Читать онлайн «Многоликое средневековье». Страница 58

Своеобразное чествование весны происходило в Нюрнберге. Туда являлись из окрестных деревень крестьянские девушки, разряженные в свои лучшие одежды. У каждой из них был под мышкой небольшой открытый гробик с куклой, изображавшей смерть или, что означало то же самое, зиму. Они ходили по улицам города и монотонно распевали особенные, подходящие к случаю песни. Горожане наделяли их съестными припасами и деньгами.

Еще недавно население пфальцских и швабских деревень выходило в поле для празднования весны. Одни парни обвешивали себя соломой, другие - зеленью; во главе первых стоял зимний король с соломенной короной на голове и деревянным мечом в руках, во главе вторых - летний король, разукрашенный зеленью; первые парни изображали свиту зимнего короля, вторые - летнего. Последние несли на руках изображение весны. Свита зимнего короля прославляла в своих песнях зиму. «Мы изображаем зиму, - пели они, - мы мостим пруды и ручьи, мы увешиваем края крыш ледяными сосульками и покрываем снегом всякую пыль и грязь…» Сопровождавшие летнего короля прославляли лето: «Лето приносит с собой фиалки и всякие цветы, красные и белые цветочки в пестрой корзинке; лето ничего не боится, оно сбросит зиму в грязь,

лето сильно, оно сбросит зиму в ручей; милому лету с березками свежими, с цветами различными все мы рады, рады, рады!» После этого обе толпы вступали в борьбу, которая заканчивалась так же, как борьба между двумя парнями, из которых один изображал зиму, а другой - лето. В заключение празднества на холмах зажигали костры, разводили их в поле, затевали вокруг них хороводы, пели веселые песни; все эти костры зажигались без помощи железа: огонь вызывался трением деревянных кусков.

Весну поджидали с нетерпением. Уже в самом начале года, когда совершался солнечный поворот, пелись песни, приветствовавшие ее. И как были рады ее наступлению! Кто срывал первую фиалку, тот немедленно оповещал всех о своей нату, шест втыкали в землю и плясали вокруг него. С таким же горячим приветом встречали поселяне первую ласточку, первого аиста и даже первого майского жучка. Наступал вожделенный май, все расцветало кругом. Тогда дома и колодцы украшали свежими березками; парни убирали благоухающей зеленью дома, в которых жили их суженые. Накануне 1-го мая парни выбирали из среды сельских девушек майских королев, парни и девушки давали взаимные обещания танцевать друг с другом в продолжение всего лета, давали друг другу клятву верности, причем объявлялись женихи и невесты.

До сих пор в деревнях, расположенных между Галле и Лейпцигом, местное крестьянское население соблюдает следующий обычай. Несколько десятков молодых людей, наряжен-ных турками или гусарами, разукрашенных цветами и березовыми ветками, отправляются в Троицын день верхами и на телегах в недалеко расположенный лес за Маем. Впереди них бежит или едет гаер, потешающий их своими песнями и прибаутками; за гаером - телега с музыкантами, а за ними - телега с деревенскими девушками. В лесу вырубают молодую березку, привозят ее торжественно на условленное место, водружают там и забавляются танцами, которые происходят вокруг дерева.

Наступал самый длинный летний день. Когда уже совершенно смеркалось, крестьяне зажигали костры на полях и холмах, и даже на горах. Ближайшие участники и участницы празднества прыгали через костры или через тлевшие уголья: существовало поверье, что такое прыганье содействует развитию здоровья и сообщает всякое благополучие, как, например, урожай льна и тому подобное. Потом зажигали какое-нибудь дерево. По одну сторону его располагались парни, по другую - девушки; и те, и другие перебрасывались венками, бросали в огонь травы, имеющие какое-нибудь особенное - таинственное или целебное - значение, и приговаривали при этом: «Пусть уйдет и сгорит вместе с этой травой всякое горе мое».

Так праздновалась весна, ее близость, ее наступление, ее высшее развитие. Сколько искренних горячих чувств, сколько любви, пламенной любви к природе сказывалось в этих празднествах! Народное веселье невольно привлекало к себе, увлекало и знатных людей, и нередко в таких празднованиях принимали участие даже владетельные особы.

