Читать онлайн ««Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.». Страница 32

Это была своего рода паника и, как ни странно, в этой обстановке ближайшее окружение Ленина оказалось хладнокровнее вождя и выступило в качестве стабилизирующей силы. Например, такой партийный либерал и прагматик, как Л.Б.Красин, направил письмо из Лондона с возражениями на послышавшиеся ему в речи Ленина 29 октября на 7-й московской губпартконференции намеки на полную свободу частнокапиталистических отношений в России[242]. Все сильнее раздавались голоса в самой Москве против чрезмерно жестких критериев кадровой политики, намеченных на ближайшее будущее. Вопрос о чистке партии в условиях перехода к нэпу был возобновлен на XI партконференции в декабре 1921 года. Ленин атаковал Оргбюро ЦК новыми предложениями о переводе всех служащих-членов РКП(б) в кандидаты и резком увеличении кандидатского срока до двух, трех лет и тому подобное[243].

Ему возражали многие. Необычайно мудро писал М.И. Калинин — о том, что «каждый коммунист невольно является хранителем государственности повсюду, где он есть» и что многолетний стаж не служит прочной гарантией отбора лучших рабочих и красноармейцев. «Нет основания наглухо запирать ворота входа» в партию[244]. О том же писал и руководитель ЦКК, «совесть партии» Сольц[245]. И.Н. Смирнов указывал, что на заводах Петрограда всего 2―3 % партийных рабочих и ограничивать приток рабочих в РКП(б) дополнительными барьерами нет никакого смысла[246].

Общество стало быстрее выходить из кризиса, чем партия, чем власть. В декабре 1921 года по всей республике прокатилась лавина всевозможных съездов и конференций. От волостей до губерний и Москвы включительно. К 1 января 1922 года эта полоса форумов отгремела и отшумела, достаточно откровенно продемонстрировав истинное отношение трудящихся города и деревни к партии и Соввласти в целом. Несмотря на отдельные гримасы и исконный кукиш в кармане, которому русский мужик или мастеровой был навечно приучен даже в самых любезных обстоятельствах с любой властью, выяснилась общая картина сочувственного отношения к новой экономической политике. Так, сообщает информационная сводка, на смоленском уездном съезде в прениях определился настолько бесспорный перелом настроения крестьян в пользу коммунистической партии и «настолько зрелое понимание ими задач советской власти», что делегаты коммунисты не сочли нужным образовывать отдельную фракцию. «Нечто подобное имело место в громадном большинстве губерний», — подчеркивает обозреватель из Цека[247].

Когда обстановка в стране начала стабилизироваться и Ленин получил возможность возвестить с трибуны XI партсъезда, что «отступление закончено», то необходимость взвинчивания настроений в партии отпала как-то сама собой. Тем более, что вскоре главного чистильщика рядов — Ленина настигла тяжелая болезнь. Однако решения XI съезда по кадровой политике не канули в Лету. Они как нельзя кстати пришлись на руку Сталину, который, вооруженный резолюцией «Об укреплении и новых задачах партии» и ленинским лозунгом, что сейчас гвоздь положения в организации проверки исполнения и подборе людей, начал глубоко продуманную работу по подбору и выдвижению преданных и полезных лично ему, Сталину, кадров. Сталин проделал гигантскую работу по изживанию последствий чистки.

Донецкий секретарь Квиринг в октябре 1922 года писал, что партактив важнейшего пролетарского Донбасса высказывается за проведение новой чистки партии, так как за один год нэпа обнаружилась засоренность партии вредными элементами больше, чем за все предыдущие годы. Помимо этого юзовский актив ставит вопрос о проникновении партии в семейные отношения коммунистов, ибо здесь чаще всего коренится начало обмещанивания, барства, отрыва от работы и т. п., не говоря уже о домостроевских нравах, существующих во многих семьях. «Если вопрос о новой чистке является несвоевременным, принимая во внимание, что работа контрольных комиссий окрепла и, что за 9 месяцев с 1 января по 1 октября 1922 года по донецкой организации исключено из партии 480 человек, т. е. 5 %, то вопрос о проникновении в семейные отношения коммунистов является, пожалуй, своевременным»[248].

