Читать онлайн «Французская революция: история и мифы». Страница 64

Правда, о том, когда именно это произошло, между историками согласия нет. Как мы ещё не раз увидим, едва ли не по каждому аспекту пребывания Ромма и Строганова в революционной Франции исследователями высказывались разные, подчас весьма далекие друг от друга точки зрения. Впрочем, обо всем по порядку. По словам великого князя Николая Михайловича: "В первых месяцах 1789 года Жильбер Ромм нашел возможным перебраться со своими питомцами в Париж, чтобы там завершить свою задачу (их образования — А.Ч.). Они отправились через Лион, сначала снова в Риом, осматривая на пути шелковые фабрики, угольные копи, оружейные заводы и вскоре прибыли в Париж"[741]. По мнению же А. Галанте-Гарроне, Ромм и Строганов пересекли швейцарско-французскую границу летом 1788 г., в подтверждение чего он ссылается на следующие строки из послания Ромма его другу, директору риомской почты Габриэлю Дюбрелю: "Мы покидаем Женеву в поисках новых сюжетов для образования. Остаток теплого времени года мы хотели бы провести во Франции, в южных областях…"[742]. И хотя письмо не датировано, итальянский историк полагает, что оно написано в июне-июле 1788 г.[743]

В действительности же Ромм и Строганов прибыли во Францию в последней декаде мая 1788 г. В письме отцу из Женевы от 10/21 мая Павел, сообщив, что Демишель уже несколько дней как отбыл в Овернь, добавляет: "Мы тоже скоро поедем. Все приготовления к нашему отъезду готовы, мы только ожидаем выздоровление моей кобылы, которая была очень больна"[744]. А в конце мая, как отмечается в одном из писем племянницы Ромма Миет Тайан, её дядя с учеником находились уже в Лионе, откуда первый прислал своей матери весточку, предупреждая, что на какое-то время они ещё задержатся в этом городе[745]. Но уже 3/14 июня Павел напишет отцу из Риома[746].

Этот родной город Ромма был избран для продолжительной остановки не только потому, что наставник Павла после долгой разлуки хотел увидеться с родными, но, возможно, и по причине более прозаической — из-за отсутствия средств для более далекого путешествия. Старый граф по какой-то причине задерживал очередной перевод денег, и Ромм едва ли не в каждом письме напоминал ему о необходимости выслать их как можно скорее, чтобы они с Павлом могли продолжить поездку[747]. В ожидании ответа учитель с учеником отправились погостить к матери Ромма в Жимо, деревню вблизи Риома, где поселились в доме, который Ромм ещё в 1782 г. через посредников купил на полученное в России жалование.

По свидетельству Миет Тайан, приезда необычной пары ждали уже с начала мая. Мать Ромма пригласила и остальных своих детей, чтобы после долгих лет разлуки они смогли повидаться с братом. Гости стали съезжаться ещё с конца мая, но Ромм и его ученик всё не появлялись. Их уже почти отчаялись дождаться. Но вот 13 июня, когда Миет, жившая в то лето у бабушки, сидела над очередным посланием кузине, её раздумья были прерваны громким шумом, доносившимся снаружи. Снедаемая любопытством, девушка быстро завершает письмо: "Во дворе происходит что-то необычное… Я слышу: лошади, карета. Собаки, гуси, старая Кату (служанка, бывшая нянька Ромма — А.Ч.) — все голосят одновременно. Прощай. Пойду узнаю из-за чего весь этот содом"[748]. Причиной переполоха стал приезд долгожданного сына мадам Ромм с воспитанником — "русским принцем" (так жители Жимо окрестили молодого Строганова).

Легкое перо Миет донесло до нас яркий словесный портрет юного Павла Строганова: «Им нельзя не восхищаться. Он соединяет престиж высокого положения со всеми преимуществами физической привлекательности. Он высок, хорошо сложен, лицо веселое и умное, живой разговор и приятный акцент. Он говорит по-французски лучше, чем мы. Иностранного в нём — только имя да военная форма, красная с золотыми аксельбантами. Его пепельно-русые волосы, постриженные на английский манер, вьются от природы и слегка касаются воротника. Такая прическа очаровательна, она удачно подчеркивает восхитительную свежесть его лица. Всё в молодом графе Строганове, вплоть до уменьшительного имени "Попо", исполнено обаяния»[749].

В Оверни Ромм и Строганов пробыли до 19 августа, и всё это время учеба Павла не прекращалась ни на один день. Вместе с ним на "уроках" присутствовали племянники Ромма — Бенжамен Ромм, Жан-Батист и Миет Тайаны. В корреспонденции Миет мы находим подробное описание педагогических методов, применявшихся их наставником: "Он не требует от своих учеников повторять то, что им излагает. Он хочет лишь, чтобы они всё поняли. Для этого есть один верный способ. Его рассказ всегда сопровождается демонстрацией. Он[750] сравнивает малые предметы с большими. На берегу пруда можно вообразить, что видишь море: плывущая утка дает представление о навигации; птица, рассекающая воздух, рептилия, ползущая по земле, деревья, плоды и цветы — все служит тому, чтобы запечатлеть в наших умах понятия различных наук. Такая манера учить, прогуливаясь, не может не дать положительного результата. С г-ном Роммом ни одного мгновения не пропадает без пользы. По вечерам, перед сном, он играет с нами в игры, требующие математических расчетов. Развлекаясь, мы учимся считать, что показалось бы нам очень скучным, если бы нас заставляли заниматься этим по обязанности"[751].

