Читать онлайн «Французская революция: история и мифы». Страница 59

Кутон, прилежный ученик Руссо, также считал "естественную", или, как он её ещё называл, "вселенскую" (universelle) мораль важнейшим средством разрешения всех проблем общества. Причем этическое объяснение он давал не только политическим или социальным, но и экономическим явлениям. Например, ещё будучи в Париже, он видел причины инфляции не в состоянии экономики, а в развращающем влиянии англичан[684]. Когда в Клермон-Ферране торговцы, напуганные инцидентом в Риоме и лишившиеся из-за рекрутского набора значительной части клиентуры, опасались открывать лавки, Кутон расценивал это как следствие испорченности и злого умысла[685].

Соответственно путь к вожделенному царству Свободы, Равенства и Братства, по Кутону, — воспитание, просвещение, искоренение "фанатизма и предрассудков" (под коими он понимал католицизм), борьба с "нравственной испорченностью", которая трактовалась как преступление против Революции. А поскольку для утверждения в обществе новых этических ценностей требовалась сильная государственная власть, триумфальное возвращение на родину покорителя Лиона ознаменовалось ещё более радикальной, чем прежде, "чисткой" органов управления. Уже в день отъезда из Лиона Кутон издал постановление об аресте и предании суду бывших должностных лиц администрации Пюи-де-Дома, подписавших в июне протест против изгнания жирондистов. Вернувшись в департамент, Кутон произвел перестановки в составе наблюдательных комитетов, пополнив их своими людьми. В то же время он усилил контроль над этими органами, создав для того Временную передвижную комиссию всеобщего наблюдения. Из народных обществ — местных аналогов Якобинского клуба — по требованию Кутона были изгнаны все колеблющиеся. Предпринятые им кадровые изменения оказались настолько эффективными, что вплоть до падения робеспьеристов местные власти ревностно и беспрекословно выполняли намеченную Кутоном программу преобразований.

Центральным пунктом данной программы являлось вытеснение католичества искусственно создаваемым гражданским культом. Уже в Амбере, первом городе департамента, куда Кутон и Менье торжественно прибыли по окончании лионской кампании, они издали постановление о публикации за государственный счет антихристианских куплетов и рассылке их по всем коммунам Пюи-де-Дома. 20 брюмера (10 ноября 1793 г.) Кутон устроил в Бийоме публичное разоблачение реликвии "святой крови" и, наконец по прибытии в Клермон-Ферран издал постановление о запрете всех культов[686].

В те дни по всей Франции развернулась кампания дехристианизации, тон которой задавали ультрареволюционеры из Парижской Коммуны. Однако антикатолические меры Кутона, несмотря на сходство методов, нельзя ставить в один ряд с деятельностью Шометта в Париже, Дюмона в департаменте Сомма, Фуше в Невере, Лекиньо в Шаранте и других дехристианизаторов. Если те, оскверняя храмы и принуждая священников к отречению, стремились заменить религию атеизмом, для которого они придумали эвфемизм "культ Разума", то Кутон вовсе не желал отказываться от веры в "Создателя Вселенной, поддерживающего гармонию в природе и творящего чудеса, которыми мы восхищаемся, не понимая их"[687]. Борясь с христианством, он отнюдь не хотел видеть на его месте зияющую пустоту атеизма. Ещё 25 июня, сообщая землякам о принятии Конституции, он писал: "Нас больше не обвинят в атеизме, поскольку мы признали реальность Верховного существа, отрицать бытие которого могут, на мой взгляд, только безумцы или злоумышленники, не желающие читать в великой книге природы. Нас больше не обвинят в безбожии, потому что и в Декларации прав, и в Конституции мы закрепили свободу культов"[688]. Пытаясь подорвать католичество, Кутон мечтал возвести на его руинах стройный храм гражданской религии. Вот почему его действия не вызвали и тени неудовольствия у Робеспьера, сурово осудившего атеизм дехристианизаторов.

Впрочем, верующее население Пюи-де-Дома, думаю, вряд ли столь же хорошо осознавало эту разницу, как искушенные политики. Искусственный гражданский культ был ему чужд, а святыни, которым поклонялись многие поколения, здесь подвергались не менее изощренному надругательству. 27 брюмера (17 ноября) в Иссуаре состоялся торжественный обед в честь взятия Лиона. Председательствовал сам Кутон. Апофеозом празднества стало сожжение более 200 статуй святых из церквей города. В те дни революционные общества Пюи-де-Дома организовывали публичные отречения священников, а наиболее экзальтированные санкюлоты меняли свои христианские имена на имена античных героев. Кутон показал пример, назвав себя Аристидом в память об афинском полководце.

