Читать онлайн «Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946». Страница 28

Так и будет, пока я сам буду находиться во главе государства и нации. Настойчиво, день за днем, коммунисты будут расточать угрозы и дутые обещания. Тем не менее, они не сделают попытки переворота. Даже более того, пока я буду у власти, не произойдет ни одной забастовки. Несомненно, что «партия» не предпринимала никаких мер, чтобы воздействовать на мнение политиков, профсоюзов, избирателей и подчинить себе другие политические течения, чтобы использовать в своих целях их комплекс неполноценности, сложившийся ввиду собственной несостоятельности, и их тайное желание заставить де Голля уйти в отставку. Но когда целью коммунистов вместо захвата власти становится обеспечение перевеса голосов в рамках парламентского режима, общество рискует гораздо меньше. Правда, на моем пути они постарались поставить как можно больше препятствий и развязали закулисную кампанию по моей дискредитации. Однако вплоть до моего ухода со своего поста они воздерживались от открытого непризнания моей власти и от оскорбления моей личности. Везде, где я появлялся, их представители всегда выказывали мне уважение, а их избиратели в толпе всегда кричали вместе со всеми «Да здравствует де Голль!».

Что касается Тореза, то, продолжая усилия по продвижению коммунистических идей, он много раз действовал в интересах французского государства и оказывал правительству услуги. На следующий же день после своего возвращения во Францию он принял участие в ликвидации остатков отрядов «патриотической милиции», которые кое-кто из его соратников упорно поддерживал. В той мере, в какой ему это позволяли суровые и жесткие правила его партии, Торез выступал против незаконных действий Комитетов освобождения и актов насилия, к которым были склонны некоторые экстремистски настроенные группы. Многим рабочим, в частности, шахтерам, прислушивающимся к его «проповедям», он постоянно давал инструкции работать по мере сил и участвовать во что бы то ни стало в процессе производства. Была ли это всего лишь политическая тактика? Не хочу в этом разбираться. Мне достаточно было того, что это шло на пользу Франции.

На самом деле руководители «партии», отказываясь временно от навязывания своих позиций, были нацелены в основном на подготовку того, что должно было последовать после победы в войне. Так же обстояло дело и с другими политическими партиями и течениями. По мере того, как определялась перспектива результатов выборов, каждая из них занималась только собой, своей организацией, составлением отдельной программы. Сначала Комитеты освобождения объединялись повсюду, чтобы потребовать созыва «съезда французского Сопротивления», но попытка эта ни к чему не привела ввиду немедленно проявившегося противостояния между кругами, вдохновляемыми коммунистами, и всеми прочими. С этого времени все внимание было перенесено на съезды различных партий. В ноябре был созван съезд социалистов. В январе настала очередь «Движения за национальное освобождение», затем «Национального фронта». В феврале собрались делегаты «Республиканской федерации», вслед за ними делегаты бывшей «Социалистической французской партии», и одновременно создавалось «Республиканское народное движение». В течение того же месяца социалисты и коммунисты решили действовать заодно и создали т. н. «комитет согласия» для управления совместной деятельности. В апреле провела заседание «Коммунистическая молодежь». В это время руководители «Радикальной партии» начали перегруппировку. Короче говоря, инструменты, на которых все эти годы играли под сурдинку, зазвучали во весь голос.

Само собой разумеется, я напрямую не вмешивался в деятельность ни одной из этих групп. Но я пристально следил за развитием политических сил в стране. В течение ближайшего времени, естественно, съезды и резолюции не будут иметь большого значения, поскольку де Голль находится у власти и будет продолжать управлять до тех пор, пока не сдержит свое слово, данное стране. Но он это сделает в самое короткое время. И тогда произойдет то, что в значительной степени будет зависеть от планов, разрабатываемых в настоящее время. Я должен сказать, что участники процесса разработки этих планов меня разочаровывали.