Овернь с её разнообразными ландшафтами и обилием природных ресурсов открывала широкие возможности для занятий естественной историей. Ромм и Строганов пешком и в карете путешествовали по плодородной равнине Лимань, изучали расположенные вокруг неё потухшие вулканы, пили воду из минеральных источников, осматривали месторождения битума. Впрочем, и о других науках не забывали. Наблюдение за лунным затмением 23 июня стало наглядным уроком астрономии. В знаменитой военной школе, расположенной в местечке Эфиа, Павел и его наставник участвовали в опытах с электричеством. В типографии Клермон-Феррана они знакомились с печатным делом. При посещении замков и храмов Ромм рассказывал ученику об истории Оверни.

Обо всём этом мы узнаем из переписки Миет Тайан. А что привлекало внимание самого Павла? К сожалению, среди архивных материалов, относящихся к овернскому периоду, мне не удалось найти путевой дневник ("журнал") Строганова, где он, как сообщалось им в письмах отцу, делал заметки обо всём увиденном. Та из тетрадей дневника, что имеется в нашем распоряжении, была начата как раз в день отъезда из Оверни, о чем говорит первая же фраза: "19 августа 1788 г. в 7 часов 30 мин. мы покинули Риом, ни с кем не попрощавшись"[752]. О том, что из увиденного произвело на юного графа наибольшее впечатление, можно судить только по трем его письмам, отправленным им за это время отцу. Впрочем, данный источник, несмотря на ограниченный объем содержащихся в нём сведений, имеет свои преимущества. Ведение путевого "журнала" составляло для Павла обязанность, ибо рассматривалось как часть учебного процесса. Не удивительно поэтому, что дневниковые заметки в дошедшей до нас тетради сухи и формальны. Зато в личной корреспонденции, где юноша не был связан требованием отражать всё увиденное, он имел возможность писать лишь о том, что действительно вызывало у него наибольший интерес.

В первом из писем Павел рассказывает о религиозном празднике в Риоме: "Мы сюда приехали в день святого Амабля, празднуемый торжественно здешними обитателями, потому что сей святой почитается покровителем здешняго города. В оной день бывает великой крестной ход и на завтре ярманка; приезжают к этому ярманка из далека, даже из Лиона. Мы смотрели этой ход, котором весьма изряден для такого маленького города. Я думаю, что не трудно найтить лутчаго хода, но трудно найтить, где б народ весел был, как здешный"[753].

Второе послание отцу, ошибочно датированное Павлом 20 июня / 4 июля (правильно — либо 20 июня / 1 июля, либо 23 июня / 4 июля), содержит подробное описание системы церковной благотворительности в Риоме: "Во время, которое я к вам не писал, мы видели здесь достопримечательное заведение; некоторыя из здешных господ сообщились числом до тридцати, чтоб подавать помощь бедным семьям, в городе и в окрестностях обитающим. Они имеют собрания в первое воскресение каждаго месяца, в которых здешной господин curé им подает роспись всех тех бедных семей и их недостатков, для коих те господа складываются деньгами, в течение года до семи тысяч ливров. Оныя деньги отдают сестрам щедрости, имеющим должность приготовить платье, пищу, лекарства и пр. и разносить по домам тех семей"[754].

И, наконец, третье из указанных писем целиком посвящено взаимоотношениям Павла с его учителем, о чем подробнее будет сказано ниже. Пока же лишь отметим, что, судя по приведенным письмам, наиболее живой интерес из всего увиденного юноша, похоже, проявлял к аспектам, так или иначе связанным с религией. И это впечатление отнюдь не обманчиво. С детских лет Павла Строганова отличала глубокая религиозность. Во многом это было связано с особенностями воспитания. Попо родился в Париже и жил там с родителями до семилетнего возраста. Родным языком он считал французский. Когда же семья вернулась в Россию, мальчика стали усердно учить русскому языку и основам православия. Разумеется, ни в том, ни в другом Ромм не был компетентен, и задача преподавания этих предметов легла на плечи русских учителей. Более того, согласно педагогической теории Ж.-Ж. Руссо, каковую Ромм положил в основу своей системы воспитания, регулярные занятия с ребенком следовало начинать лишь с 12 лет. Вот почему Ромм и приступил к ним лишь в 1784 г. Следовательно, с 7 до 12 лет, когда ребенок особенно восприимчив к новым впечатлениям, Попо систематически изучал лишь русский язык и религию. Да и позднее, как свидетельствуют письма юного Строганова из Киева 1785–1786 гг., эти предметы занимали наибольшую часть его учебного времени в течение всего периода пребывания в России[755]. Неудивительно, что к моменту отъезда за границу, где Павлу предстояло интенсивно осваивать естественные и точные дисциплины, его религиозные убеждения были уже достаточно прочными. Как отмечал Ромм в одном из писем: "Особенно живой интерес он проявляет к Священному писанию. В те моменты, когда мы можем заняться чтением, я ему предлагаю различные интересные работы, которые он мог бы слушать с удовольствием, но он постоянно предпочитает Ветхий или Новый Завет"[756].