Читать онлайн «Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну». Страница 28

Однако Н. Чемберлен и Э. Даладье, у которых в тот момент была реальная власть в Лондоне и Париже, смотрели на эту проблему иначе, упорно надеясь договориться с Гитлером и явно не желая связывать себя обязательствами в сфере безопасности с Москвой.

К началу лета 1939 г. Германия наглядно обозначила ориентиры своей экспансионистской линии, захватив Чехию и литовскую Клайпеду, разорвав договор о ненападении с Польшей и предъявив к ней территориальные требования. Гитлер заявил о денонсации англо-германского морского соглашения 1935 г. и предъявил колониальные претензии Лондону и Парижу.

Италия захватила Албанию и заключила с Германией в мае 1939 г. широкое военно-политическое соглашение, известное как «Стальной пакт».

Япония развивала агрессивные действия на Дальнем Востоке: оккупировав обширные территории Китая, она в середине мая 1939 г. вторглась с помощью войск своего марионеточного государства Манчжоу-Го в пределы Монголии, где советско-монгольские войска под общим командованием Г. К. Жукова вынуждены были давать отпор интервентам.

В этих непростых условиях продолжались дипломатические усилия по согласованию взаимоприемлемого текста англо-франко-советского договора о взаимопомощи. Немало сложностей вызывало составление перечня стран, которым предполагалось предоставить поддержку в случае агрессии, определение понятий «прямая» и «косвенная» агрессия и т. д. В целом работа шла крайне медленно, оставляя впечатление отсутствия большой заинтересованности западных участников переговоров в их успешном завершении в сжатые сроки, как того требовала складывавшаяся обстановка. «Характер переговоров, в которых с советской стороны принимал участие глава правительства и нарком иностранных дел, а с англо-французской стороны дипломаты не самого высокого ранга, показывал, что правительства Великобритании и Франции не стремились к быстрому достижению действенного соглашения»[42]. Явная цель западных партнеров СССР по переговорам состояла в том, чтобы предотвратить или помешать сближению между Москвой и Берлином.

23 июля советская сторона предложила параллельно с политическими переговорами начать и военные. Однако и они, начавшись 12 августа (английской и французской военным делегациям потребовалось 17 дней для прибытия в Москву) не свидетельствовали о готовности западной стороны к результативной работе. По сути, они были изначально обречены на провал, если учесть, что главы английской и французской военных миссий прибыли без надлежащим образом оформленных полномочий на ведение переговоров и подписание военной конвенции, не имели конкретных планов военного сотрудничества трех держав. Все это контрастировало с четкими инструкциями, имевшимися у главы советской делегации наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова.

Камнем преткновения на переговорах была проблема прохода советских войск через территории Польши и Румынии. От нее в значительной степени зависел исход переговоров. Однако решение так и не было найдено, и переговоры, по сути, зашли в тупик. Когда же 22 августа, после перерыва, делегации встретились вновь, обстановка изменилась.

В условиях надвигавшейся войны и очевидной неготовности Англии и Франции к договоренности с СССР о совместном отпоре агрессии в Москве было решено принять настойчиво продвигавшееся Германией предложение об улучшении отношений между двумя странами. Причем германские дипломаты не скрывали, что Берлин настроен идти на далекоидущие уступки пожеланиям Советского Союза.

15 августа посол Германии в Москве Шуленбург на встрече с В. М. Молотовым зачитал текст памятной записки, в которой, среди прочего, выражалась мысль о «возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества» между двумя странами и ставился вопрос о приезде в этих целях в Москву «на короткое время» министра иностранных дел Германии Риббентропа.

Советская сторона вначале уклонилась от ответа, настаивая на скорейшем подписании с Германией торгово-кредитного соглашения. Такое соглашение было подписано 19 августа. Тем самым, первое условие Москвы для улучшения отношений с немцами было выполнено.

