Читать онлайн «Тайны финской войны». Страница 47

Но все это были солдаты, а мне нужны были еще офицеры. На советских пленных офицеров я не хотел тратить времени: при первом же контакте с ними я увидел, что бывшие среди них два — три получекиста- полусталинца уже успели организовать ячейку и держали офицеров в терроре — о малейших их жестах все будет известно кому следует в России, и их семьи будут отвечать головой за каждый их шаг. Я решил взять офицеров из белых эмигрантов. Общевоинский Союз приказом поставил в мое распоряжение свой Финляндский отдел. Я взял из него кадровых офицеров, но нужно было потратить немало времени, чтобы подготовить их и свести политически с солдатами. Они говорили на разных языках, и мне нужно было немало поработать над офицерами, чтобы они нашли нужный тон и нужные отношения со своими солдатами. Но в конце концов все это прошло удачно. Было еще много разных проблем… Наша армия должна была строиться не на советских уставах, а на новых, которые нужно было создавать заново… Как обращаться друг к другу? «Товарищ» — это советчина; «господин» — политически невозможно и нежелательно. Значит, «гражданин», к чему солдаты достаточно при — выкли; а к офицерам «гражданин командир» — это вышло. Я назывался «гражданин командующий»».

Бажанову приходилось преодолевать то предубеждение против эмигрантов, которое сложилось у красноармейцев под влиянием советской пропаганды. Корреспондент брюссельского журнала «Часовой» А. Ма- евский, беседовавший с пленными в Финляндии, сви детельствовал:

«Многие пленные… воображали, что в Финляндии еще хуже (чем в СССР. — Б. С.) и что там властвуют только генералы и дворяне и чуть ли на улицах вешают публично людей. Поэтому естественно их изумление, когда их, «освободителей», принимали с места в карьер в штыки и пули. К русской эмиграции отношение в высшей степени враждебное. Русская эмиграция представляется им как сборище бежавших князей, генералов, помещиков, дворян, которые вывезли из обедневшей поэтому России свои капиталы, понастроили за границей себе дворцы, входят в стачки с «иностранными диверсантами и капиталистами», всюду мешают развитию отношений с Европой и проч. и проч. Слушают с разинутыми ртами о том, как живет эмиграция, как трудится, работает и как дорожит русским именем. Слушают, молчат, но, видно, этому не верят. Слишком это для них невероятно».

Бажанову все же удалось преодолеть рознь между бывшими красноармейцами и офицерам и — эмигранта- ми. Сам же он доверие офицеров завоевал только тогда, когда не дрогнул во время бомбежки Хельсинки, не ушел в убежище, а продолжал спокойно объяснять задание в помещении штаба, размещенного на пятом этаже высокого здания. После этого ветераны Белого движения начали называть бывшего сталинского секретаря не «господин Бажанов», а «гражданин командующий». На все это и на обучение и снаряжение РНА ушло почти 2 месяца. Кроме того, переброска бойцов и командиров в лагерь вблизи фронта затруднялась налетами советской авиации на железнодорожные узлы, из‑за чего поезда могли двигаться только по ночам. Поэтому РИА так и не успела до заключения мира принять участие в боях.

Красная Армия завершала тем временем приготовления к мощной атаке на линию Маннергейма. Подготовка к наступлению включала обучение войск штурму укрепленной полосы. Улучшилось и снабжение. Буденовка, столь неподходящая для суровой северной зимы, была заменена шапкой — ушанкой. Войска получили в достаточных количествах зимнее обмундирование, маскировочные халаты и лыжи. Ускоренно возводили утепленные землянки и сборные домики, снабженные обогревателями. Но для обогрева и воодушевления использовалось и народное средство: с января бойцам стали ежедневно выдавать «наркомовские» 100 грамм (по обстоятельствам водочная порция бывала существенно больше). Увеличили также нормы выдачи сахара и жиров.

Уже 1 февраля 1940 года советские войска имели на финском фронте 40 дивизий, насчитывавших 976 тысяч человек. К ним непрерывно продолжали прибывать подкрепления. Красной Армии противостояли 12 финских пехотных дивизий, 4 пехотные и 1 кавалерийская бригады и несколько отдельных батальонов. Из них 9 пехотных дивизий и 1 кавалерийская бригада вели оборону на Карельском перешейке. В финской армии насчитывалось немногим более 300 тысяч человек. Несмотря на то что к началу февраля общие финские потери составили около 21 тысячи человек, численность армии по сравнению с началом войны за счет призыва запасных возросла примерно на 40 тысяч. Советские войска к 11 февраля имели 1558 боего- товых танков, которым финны могли противопоставить лишь 10 исправных машин…

Однако отдадим должное советской Ставке Главного командования в умении сосредоточить огромные силы и средства на нужном направлении. К 10 февраля на фронте и в ближайшем резерве находились 47 стрелковых и мотострелковых, 2 кавалерийские и 2 мотокавалерийские дивизии, 7 танковых, 3 авиадесантные бригады и 2 мотострелковые бригады, не говоря уже о большом количестве лыжных батальонов (около 30). Основная масса войск была сосредоточена на Карельском перешейке.