Потребность в обновлении партии осталась, она превратилась в хроническую проблему, но Сталин стал заниматься кадрами по-другому, чем Ленин. Со временем были отправлены в отставку импульсивные дезорганизующие кампании, приносившие партии вреда едва ли не больше, чем пользы. Партийное строительство было поставлено на регулярные основания бюрократического интереса.

Весь 1921 год ленинское руководство провело в поэтапном отступлении с рубежей военного коммунизма и концентрации немногочисленных организованных сил. Все это происходило в обстановке томительного ожидания прихода какой-нибудь определенности. К началу 1922 года процесс развала партийно-государственных структур на местах прошел критический рубеж, стабилизировался голод в провинции. Очень важное моральное значение в изживании неопределенности и уныния имело сделанное советскому правительству в январе предложение Антанты принять участие в международной конференции в Генуе. Державы пожелали познакомиться с нэповскими большевиками. В Кремле торжествовали, еще недавно в Европе со страхом относились к самому мелкому большевику, подозревая, что те излучают незримые волны, способные нарушить равновесие буржуазного мира.

Запад, как это водится, переоценил степень кардинальности свершающихся в России перемен. Ллойд-Джордж надменно высказался в том духе, что московское правительство, перейдя к нэпу, отказалось от коммунизма. Это являлось преувеличением. Да если бы это было и так. Можно было бы найти утешение в крахе большевистского режима, если бы он строил свою работу только на злоупотреблении насилием и пренебрежении демократией. Он пустил в ход машину сыска и террора и до тех пор, пока он достигал своих целей подобными методами, он оправдывал утверждение всякого деспотизма, что люди в массе своей трусы и малодушны. Такова была его реалистическая сторона, но с идеалистической стороны он базировал свою работу на совершенно иной предпосылке. Большевизм полагал, что главным стимулом в человеческой натуре является социальный инстинкт и сознание прекрасно выполненной работы, радость творческого созидания и сознание того, что все могущество государственного аппарата используется для общественного блага. Опыт показал, что такие стимулы оказались недостаточными для создания упорядоченного производящего общества. Но если это так, то нечему радоваться. Это урок, который надо принять как напоминание о человеческой слабости. «Эта радость по поводу того, что идеалистический эксперимент потерпел неудачу, и что только любовь к наживе заставляет двигаться колесо истории, напоминает довольный смех светского человека при известии о том, что аскет предался разврату»[249].

Изменения в отношении западных держав к Советской России усилили в стране общую заинтересованность в закреплении основных принципов нэпа. После признания необходимости торговли, взоры обратились на очередную твердыню коммунистической экономики — монополию внешней торговли. Внутри правительства шли ожесточенные дискуссии. Торговый представитель РСФСР в Германии Б.С. Стомоняков писал Ленину в феврале, что в капиталистическом мире «ожидают» конца нашего отступления, чтобы всерьез и надолго определить масштаб и методы своей работы в России и, следовательно, твердые позиции являются крайней политической и экономической необходимостью[250]. Поэтому лейтмотивом проходившего 27 марта — 2 апреля XI съезда РКП(б) стал лозунг, озвученный Лениным и другими делегатами съезда на все лады: «Отступление закончено!»

Через неделю после партсъезда, 10 апреля, открылась Генуэзская конференция, которая получилась заметной победой большевиков, несмотря на кампанию травли, поднятую за границей меньшевиками и прочими силами политической эмиграции. Они впервые вошли равноправными представителями на международную встречу, вошли как сила, с которой считаются и признают. Здесь еще был и элемент сенсации. Большевики явились на конференцию не в своем газетно-стереотипном образе пугала в кожаной тужурке, а в безукоризненных фраках, без наганов, без бомб. Никого не «экспроприировали» и не посадили с собой за стол ресторанного пролетария, а дали ему щедрые чаевые и даже соблюдали требования этикета. Все это произвело чрезвычайно благоприятное впечатление, там подумали, что с большевиками можно разговаривать. Результаты Генуэзской конференции произвели весьма ободряющее впечатление и в РСФСР. Растерянность и уныние 1921 года сменились активной внутриполитической деятельностью по закреплению основ нового курса.