В Берлине же явно торопились с заключением политического соглашения. На то были свои причины. Как явствует из многочисленных документов, в Германии готовились к скорому нападению на Польшу и, соответственно, к войне с Англией и Францией, связанных с Варшавой гарантиями безопасности. Желая избежать войны на два фронта, германское руководство стремилось обезопасить себя на востоке и в этих целях добивалось соглашения с СССР. По оценке директора Института всеобщей истории РАН академика А. О. Чубарьяна, «немецкие представители были слишком заинтересованы в немедленном соглашении с Москвой и были хорошо осведомлены об ее беспокойстве за ситуацию в Восточной Европе и о старых «российских амбициях» в целом. Гитлер и его сподвижники всегда рассматривали Советский Союз как одного из главных стратегических противников. Но ради решения своей основной задачи — нейтрализации России в условиях подготовки войны с Францией и Англией и реализации германских планов в Европе в Берлине, очевидно, считали возможным идти на максимально большие уступки, в том числе и в территориальных вопросах, полагая, что в сравнительно недалеком будущем Германия вернет себе все то, что она отдаст в сферу влияния Советского Союза»[43].

17 августа посол Шуленбург передал в Москве предложение заключить с СССР договор о ненападении сроком на 25 лет, предоставить совместно с СССР гарантии Прибалтийским странам и использовать свое влияние для улучшения отношений СССР с Японией[44].

Москва оказалась перед непростым выбором. К тому времени советское руководство располагало сведениями о плане и сроках нападения Германии на Польшу. Это означало, что германские войска, наступая на Польшу, беспрепятственно вышли бы к советским границам, что усиливало бы непосредственную военную угрозу для СССР. Оказавшись фактически один на один с Германией, Советский Союз был вынужден искать оптимальные пути для обеспечения своей безопасности и принимать соответствующие решения.

В период между 18 и 23 августа немцы настойчиво теребили Москву, добиваясь согласия на приезд Риббентропа для подписания договора. 21 августа Гитлер обратился с личным письмом к Сталину по этому вопросу. После некоторых колебаний, мотивированных желанием несколько оттянуть развитие событий, советская сторона ответила согласием.

Советско-германские переговоры состоялись, и в ночь с 23 на 24 августа между двумя странами был подписан договор о ненападении, известный как пакт Молотова-Риббентропа (по фамилиям подписантов), неотъемлемой частью которого был секретный протокол «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе». Этот документ по определению был призван на какое-то время оградить СССР от войны с Германией. Кроме того, согласно секретному протоколу, Советский Союз в случае войны получал свободу действий в Финляндии, Эстонии, Латвии, Восточной Польше (Западной Белоруссии и Украине) и Бессарабии. В дальнейшем, и это подтвердили последующие события, предполагалось заключить с каждой из упомянутых стран договоры о взаимопомощи с вводом на их территории советских воинских подразделений для защиты их и собственно советских границ.

Фактически это было тайным разделом сфер влияния между СССР и Германией, что в практике того времени было не единичным явлением.

Кстати, до сих пор не утихают споры относительно подлинности секретного протокола. Долгое время сам факт его существования оставался в глубокой тайне. Как отмечалось в выводах Комиссии по правовой и политической оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г. во главе с А. Н. Яковлевым на II Съезде народных депутатов СССР, хотя оригиналы протоколов не найдены ни в советских, ни в зарубежных архивах, «комиссия считает возможным признать, что секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. существовал…»[45].

Подписание советско-германского договора вызвало бурную и в целом ожидаемую реакцию за рубежом. В компактном виде, как сформулировал А. О. Чубарьян, она выглядит примерно так: «беспокойство в Лондоне и Париже, брожение и тревога в балканских, восточноевропейских и прибалтийских столицах, негативное восприятие среди европейской, да и всей мировой общественности, непонимание и растерянность в коммунистических партиях, которые в течение многих лет считали своей главной задачей борьбу с фашизмом»[46].

Споры и суждения противоречивого характера не утихают и по сию пору. Это и неудивительно. Пакт был неординарным и неоднозначным демаршем.

Это был компромисс. Каждая из сторон извлекла из него как выгоды, так и потери.