Читать онлайн «Жизнь и реформы». Страница 101

В считанные недели произошел поворот общественного мнения в сторону категорического неприятия реформы цен и ценообразования. Под его влиянием оказались почти все ведущие ученые-экономисты, даже те, кто принимал участие в разработке концепции экономической реформы. Поддаваясь общему настроению, они стали один за другим выступать в печати с предостережениями против поспешности в этом деле. Справедливости ради надо признать, что основания для общественного возбуждения были. Уже в 1988 году начали появляться симптомы дезорганизации потребительского рынка и денежного обращения.

Под напором популистских требований явно преждевременно, до создания нового экономического механизма пошли на отмену контроля за соотношением производительности труда и заработной платы, что привело к необоснованному росту денежных доходов. Были приоткрыты (через кооперативы) каналы превращения безналичных денег в наличные. В надежде на рост производства в будущем стали допускаться излишества в принятии различного рода социальных программ. В обращение хлынул поток излишних денег, который привел потребительский рынок (и без того довольно скудный) в состояние неустойчивости. Из продажи стали исчезать то сахар, то табачные изделия, то мыло, то стиральные порошки. Массовый характер приобрели факты необоснованного завышения цен на предметы первой необходимости, что вызывало законное возмущение у покупателей.

Обстановка вокруг проблемы цен вызывала у меня серьезное беспокойство. Еще в августе, находясь в отпуске, я не раз обращал внимание Рыжкова и Слюнькова на складывающуюся ситуацию. Аганбегян прислал развернутую записку с обоснованием ряда конкретных мер и необходимости активной разъяснительной работы среди населения.

29 октября 1988 года Политбюро по предложению отделов ЦК приняло постановление о положении дел с розничными ценами и тарифами на услуги, оказываемые населению, осудив практику необоснованного их завышения. Но переломить общественное мнение не удалось. Более того, против реформы «в ближайшие годы» рыночных цен выступили в прессе Заславская, Шаталин, Абалкин, Попов, Шмелев и другие, мотивируя это интересами «не загубить перестройку», не восстановить против нее общество.

А что Совмин, Госплан, Госкомцен? На словах — возмущение безответственностью журналистов, отступничеством ученых, на деле — вялость, заторможенность, нежелание «лезть в пекло», брать на себя ответственность за непопулярные решения.

В начале ноября на заседании Политбюро «за повесткой» Рыжков поднял вопрос о публикациях Абалкина и Шаталина, в которых затрагивается вопрос о ценах. Реакция была бурная, повозмущались, но дальше этого дело не пошло. А надо было бить тревогу во все колокола, собирать журналистов, идти на телевидение и радио, в трудовые коллективы. Добиваться понимания в обществе той простой истины, что коренное изменение системы цен и ценообразования — неотъемлемая часть экономической реформы. Как ни нежелателен пересмотр розничных цен, без него не обойтись, если мы хотим оздоровления экономики, устойчивого повышения жизненного уровня.

Естественно предположить, что бюрократия втайне сочувствовала нападкам на экономическую реформу, хотя они и шли с «противоположной стороны», злорадствовала по поводу ее неприятия обществом. Эта позиция была логическим продолжением всей линии на торможение реформы.

Критически оценивая свою роль в драматической судьбе «первой попытки» хозяйственной реформы, должен признать, что мы недооценили противодействующие факторы. Слишком долго находились под влиянием иллюзий, считая, что речь идет просто о трудностях психологической перестройки кадров. Позволив неоправданно растянуть сроки структурных преобразований на 3–4 года, упустили самый благоприятный для них в экономическом и политическом отношении момент —1987–1988 годы.

Это был просчет стратегического порядка, обстановка в стране стала быстро обостряться, условия для успешного осуществления реформ становились все менее благоприятными, потребовались иные, более кардинальные подходы к их проведению.

Историки, любящие наводить строгий порядок в подведомственной им «материи», спорят по поводу периодизации перестройки и реформ: вести отсчет от марта 1985-го или какой-то более поздней даты?

Я уже говорил, что пришел к власти с пониманием необходимости радикальных преобразований. И постарался показать, что дело не ограничилось «декларациями о намерениях». В 1985–1988 годах предпринимались серьезные усилия для вывода страны из застоя, обновления всех сторон жизни общества. Была сделана первая попытка коренным образом реформировать экономику.