Празднование другого великого христианского праздника, Рождества Христова, совпало с языческим праздником зимнего солнцеворота, поворота, как говорят, зимы на лето. Это и был первый народный праздник, начинающий праздничный год, приветствовавший приближающуюся весну. Он посвящался богу Солнца и его супруге, богине Фрейе, и назывался у германцев Julfest, что означает «праздник колеса» (jul - колесо). Здесь разумелось, конечно, солнечное колесо, солнечный диск. Этим-то и объясняется обычай скатывать с отлогостей горящие колеса в праздники, посвященные солнцу. И на Рождество зажигали по деревням костры совсем так же, как в Пасху или в Иванову ночь. Весело трещал огонь в просторной печи крестьянского дома, перед ним собиралась вся семья - и убеленный сединами старец, и цветущий ребенок; весело пелись рождественские песни, сказывались рождественские рассказы. До сих пор в Англии торжественно поддерживается в рождественскую ночь огонь в камине и собравшаяся перед ним семья поет рождественскую песнь. В Англии, Швеции и Норвегии долгое время сохранялся обычай зажигать на Рождество обручи и скатывать их с отлогостей, в Германии же укоренился достигший большого развития и широко распространившийся обычай зажигать елку, предварительно украсив ее яблоками и орехами, бывшими в древнейшие времена предметами языческих жертвоприношений; обычай золочения орехов указывает н.а глубокую древность, на языческую пору, когда быкам, приносившимся в жертву, золотились рога.

Характернейшим из рождественских обычаев было хождение со звездой. Три мальчика наряжались царями; один из них вымазывал при этом свое лицо сажей, так как должен был изображать царя мавританского. Этот-то мавританский царь ходил в сопровождении своих товарищей из дома в дом со звездой, укрепленной на конце длинной палки или наверху особого прибора, состоявшего из нескольких скрепленных друт с другом продолговатых дощечек, которые могли или сблизиться, или разделиться при посредстве простых шарниров*. К концу прибора, кроме упомянутой звезды, приделывалось еще иногда изображение замка, которое для упрощения дела, вероятно, рисовалось и в середине большой рождественской звезды. В одно из замковых окон смотрит на дорогу Ирод, а по дороге идут три маленьких царя; они направляются к яслям, в которых лежит Младенец Иисус, а вокруг виднеются изображения Иосифа и Девы Марии, а также маленького вола и осленка. Иногда все эти изображения вырезались и прилаживались таким образом, что могли передвигаться, Они служили как бы иллюстрацией для рождественских песен, распевавшихся колядующими. Вот одна из таких песен**:

Не для потехи мы пришли. Господь, нам добрый день пошли, Пошли нам радостей, утех, Что уготовил он про всех!

Грозили беды нам, когда Мы шли дорогою сюда;

Мы проходили по горам, Звезда в пути сияла нам.

Пришли мы к Ироду. Сейчас

Он из окна увидел нас, И вопросил он нас тогда: «Откуда путь ваш и куда?»

Мы отвечали на вопрос: «Мы в Вифлеем идем; Христос От Непорочной Девы в нем Родился, мы к нему идем,

И нас ведет туда звезда». Нам Ирод говорит тогда: «Остановитесь у меня, Всего-то вдоволь дам вам я!»

«Ах, нет, ах, нет, мы так спешим, Чтоб помолиться перед Ним; Ребенок чудный, нежный тот Нам радость, счастье принесет».

«Когда увидите его,

Бы мне поведайте про то;

Хочу туда пойти я сам

С молитвами, подобно вам»,

Остановились мы, когда Остановилася звезда, Мы ясли видели в углу И пели Господу хвалу.

Такие песни заканчивались пожеланиями долгой жизни хозяевам, приютившим славящих Христа. Иногда эти заключительные строфы были многочисленны, так как славящие обращались к каждому члену семьи в отдельности. Кроме того, были в ходу «песни пастырей» (Hirtenlieder). В одной из них говорится о внезапном пробуждении пастухов в самую полночь, о пении ангелов, потом о быстром приходе пастырей к Господним яслям. В следующих строфах описывается обстановка, среди которой лежал в яслях Младенец Христос. Особенно хорошо следующее место этой песни: «О, Боже Всесильный, какой же там холод! Там можно замерзнуть и жизнь потерять! Как жаль мне Младенца. Какой резкий ветер! А мать как бедна! Смилуйся, Боже, над нею! У нее нет котелка, чтобы сварить что-нибудь малютке; у нее нет ни муки, ни сала, ни молока, ни соли!»

В романских странах, сперва в церквях францисканских монастырей, а потом и во всех церквях, а следовательно, и сельских, устанавливались ясли; в яслях клалось изображение Христа Младенца, около них ставились изображения Пресвятой Девы и Иосифа, а также и неизбежные фигуры домашних животных. Можно себе легко представить, с каким чувством посещали крестьяне храм Божий в рождественские праздники, как благоговейно смотрели они на ясли, освещенные множеством свечей, какое светлое впечатление уносили они домой! Так ярко представляла им церковь ту бедную обстановку, в которой родился Спаситель мира и которая была так похожа на обстановку, окружавшую их самих! Это изображение резко отпечатлевалось в их памяти и приносило им величайшее утешение, облегчало их нелегкую долю.