Читать онлайн «История Украины с древнейших времен до наших дней». Страница 77

Кроме того, в Украине с 1924 года началось образование национальных районов. Они формировались для неукраинцев с целью интенсифицировать среди национальных меньшинств классовую борьбу, побудить Польшу также ввести автономию для живших там украинцев и белорусов. Однако их создание в УССР активизировало национальную борьбу. Остававшиеся в том или ином национальном совете представители других наций ощущали себя чужаками. Слухи о том, что украинцев выселят, скажем, из польского национального сельсовета, заставляли украинцев, издавна проживавших здесь, при переписи 1926 года заявлять о себе как о поляках. Появились тенденции дореволюционных сословий: украинцев и русских считали крестьянским сословием, немцев — колонистами, а поляков — дворянами. Массовое недовольство украинцев вызвал декрет 1925 года об увеличении на 20 % земельных угодий для немецких колонистов, имеющих менее 35 га земли. Таким образом, комбинация этничности, проблема контроля над территорией и земельной собственностью вызвали к жизни интенсификацию национальных чувств, обострение понятий «свой», «чужой».

С течением времени решение национального вопроса и проблема дерусификации все более противоречили необходимости унификации национальных культур в СССР, идеям пролетарского интернационализма, превращения русского языка в язык межнационального общения. Все большее влияние приобретала догматическая формула «социалистическая по содержанию, национальная по форме культура». Не прекращалось сопротивление дерусификации: в Сталинском округе Донбасса из 92 городских школ только две являлись украинскими, из 190 заводских школ к 1928 году осталось 42. Объясняя подобную медлительность, руководители обычно ссылались на указание И. Сталина о том, что «нельзя украинизировать сверху… это процесс длительный, стихийный, естественный».

Среди значительной части украинского общества продолжало доминировать мнение о том, что Украина на деле является частью России и никогда «не будет самостоятельной, всегда будет жить по указаниям матушки-России». Киевские служащие бесцеремонно заявляли: «Мы не понимаем китайского языка!» — имея в виду, конечно, украинский.

Партийные инстанции, сам Л. Каганович постоянно напоминали, что в процессе украинизации не прекращается идейная борьба, причем буржуазно-националистическая идеология, антисоветская культура по темпам развития якобы опережают пролетарскую идеологию и советскую культуру. Уже с апреля 1926 года начались нападки на наиболее последовательного сторонника дерусификации и подлинной суверенности Советской Украины, особенно в подборе и расстановке кадров, наркома просвещения А. Шуйского. Его политическую травлю не в последнюю очередь организовал Н. А. Скрыпник, добившись при поддержке И. Сталина и Л. Кагановича высылки А. Шуйского на работу в Россию (в сентябре 1927 г.). Кроме жупела «шумскизм», который верхи партии трактовали как «национальный уклон», появились также «хвылевизм» и «волобуевщина», особенно напугавшая догматиков. В одной из своих статей 1927 года 24-летний коммунист М. С. Волобуев-Артемов, не отрицая партийной программы, рассматривал Украину как исторически сформировавшийся народнохозяйственный организм, имеющий собственные пути развития. Опираясь на официальные данные советской статистики, он показал потребительское отношение центра к Украине, требуя обеспечить за ее национальными учреждениями права и возможности настоящего, а не формального руководства всей экономикой республики, без всяких исключений в пользу союзных инстанций, ликвидировать провинциальный статус украинского языка, литературы и культуры в целом. Хотя и А. Шуйский, и М. Волобуев-Артемов были арестованы только в 1933 году (Н. Хвылевой в мае 1933 года покончил с собой), их позиции существенно повлияли на дальнейшую судьбу украинизации, ставшей теперь в глазах «правоверных» сверхцентрализаторов синонимом сепаратизма. Фактически проблему дерусификации нельзя было оторвать от дилеммы развития производительных сил Украины, ее индустриализации и модернизации, а дальнейшее углубление национального самосознания могло породить тяготение к экономической, а затем и политической самостоятельности.

