Читать онлайн «Махно и махновское движение». Страница 5

Публикация полного текста дневника в 1990 г. 50 позволяет вернуться к проблеме его подлинности. Теперь уже нельзя сказать, что «едва ли не две трети его отведены описанию «пьянства» Махно», как считал В. Литвинов. Весь «компромат», связанный с пьянством, сосредоточен в записях 6–7 и 12–13 марта. Остальные записи посвящены боевым действиям, переездам, переживаниям молодой женщины, что явно исключает предположение об авторстве кого–нибудь из чекистов. Автор текста, несомненно поддерживает цели движения: «Сильно замерзли и устали наши хлопцы, пока завершили это дело, однако наградою за этот труд и муки у каждого повстанца было сознание того, что и маленькая группа людей, слабых физически, но сильных духом, вдохновленных одной великой идеей, может делать большие дела». 51 В таком духе выдержан почти весь текст и это служит ответом на сомнение Литвинова в том, что записи эти можно было «делать открыто, в условиях походной жизни, когда все протекало на виду у Махно. «». 52. Найти критический фрагмент в тетрадке при беглом чтении было трудно, тем более, что Махно плохо владел украинским. Но это не объясняет «ошибки» большевиков в отношении имени жены Махно и ряда других обстоятельств (например, упоминания о том, что муж приставал к автору, то есть к собственной жене). С другой стороны, Галина Кузьменко подтверждала, что вела дневник, хотя и не помнила, чтобы заносила туда сведения о моральной деградации батьки. 53

Возможны три версии, объясняющие происхождение дневника.

Во первых, он мог быть написан рукой Федоры Гаенко, попавшей в руки ЧК. Чтобы текст выглядел правдоподобней, в его основу был положен подлинный дневник, в который с целью компрометации движения вставлены небольшие фрагменты. Остальная часть готовилась для использования при судебной расправе над Махно. Подлинный дневник мог быть написан самой Ф. Гаенко (это объяснило бы некоторые несуразности в тексте, которые уже упоминались) или Г. Кузьменко (в пользу этой версии говорит несколько упоминаний «Фени» в третьем лице, но они могли попасть в текст при переписке, тем более что значительная запись о Фене, относящаяся к 24 февраля, вообще приписана в конце текста)54. Во–вторых, весь текст от начала до конца мог быть написан Г. Кузьменко. Странности, связанные с его появлением на свет, могли быть следствием неразберихи в большевистских органах, типичной для времени гражданской войны. В этом случае критические записи четырех дней марта можно предположительно объяснить как следствие психологического срыва Махно и обиды жены на него. Впрочем, окончательный ответ на вопрос о подлинности записей 6–7 и 12–13 марта может дать только графологическая экспертиза. Во всяком случае, остальная часть текста не вызывает сомнений как подлинное свидетельство событий февраля–марта 1920 г.

Этот же период описывается в тексте В. Белаша, который тоже носит дневниковый характер и местами почти дословно повторяет «Дневник жены Махно». 55 Учитывая, что Белаш работал над своими мемуарами под контролем ГПУ, это не может считаться доказательством подлинности дневника. Однако, как и автор дневника, Белаш добавляет к «заданной теме» пьянства Махно, собственные штрихи, показывающие успехи повстанцев и жестокости красных. 56

Видимо, как и в случаях с мемуарами В. Белаша и А. Чубенко, дневник содержит обширное историческое ядро и может быть использован в качестве надежного исторического источника при анализе тех вопросов, которые лежат в поле данного исследования. Что касается спорных фрагментов, компрометирующих Махно лично, то они принципиально не могут повлиять на характеристику военной и социальной политики движения, так же, как и скандалы, связанные с личным обликом современных политиков, в действительности имеют мало отношения к характеристике их политического курса.

В 1928 году государственное издательство напечатало «Мемуары белогвардейца» Н. В. Герасименко «Батько Махно» 57, представлявшие махновское движение в качестве кучки бандитов. Малейшее сравнение с архивными документами доказывает, что Н. Герасименко не имел никакого представления о движении и писал о нем понаслышке. Характерно, что это сочинение было переиздано большим тиражом в 1990 г. Крайне тенденциозными приходится признать и мемуары бывшего анархиста И. Тепера 58, вынужденного доказывать свою верность большевизму яростной критикой махновщины, в значительной части случаев далеко уходящей от фактической стороны событий, которую сегодня легко установить по архивным источникам. Тем не менее, в отличие от «воспоминаний» Н. Герасименко, работа И. Тепера имеет источниковое значение, так как содержит немало личных наблюдений, которые не продиктованы социальным заказом.