Главным же мероприятием кампании по искоренению "фанатизма" и распространению новой морали стал пышный праздник, устроенный в честь "мучеников свободы" Марата и Шалье 30 брюмера (20 ноября) в Клермон-Ферране. Церемония началась утром выступлением Кутона в Якобинском клубе. Затем процессия двинулась к кафедральному собору, где официальные лица произнесли речи "о самых нравственных и самых возвышенных положениях Конституции". В заключение Кутон "в немногих словах описал столь желанную вселенскую мораль". Официальная часть завершилась исполнением патриотических песен, после чего участники торжества отправились громить храмы. С радостными возгласами санкюлоты выбрасывали изображения святых из церквей и стаскивали на центральную площадь, где был разложен огромный костер. Многие, глумясь, надевали на себя ризы и другие атрибуты облачения священников. Один из новых магистратов департамента бродил по улицам, волоча за собой на веревке особо почитаемую горожанами статую. Вечером утомленные якобинцы вновь собрались в клубе и увлеченно предались пению. Сам Кутон исполнил песню "О глупом почитании святых". Затем всесильный "проконсул" разрешил "малоимущим патриотам разрушить церкви, признанные совершенно бесполезными, и по своему усмотрению распорядиться их содержимым". Лишь глубокой ночью, когда сон сморил наконец повеселившихся за день санкюлотов, завершилось это великое торжество новой морали[689].

На празднике Кутон объявил о принятии двух мер, ставших важными элементами его политики по превращению департамента в образец для всей страны. Обе они также имели ярко выраженное этическое содержание. Первой из них было создание в Пюи-де-Доме контролируемой государством системы образования и воспитания. И Робеспьер, и Сен-Жюст, и Кутон считали, что подобным образом можно наиболее эффективно обеспечить формирование идеального, на их взгляд, человека, живущего исключительно интересами государства. Этим объясняется повышенное внимание робеспьеристов к организации школы. Ещё накануне отъезда в действующую армию Кутон особым постановлением запретил преподавать лицам, не имеющим свидетельства о благонадежности. Теперь же он потребовал от якобинцев создать в каждом кантоне комитет по просвещению, чтобы надлежащим образом влиять на умы и сердца сограждан.

Вторым важным шагом Кутона явился разовый налог на "богатых эгоистов" в размере 1 200 000 ливров, несколько дней спустя оформленный специальным постановлением. О том, что эта мера не вызывалась военной необходимостью и носила не столько экономический, сколько "воспитательный" характер, свидетельствует и формулировка, выбранная для определения облагаемых граждан, и само использование полученных средств. Сразу же после сообщения о налоге Кутон от имени Республики вручил по 2 тыс. ливров четырем "добродетельным девушкам", заранее подобранным муниципалитетом. Очевидно, подобная последовательность символизировала суть политики Кутона: наказать "эгоистов", то есть нравственно испорченных людей, и воздать должное "добродетели". Собранные деньги планировалось потратить так: 225 тыс. на образование, 50 тыс. на поддержку народных обществ, 700 тыс. на помощь неимущим семьям, 225 тыс. на обеспечение занятости работоспособных бедняков.

Связь первых двух статей с политикой утверждения в обществе новых моральных ценностей очевидна. И учебные заведения, и народные общества были призваны стать рассадниками "естественной" нравственности. Финансирование же третьей и четвертой статей, помимо филантропических целей, имело, как следует из преамбулы постановления, и ярко выраженный этический подтекст[690]. Кутон отнюдь не рассматривал данную меру в качестве первого шага к перераспределению имущества от одного социального слоя к другому. Напротив, он был решительным противником подобной дележки. В упоминавшемся ранее письме от 25 июня 1793 г. он утверждал: "Нас больше не обвинят в желании ввести аграрный закон, поскольку мы отнесли собственность к числу прав человека и при помощи Конституции поставили её под защиту законов"[691]. Контрибуция же на "богатых эгоистов" Пюи-де-Дома представляла своего рода принудительную благотворительность, урок, дабы приучить имущих к тому, что они время от времени должны делать добровольно из гуманных соображений.