Но по-настоящему поворотным моментом, после которого перестройка начала приобретать необратимый характер, стала XIX Всесоюзная конференция КПСС. К этому решающему шагу подвели и явная пробуксовка с преобразованиями экономики, и радикализация общественного мнения.

Кредо перестройки

Возникла острая потребность осмыслить все происшедшее, подвести хотя бы промежуточный итог. А главное — изложить свои замыслы на будущее. Исподволь зрело у меня намерение написать книгу о перестройке. Вначале я отгонял эту мысль, но она возвращалась и приобретала осязаемые очертания. Уже виделась общая конструкция будущей книги, ее разделы, накапливались записи в блокнотах — как изложить ту или иную тему. Наконец я решился поделиться своим замыслом с моим ближайшим окружением.

Должен сказать, он не встретил горячей поддержки. Фролов советовал подготовить вместо этого цикл лекций, Добрынин и Яковлев считали, что можно ограничиться передачей в издательство сборника моих статей. Я не возражал, но полагал, что разрозненные, написанные по конкретным поводам материалы не заменят цельного рассказа о том, что обсуждалось мною с коллегами, было предметом бесед с зарубежными политиками и оставалось не известным широкой публике — как родилась идея перестройки, какое содержание вкладывал я в это понятие. Наиболее существенные замечания последователи от Медведева, в основном я их принял. Другие ограничились похвалами.

Моей первой книге сопутствовал большой успех. Она встретила широкий отклик и выдержала множество изданий во многих странах. Гонорары направлялись на благотворительные цели, в том числе в Фонд помощи пострадавшим от землетрясения в Армении и Таджикистане. Добавлю, что и Нобелевскую премию, и премию Фьюджи — в общей сложности более миллиона долларов — я передал на те же цели. Значительные суммы были переданы детской клинике Минздрава РСФСР, больницам Брянска, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, где лечились люди, получившие заболевания в результате Чернобыльской аварии, экологических бедствий, а часть в партийную кассу.

Реакция на книгу стала своеобразной лакмусовой бумажкой. Мы увидели, что мир созрел для поворота в лучшую сторону, ждет перемен. И хотя кое-кто из придирчивых зарубежных профессионалов подверг ее критике за «небрежность» в изложении материала, недоговоренность по некоторым темам, в принципе она была принята. Конечно, к ней относились не как к обычному изданию. Она воспринималась как манифест инициатора перестройки.

Неюбилейный доклад к юбилею

Еще в январе 1987 года мы завели разговор о подготовке к 70-летию Октября — какой критерий взять за основу при оценке пути, пройденного после революции, сделанного за перестроечные годы? По традиции от Генерального секретаря ждали оценок по принципиальным вопросам.

В то время в партии, научных кругах и среди широкой общественности были в разгаре дискуссии о содержании начатых реформ. Никто из наших ведущих историков, философов, экономистов против социалистического выбора открыто не выступал, но уже достаточно остро ставился вопрос о природе нашего общества, о критериях социалистичности. Привлекла внимание выпущенная перед XIX партконференцией книга «Иного не дано», большинство авторов которой — радикальные демократы.

Не раз я уже отмечал, что, пока не пойму внутреннюю логику темы, не могу рассуждать, выступать, писать. По складу мышления привержен системному подходу и, приступая к работе над докладом, ощутил потребность начать с начала — вернуться к первым годам Советской власти, чтобы углубить свое понимание зародившихся тогда тенденций. Еще раз перечитал ленинские работы того времени.

Как известно, «Очередные задачи Советской власти» написаны в короткий промежуток мирного времени сразу после революции. По этой брошюре можно судить, как представлял себе Ленин движение к новому обществу, в чем состояла логика преобразований, на какие методы он ориентировался. В последующих работах Ленина ощущается атмосфера Гражданской войны, раскола страны на противоборствующие лагери. А затем — статьи 1922–1923 годов, в которых — нарастающая тревога за судьбу революции. Ленина беспокоило, что методы, применявшиеся в революционном перевороте или в условиях непримиримой борьбы против контрреволюции, укоренились. «Чрезвычайщина», приоритет насилия усвоены «пролетарской бюрократией», становятся неотъемлемым элементом нового строя.