Такие явления действительно стали наблюдаться в начале 30-х годов среди коммунистов-украинцев. Многие из них считали именно титульную нацию государствообразующей в УССР, а русских — только национальным меньшинством. Все больше и больше членов КП(б)У проникались идеями национал-коммунистов, считая строительство украинской государственности целью своей деятельности. В письмах и запросах они требовали предоставить Украине более широкие бюджетные полномочия, право на международные связи, реального, а не бумажного осуществления суверенных прав, а не только права развивать национальную культуру и язык. Указывая на тяжелую жизнь украинского народа, национал-коммунисты возмущались, однако, не фактом чрезмерной эксплуатации трудящихся, а тем, что полученные средства не остаются в Украине. Недовольство Москвы вызывали и требования об украинизации Красной армии в Украине, репрессивных и карательных органов, в которых преобладали тогда русские и евреи.

Какого-либо партийного документа о прекращении дерусификации в УССР принято не было, но ее ощутимое торможение началось почти откровенно с 1929 года, А при проведении итогов хлебозаготовок на Северном Кавказе в решении Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) в декабре 1932 года говорилось, что украинизация на Кубани — не что иное, как петлюровщина. После этого всякая дерусификация была прекращена вне пределов Украины: с 14 декабря — на Кубани, с 15 декабря — на территории Центральной Черноземной области Российской федерации, в Казахстане и на Дальнем Востоке. С 1 сентября 1933 года дети украинцев в этих регионах могли посещать исключительно русские школы.

По инициативе наркома просвещения Украинской ССР В. П. Затонского были уволены все заведующие районными отделами народного образования, 90 процентов — заведующих облоно, 200 сотрудников Наркомпроса, четыре тысячи учителей — видимо, за чрезмерное усердие в проведении украинизации.

В декабре этого же 1932 года под Харьковом расстреляли более 200 кобзарей и их поводырей — хранителей и распространителей национального песенного эпоса. К сожалению, даже диссидент Н. Хвылевой «разоблачал» их как «отъявленных контрреволюционеров».

Наконец, в июле 1933-го с подачи главного идеолога КП(б)У, бывшего меньшевика и тайного сотрудника ВУЧК Н. Н. Попова было принято постановление «О националистических уклонах в рядах украинской парторганизации и задачах борьбы сними» («Про націоналістичні ухили в лавах української парторганізації і про завдання боротьби з ними»). Главным врагом партии на долгие 58 лет стал «украинский буржуазный национализм». Но чтобы власть не выглядела оккупационной в связи с существенным сокращением количества украинцев на важных постах и сохраняла ореол борца за освобождение угнетенных народов в колониях, с 1935 года началась вторая волна украинизации. В партийные и советские органы стало выдвигаться больше этнических украинцев. Позднее стало ясно, что соединить действительно насущные требования украинизации с большевизацией кадров, невозможно. В дальнейшем даже в риторике, а не только в политике по национальному вопросу принимались во внимание только нужды кремлевских вождей, которые постоянно маневрировали, учитывая изменения на мировой арене. В январе 1934 года в прессе речь шла уже только о большевистской украинизации, а затем во второй половине 1937 года исчез даже этот термин. В ходе реорганизации системы просвещения появились новые учебники, фальсифицирующие историю Украины — в частности, Б. Хмельницкого называли провокатором, предателем украинского народа. С 1938 года преподавание русского языка ввели во всех украинских школах со 2-го класса. Однако сеть школ с украинским языком обучения осталась, потому что все они были советизированы. Так, в 1937–1938 учебном году в них обучались 4 054 972 ученика, в то время как в русских — 590 990, а в смешанных русско-украинских — 275 065 учеников. Преобладала и украинская пресса — в 1933 году 10,1 % газет выходили на русском языке, даже в 1940-м украинские издания составляли более 75 процентов. Показательно и то, что с 8 апреля 1940 года русский язык в украинских начальных школах стали изучать с 4-го, а не со 2-го класса, а в средних — с 5-го, а не с 3-го класса. Дальнейшее резкое снижение количества школ с украинским языком преподавания и усиление русификации имело место спустя 30 лет после окончания второй мировой войны.

На XIV партийной конференции РКП(б) в апреле 1925 года наметился переход от идеи кооперативного социализма на селе к коллективизации сельского хозяйства и на этой базе — к индустриализации, не завершенной при царизме. Если в 1925–1926 годах планы капитального строительства в промышленности трижды сокращались, чтобы сохранить равновесие на рынке, то в дальнейшем этого не делалось.