Воспоминания большевиков также неравнозначны. В них встречается и откровенная враждебность, существенное искажение фактов 59, и интерес к чисто военной стороне дела, отдающий должное военному искусству Махно 60, и даже некоторая симпатия, проглядывающая, например, в мемуарах В. Антонова — Овсеенко и А. Скачко. 61 Впрочем, здесь уже можно говорить не только о мемуарах, но и об историографии.

В историографии махновского движения уже в 20‑е гг. резко выделились «очернительское» пробольшевистское и апологетическое направления, преодоление которых в нашей стране началось только после 1988 г., когда стал выходить массовый «самиздат».

Границы объективности советской историографии демонстрирует вышедшая в 1927 г. книга М. Кубанина «Махновщина». 62 Это, пожалуй, наиболее фундаментальное исследование махновского движения в рамках марксистско–ленинской школы. Интересный материал, часть которого Кубанин почерпнул из труднодоступных до сих пор архивов, помогает решить немало загадок движения. Но работа Кубанина несет на себе ярко выраженную печать социального заказа — книга полна искажений фактов и идеологизированных оценок, которые «по наследству» перешли в более поздние пробольшевистские сочинения.

Интересная работа была опубликована в 1923 г. Б. Колесниковым 63, исследовавшим, кроме всего прочего, влияние махновского движения на рабочее движение. Естественно, и эта работа не лишена обусловленных господствующей идеологией недостатков.

С 20‑х-З 0‑х гг. вышло несколько пробольшевистских произведений гораздо худшего качества, которые, однако, ввели в научный оборот некоторые новые источники. 64 В 1966 г. вышла статья С. Семанова «Махновщина и ее крах» 65 — несомненное свидетельство упадка отечественной историографии гражданской войны даже в сравнении с 20‑ми гг. Работа С. Семанова открыла собой новую полосу пробольшевистской историографии, характеризовавшейся отсутствием идейной новизны, но вовлекавшую в научный оборот новые источники — к сожалению, очень небольшими дозами, не позволявшими беспристрастному читателю составить собственное представление о движении. 66 В этом же духе выдержаны и обобщающие работы по истории анархизма, выполненные С. Каневым 67, но они представляют интерес благодаря привлечению богатого (для условий действия цензуры) фактического материала по истории анархистских организаций России и Украины.

Понятно, что господство таких научных по форме сочинений в отечественной историографии могло продолжаться только в условиях искусственного поддержания монополии марксистско–ленинской идеологии в историографии отечественной истории XX в.

«Последним вздохом» уходящей пробольшевистской историографии махновского движения и в то же время ее наиболее характерным, «сводным» вариантом является работа В. Волковинского «Нестор Махно и его крах». 68 На ней стоит остановиться подробнее. Сочинение В. Волковинского является одним из примеров жанра, характерного для переходного времени «гласности» — сочетания тенденциозной публицистики с научным аппаратом. Произведения этого рода имеют научное значение благодаря введению в оборот большого количества источников. 69 Однако выводы и оценки таких книг из приводимых источников как правило не вытекают, а часто и прямо противоречат им. Сами источники, приводимые авторами, требуют проверки, так как их трактовки в ряде случаев могут расходиться с содержанием документа.

Безусловная приверженность В. Волковинского позиции коммунистической партии подчиняет историческую реальность и создает совершенно фантастический фон повествования. Например: «По призыву В. И. Ленина на борьбу с немецко–австрийскими захватчиками поднялись революционные массы страны». 70 Это — о времени сразу после заключения Брест — Литовского договора. И далее: «Взоры украинского народа были обращены к Советской России». 71 По В. Волковинскому, только «стойкие большевики» могут помочь «бывшему бунтарю разобраться в сложной обстановке и найти единственно верный путь в революции, научиться видеть перспективы революционного будущего». 72 Соотнесение с этим «единственно верным путем» и является критерием оценок автора.