германией и теоретически усложнила ее защиту. Однако эта акция покончила с проблемами, проистекавшими из исчезновения буферной зоны, которая ранее отвечала потребностям обороны Советского Союза. Стратегическое положение России явно улучшилось за счет того, что не был создан «балтийский плацдарм», который мог бы служить базой для нападения на Ленинград или Минск, как это имело место во время гражданской войны. Кроме того, несмотря на утверждения Суворова, Сталин принимал решительные меры по строительству фортификационных укреплений вдоль новых и старых границ Советского Союза12.

Ясно, что оккупация государств Прибалтики поднимает серьезные проблемы морального плана. Не пакт Риббентропа-Молотова «открыл ворота советизации»13, а советизация была лживо и цинично навязана этим странам как лучший способ установления контроля над оккупированными территориями. Столь откровенное использование Сталиным властных методов еще более ухудшило положение и отрицательно повлияло на долгосрочные отношения Москвы с этими странами. Разумеется, оккупация Прибалтики может и должна быть осуждена по моральным соображениям, но она была вызвана угрозой, нависшей над Советским Союзом. Как справедливо отметил Волкогонов, захватывая прибалтийские государства, Сталин концентрировал все свои усилия на укреплении военно-стратегического положения СССР и был не разборчив в отношении использовавшихся при этом методов14.

В связи с неизбежностью войны особую тревогу вызывал ее начальный этап. Блестящее осуществление немцами «блицкрига» на Западе, а позднее на Балканах, создавало угрозу внезапного нападения, что затрудняло Советскому Союзу перехват инициативы. Уже не казалось таким невероятным предположение, что немцы могут завершить развертывание войск, прежде чем советская сторона примет соответствующие меры. Жуков и другие подтверждают, что после падения Франции Генеральный штаб провел бессонные ночи, подготовляя оперативные планы, которые сочетали бы «глубокие операции» с оборонительными целями. Новыми мобилизационными планами занялись по-настоящему только 22 мая, когда немцы казались непобедимыми, и поэтому маловероятно, чтобы эти планы отражали агрессивные у стремления. Они предусматривали пересмотр существовавшей до того времени тенденции увольнять в запас значительную часть армии. В тот же день был в спешном порядке принят план ускорения выпуска Т-34 для замены большого парка устаревших танков, поскольку теперь полностью оценили значение немецких бронетанковых частей в успешном осуществлении «блицкрига». Этот план, будучи явно чрезвычайным, был обновлен в начале июля15.

Ни одна из реформ не предусматривала возврата к революционной риторике и практике. Ворошилова, доказавшего свою некомпетентность в руководстве крупными формированиями, сменил во второй неделе мая на посту комиссара обороны Тимошенко, который стал маршалом Советского Союза. Вслед за этим в армии были восстановлены дореволюционные офицерские звания и освобождены из тюрем около 4000 арестованных во время чисток военнослужащих, которые заняли теперь командные посты. Среди освобожденных был полковник, а позднее генерал К.К.Рокоссовский, которому поручили командовать только что сформированным механизированным корпусом. Среди 1000 офицеров, получивших в июне повышение, были К.А.Мерецков и Г.К.Жуков, ставшие генералами, а затем последовательно сменившие друг друга на посту начальника Генштаба. Звание генерал-лейтенанта получили отличившиеся позднее во время войны Конев, Ватутин, Еременко, Соколовский, Чуйков, Голиков. Точно так же было восстановлено пострадавшее во время чисток высшее командование военно-морского флота — Н.Г.Кузнецов был назначен главнокомандующим ВМФ, звания адмирала были присвоены Л.М.Галлеру и И.С.Исакову. Ко времени начала войны ни у кого из них не было достаточно опыта для успешного выполнения поставленных перед ними задач.