Читать онлайн «Великое расселение славян. 672—679 гг.». Страница 15

Занятия славян оставались традиционны — земледелие, скотоводство, в меньшей степени охота и рыболовство. Все эти виды хозяйствования находят археологическое подтверждение. Среди орудий труда южных славян отмечены железные серпы, косы, деревянные рала с наральниками из железа, каменные жернова, многочисленные пряслица, рыболовецкие снасти. Наряду с костями домашних и диких животных обнаружены и кости рыб (сом, осетр). О развитии техники земледелия свидетельствует появление в Восточной Македонии больших зернохранилищ, где запасались пшеница и просо[99]. Известно, что в Греции славяне занимались садоводством, выращивая плодовые, в том числе на продажу. Достойно замечания, что продавали они и хлеб, и овощи[100].

Керамика мартыновских поселений — гончарная, дунайского типа, — иногда напоминает пеньковскую. Находки лепных пражских сосудов крайне редки и относятся к раннему периоду[101]. «Чудеса святого Димитрия» говорят о наличии у славян Македонии искусных ремесленников-специалистов: кузнецов, плотников, оружейников, изготовителей осадной техники[102]. Плотницкие орудия отмечены на поселениях[103]. Помимо орудий труда, находят и иные вещи — железные ножи, украшения, фибулы, изредка оружие. На Керкире в женских могилах наряду с глиняными обнаружены и стеклянные сосуды[104]. Похоже, славяне, если сами и не освоили в Элладе стеклоделие, ценили продукцию местных мастеров. Широко распространились на Балканах антские пальчатые фибулы и ювелирные изображения из цветных металлов мартыновского стиля. Самая южная из пальчатых фибул обнаружена в Спарте, самые восточные — в Малой Азии[105]. Изделия с Балкан демонстрируют дальнейшее совершенствование умений антских мастеров. Ярчайшим памятником южнославянского искусства в век его зарождения является коллекция металлических фигурок из Велестино в Фессалии.

Велестинская коллекция позволяет, хотя и довольно приблизительно, судить о внешнем облике славян, создавших мартыновскую культуру. Мужчины носили довольно длинные, но уже не до плеч, волосы и густые бороды. Одежда их — типично славянская рубаха с узорчатой вставкой, штаны и сапоги. Один из персонажей изображен в застегнутом на груди наряде вроде кафтана или даже тулупа. Все убранство этого лица покрыто пышным узором, заставляя думать, что перед нами носитель власти. На голове у этого «князя» диадема, наподобие убора византийских императоров. Женщины прятали волосы под головными уборами, носили покрытые узорами юбки или опять же штаны[106]. В набор украшений входили серьги, височные кольца, перстни, браслеты, бусы, гривны. Верхней одеждой и мужчинам, и женщинам служил плащ типа корзна, застегивающийся на плече фибулой.

В могильниках мартыновской культуры безраздельно господствует обряд ингумации. На севере изредка встречаются захоронения авар с конями, кочевническим оружием и конской сбруей. Но трупоположение распространилось в славянской среде не столько под кочевническим, сколько под местным, в том числе и христианским, влиянием. Далеко не всегда речь шла о принятии славянами христианства. Просто смешение с местными жителями способствовало перениманию их обычаев. При этом, конечно, не обошлось совсем без влияния и авар. Но следует помнить, что славяне начали перенимать новый обряд еще в Норике, а антам Среднего Поднепровья (по меньшей мере антской знати) он и ранее хорошо знаком.

Осевшие в Иллирике славяне, отказавшись от обряда трупосожжения на протяжении VII в., стали погребать умерших в землю, головой, как правило, на запад. В головах и в ногах покойного нередко устанавливали камни, иногда всю могилу обкладывали камнями, и еще реже отмечены намогильные плиты. Наибольшее влияние христианского ритуала мы можем видеть у вполне «огреченных» в быту славян Керкиры. Здесь умерших клали в примитивные саркофаги из плитняка. Как правило, славянские могилы лишены инвентаря либо инвентарь очень беден. Однако имеются и богатые захоронения, подражающие кочевнической пышности (Чадовице в Хорватии). На той же Керкире инвентарь довольно богат и разнообразен[107].