Больше всего меня поражало в реформирующихся партиях их горячее желание взять в свои руки, как только представится такая возможность, всю власть в Республике и их неспособность, видимая уже сейчас, эффективно ее осуществлять. В этом отношении ничто не позволяло предвидеть какие-либо улучшения, по сравнению с пустыми уловками, в которых заключалась довоенная политика правящего режима, приведшая страну к страшной катастрофе. На словах все друг за другом горячо отказывались от такой практики. «Революция!» — вот какой лозунг преобладал во всех выступлениях. Но никто не уточнял, что это значит на самом деле, какие реальные изменения должны быть добровольно или насильно осуществлены и, важнее всего, какая власть и с какими полномочиями возьмет на себя их выполнение. Коммунисты же знали, чего хотели. Но они воздерживались от объяснения всех своих планов. Партии, которые бросались смелыми фразами, но по сути своей были вполне умеренны, осмотрительно прикрывались лозунгом Жоржа Бидо «Революция через закон!». Левые группы или выдававшие себя за таковых были суровы в критике и приветствовали исключительные меры, но идеалистичны и разобщены во всем, что касалось конструктивных решений. Принимая делегации, читая газеты, слушая ораторов, я приходил к мысли, что революция для зарождающихся партий была не акцией с определенными целями и подразумевающей действие и риск, но позицией постоянного недовольства любой политикой, даже если они изначально ратовали за нее.

Не скрою, эти признаки доставили мне много беспокойства. Если замешательство и беспомощность властей послужили прямыми причинами духовного смятения в обществе, слабости дипломатии, краха стратегии, наконец, разъединения нации, которые привели нас в пропасть, то какой же злой гений продолжал направлять нас в тот же туман? Когда задумываешься об острейших проблемах, встающих ежедневно перед Францией, то понимаешь, что нельзя представить себе, что их можно решить иначе, чем под эгидой беспристрастного и сильного государства. Но я убеждался в том, что мои мысли мало кто разделял.

Для меня же разделение полномочий, власть настоящего главы государства, получение поддержки народа путем референдума каждый раз, когда речь идет о судьбе государства или его институтов, являются в такой стране, как наша, необходимыми основами демократии. К сожалению, все те, кто играл или будет играть определенную роль в политике, склонялись к противоположному мнению. Будущие руководящие кадры рассматривали власть завтрашнего дня как органичную часть тайной политики политических партий, главу государства — как статиста, выбранного парламентскими группами, всеобщее избирательное право — как предназначенное исключительно для борьбы во время парламентских выборов. Относительно меня самого, допуская мое главенство при временном режиме, отдавая должное моим заслугам и популярности, выражая при случае показное согласие со мной, они не скрывали обеспокоенности масштабом моих полномочий и недоверия, внушаемого так называемой «личной» властью. Хотя моим действиям и не оказывалось прямого сопротивления, на горизонте уже сгущались тучи, и я уже тогда работал в атмосфере, отягощенной критикой и возражениями.

На Консультативной ассамблее эта точка зрения на генерала де Голля проявлялась очень ярко, но оценки давались в диапазоне от благожелательных и даже восторженных до резко критических. Я появлялся там часто, стараясь получить информацию, что называется, «из первых рук» и использовать аудиторию для публичного объяснения моих действий и их мотивов. Но также меня по природе моей влекло ко всему, что в Ассамблее было от глубокой и противоречивой жизни, как горячей, так и завуалированной человечности, пылких и сдержанных страстей, громогласных дебатов, споров и столкновений. По требованиям протокола, мой приход и уход с Ассамблеи обставлялся с некоторой торжественностью. Но все время, что я участвовал в ее работе, я старался ни к чему не принуждать ее участников, уважал ее распорядок, сидел на одной из общих скамей, говорил с той же трибуны, что и ее члены, беседовал с ними в кулуарах. Заседания, нужно сказать, часто были довольно бесцветными, большинство ораторов зачитывало монотонным голосом текст, изобилующий общими рассуждениями и мало привлекающий внимание. Однако, время от времени, талант некоторых членов Ассамблеи, в том числе и министров, таких, как гг. Ориоль[56], Бастид, Бидо, Бонкур[57], Кот, Денэ, Дюкло[58], Эрвэ, Ланьель[59], Марен, Мендес-Франс, Филип, Плевен, Шуман, Тетжен и др., придавал живость дебатам. Иногда, при обсуждении горячей темы, страсти вспыхивали, общее волнение воцарялось над рядами, красноречивые фразы буквально взрывались в напряженной атмосфере и провоцировали вихри гнева или воодушевления.