Уже после окончания советско — финляндской войны командовавший 2–м армейским корпусом генерал- лейтенант X. Эквист признавал: «Для нас было сюрпризом, что русские сконцентрировали неслыханную по своей мощи военную силу. Мы не ожидали, что эта огромная армия сможет свободно передвигаться на ограниченном пространстве Карельского перешейка».

Действительно, если в начале войны соединения Красной Армии, действовавшие против Финляндии, насчитывали не более 400 тысяч человек, то уже к 10 января 1940 года такое вот количество войск сосредоточилось на одном только Карельском перешейке, а к 10 февраля там было уже 700 тысяч бойцов и командиров. На всем же советско — финском фронте численность личного состава Красной Армии превысила 1 миллион человек.

Пока к линии фронта шли все новые эшелоны, советские артиллеристы, пользуясь своим колоссальным превосходством, выкатывали 122–мм и 152–мм пушки и 152–мм гаубицы — пушки на дистанцию не более километра и прямой наводкой, вопреки всем уставам, вели стрельбу на разрушение укреплений противника. Остальные орудия полков и дивизионов били по финским батареям, не позволяя им противодействовать разрушению дотов и дзотов.

Никуда не годная лыжная подготовка частей и соединений Красной Армии, казалось бы, должна была склонить Главное командование перебрасывать на фронт дивизии из снежных районов Сибирского, Забайкальского и Уральского военных округов и Дальне — восточного фронта. Но такая переброска на тысячи километров представлялась Кремлю слишком дорогостоящим делом. К тому же Сталин боялся ослаблять войска этих округов, из‑за напряженности в отношениях с Японией после Халхин — Гола. За все время финской войны из Сибирского военного округа были переброшены всего две дивизии: 37–я и 91–я, а из Уральского — одна, 128–я.

Отметим, что и 37–ю стрелковую дивизию Сибирской можно было назвать только с известной долей условности. В июне — июле 1939 года ее направили из Белорусского особого военного округа под Омск с тем, чтобы перебросить дальше, на Халхин — Гол. Пока дивизия готовилась к боям, конфликт в Монголии закончился. Ее частям пришлось зимовать, можно сказать, в чистом поле, поэтому начавшуюся в декабре 1939 года передислокацию на финский фронт командование дивизии да и многие бойцы приняли за благо.

Лыжные батальоны частично формировались из личного состава Уральского и Сибирского округов, однако даже у сибиряков и уральцев лыжная подготовка не всегда была на должном уровне.

Пока артиллеристы громили укрепления противника, вскрытые разведчиками, в большинстве частей шла напряженная боевая подготовка. Командир 123–й стрелковой дивизии генерал — майор (в период войны — комбриг) Ф. Ф. Алябушев рассказывал: «В тылу мы устроили учебное поле. На нем день и ночь проводились занятия. То, что обнаружилось в системе укреплений противника, мы старались воспроизвести на учебном поле и тренировались в условиях, максимально приближенных к боевым. На учебном поле преодолевали проволочные заграждения, вели огонь по укрепленным точкам, блокировали доты и т. д. Главное внимание обращали на движение пехоты за огневым валом, на использование броневых щитков и взаимодействие на поле боя с танками, с полковой и батальонной ар — тиллерией». Загадкой остается, почему такую учебу не догадались провести еще в мирное время.

Столь же трудно понять, почему до войны танкисты не умели взбираться на противотанковые рвы и разбивать бетонные надолбы, а многие пехотинцы, даже в полках и дивизиях, считавшихся кадровыми, не умели метко стрелять и маскироваться. С лыжами дело вообще было швах. Еше весной и летом 1939 года командование ЛВО отдало пять приказов о сбережении и улучшении содержания лыжного имущества, но лыж не хватало, и большинство бойцов ходить на них не умели. Многие командиры заставляли бойцов учиться лыжному бегу в шинелях, что потом вызвало искреннее изумление у финнов: как можно ходить на лыжах в такой неподходящей одежде? Командир 70–й стрелковой дивизии М. П. Кирпонос на свой страх и риск прекратил эти «упражнения», способные привить красноармейцам только ненависть к лыжному спорту, и приказал вести занятия в ватных куртках и теплых штанах. Михаил Петрович попросил шефствовавших над дивизией работниц ленинградских текстильных фабрик перешить длинные маскировочные халаты в комбинезоны.