Об общественно-политическом строе славян Иллирика мы можем судить не только на основании данных археологии, но и по письменным источникам. Если на востоке Балкан влияние авар лишь угадывается, то на западе оно не вызывает сомнений. Аварские воины-всадники присутствовали, пусть в ничтожном числе, на придунайском севере мартыновского ареала, селились (и погребались) вместе со славянами. Мартыновская культура в целом довольно близка к культуре каганата. Но дальше на юг о присутствии небольших аварских отрядов можно говорить лишь предположительно. Во всяком случае, они быстро растворились в славянской среде[108].

Отношения местных славян с каганатом в результате строились иначе, чем в Поморавье. Аварский каган передавал славянам совместно (в основном силами славян) завоеванные земли[109]. За это они обязывались как минимум помогать ему в войне. Славяне у самых границ Паннонии, в том числе в Далмации, платили кагану дань и считались его подданными[110]. Новые племенные земли делились на жупы во главе с наместниками-жупанами из славянской же среды. Дальше на юг зависимость естественным образом слабела. Македонские славяне, прибегая по нужде к военному лидерству кагана, могли сообщаться с ним почти на равных. Их обращение к нему за военной помощью выглядит скорее «дипломатическим», чем подданническим[111]. В этом они напоминали своих дунайских предков, которые искали в могучем кагане общего воеводу в 580-х гг. Наконец, в Греции (притом что именно тамошних славян греческие писатели именуют иногда «аварами») власть кагана вообще не ощущалась, о чем говорит и один из этих писателей[112].

Конечно, в таких условиях не могло быть и речи о тех насилиях, которые потрясали народную память в Поморавье или на Волыни. Авары на Балканах стремились не ссориться со славянской знатью, не пытаться истребить ее, а опираться на нее. Именно с этим связано появление здесь антских древностей. Быть может, авары переселили в виде компенсации на новые, более просторные земли побежденных антских аристократов. Возможен и иной вариант — они предоставили местной знати на службу переселенных антских мастеров.

Соответственно, влияние и богатства славянских родовых «господ» и удачливых воинов-дружинников возрастали. Укреплялась и их власть. При этом дружина где-то оттесняет родовую старшину, а где-то сливается с ней. Появление новой, воинской знати находит отражение в материалах славянских могильников. Происходит оно не без подражания аварам. На Керкире некоторых мужчин, по аварскому обычаю, хоронили вместе с оружием[113]. Нельзя исключить, что и ряд «аварских» захоронений принадлежит на самом деле подражавшим кочевническому быту славянским дружинникам. Дружинная культура у всех народов Европы вбирала в себя разноплеменные элементы, в том числе и через родственные связи.

Имущественное расслоение, конечно, ускоряло распад старых общинных связей. Происходил повсеместный переход к чисто соседской общине, создаваемой независимыми домохозяевами. Подгонялся он и межплеменным смешением. Тем не менее на западе Балкан «родовые» объединения-задруги сохранялись гораздо дольше и прочнее, чем на востоке. При этом кое-где задруга еще оставалась совместно ведущей хозяйство большой семьей[114]. Не приходится сомневаться, что в VII–VIII вв. большая семья, пусть и делившаяся на отдельные дома, сохраняла свои права как основная ячейка соседской общины. При этом при освоении новых земель или на периферии освоенной территории, в горных областях, могли сохраняться и патронимические общины, происходившие от одного предка.

Богатства знати складывались, конечно, не только за счет освоения славянами давно окультуренных балканских земель. Гощения у только устроившихся соплеменников едва ли были выгодны, да и с точки зрения воинской этики не являлись чересчур достойным прибытком. Главным источником дохода еще долго оставалась война. Военная добыча обогащала не только знатных людей, к тому же победы сулили и приобретение новых земель.

Среди добычи, помимо скота, оружия и любимых знатью предметов роскоши, присутствовали и высоко ценились рабы. О рабах-пленниках, захватывавшихся и на войне, и в набегах, неоднократно упоминает основной источник наших знаний о славянах Македонии — собрание «Чудес святого Димитрия Солунского»[115]. Рабов делили между участниками набегов и «использовали, как кому из них случилось, соответственно с более кротким или суровым нравом»[116]. Между отдельными племенами развивалась работорговля, причем обращенным в рабство и проданным рисковал оказаться любой незащищенный родовым правом чужак[117]. Раба могли выкупить соплеменники, в пору мира «недорого»[118].