Читать онлайн «Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг». Страница 21

Таблица 2.1. Урбанизация в Европе с 990 по 1980 г. на запад от России

Источник: de Vries, 1984: 29–48; Bairoch 1985: 182.

Различия в путях развития городов и государств изменили и некоторые другие важнейшие соотношения. В 990 г., когда существовали тысячи государствоподобных образований, в Европе на 20–30 таких «государств» приходился, может быть, один город с населением 10 000. В 1490 г. один такой город приходился уже на одно–два государства. В 1890 г. некое (вымышленное) среднее государство имело около 60 городов с населением 10 000 человек и более. Одно это изменение предполагает фундаментальные перемены во взаимоотношениях правители—подданные: изменилась техника осуществления контроля, изменились фискальные стратегии, изменился спрос на услуги, изменилась политика.

Судьба государств определялась городами в том смысле, что города служили местами накопления и распределения капитала. При помощи капитала городские правящие классы распространяли свое влияние на прилегающие к городам районы, составлявшие их экономические зоны (urban hinterland), а также по широко раскинувшимся торговым сетям. Но в разных городах городские олигархии владели различными (в количественном отношении) капиталами; по сравнению с Амстердамом XVII в. некогда великолепный Брюгге выглядел ничтожным. Тот факт, что города суть места (loci) накопления капитала доставляет политическим властям (городов) доступ к капиталу, кредиту и контроль над прилегающими территориями, которые (будучи захваченными или присоединенными) могут послужить и монарху. Этот факт определенно заявлен Адамом Смитом: «В стране, где множество купцов и промышленников… конечно, множество групп людей, которые могут во всякое время, если пожелают, направить очень большие суммы денег правительству» (Smith, 1910 [1778]: II, 392).

Если они этого пожелают: за этим условным предложением стоят века борьбы капиталистов с королями. И все же Адам Смит совершенно верно подчеркивает, что государство имеет большие преимущества в регионах развитого капитала.

Сами государства действовали главным образом как держатели (и употребители) средств принуждения, в особенности вооруженных сил. В наши дни государств всеобщего благосостояния, государств–регуляторов, государств, которые активно вмешиваются в экономику, центральная функция принуждения сократилась и стерлась. Но на протяжении тех тысячи лет европейской истории, которые нас занимают, военные расходы обычно пожирали большую часть государственных бюджетов, а вооруженные силы, как правило, представляли собой самую большую и единую власть.

Особенности географии формирования европейского государства и создания городов представляли собой серьезную проблему для всякого будущего правителя. Основываясь на работах Поля Хохенберга и Линн Лиз, можно провести грубое различие между городами как центрами власти и городами как точками в сетях городов. Все города принадлежат обеим системам, но относительное значение этих двух характеристик сильно меняется от одного города к другому (Hohenberg, Lees 1985: Ch. 2). Центр иерархической системы распределяет поток товаров повседневного потребления, таких как предметы питания и одежды, среди населенных пунктов прилегающего региона; сырье и простые товары (товары первой необходимости) обычно перемещаются вверх по иерархии основных (городов) к самым крупным поселениям, предоставляющим наибольшие рынки. В то же время изысканные и специальные товары, особенно произведенные за пределами региональной системы, обычно перемещаются вниз: из более крупных центров — в меньшие. На большом отрезке истории, который мы исследуем, основную часть товаров потребителям доставляют производители сырья, местные торговцы, разносчики и сезонные общественные рынки.

В то же время сети городов связывали между собой отдельные региональные центры с более высоким уровнем развития, отдаленные друг от друга иногда на тысячи километров. И если лес, зерно, соль и вино в Европе перевозили на дальние расстояния задолго до 1500 г., то сети городов специализировались на обмене легких, но дорогих товаров, таких как пряности и шелка. В Европе в этих сетях важную роль играли торговцы и финансисты, располагавшие значительными капиталами. Веками важнейшую роль играла торговая диаспора (как назвал ее Филипп Куртен). Это были разбросанные по миру группы занимающихся торговлей: евреи, армяне или генуэзцы, объединенные общностью языка, религии или родством, а иногда и местом происхождения, — они помогали друг другу преодолевать неопределенность международной торговли, а также кредитом, информацией о рынках и предоставлением преференций (Curtin, 1984). Даже там, где роль торговых диаспор в установлении связей между отдаленными центрами была невелика, разделенные большими расстояниями торговцы обычно поддерживали отношения с такими же, как они, посредством путешествий, личной корреспонденции, оказанием поддержки на месте и контактами через общих знакомых.

Имеющие в своем распоряжении средства принуждения правители могут (при некотором усилии) захватить всю территорию, принадлежащую одной или нескольким центральным иерархиям. Они могут даже перестроить эти иерархии для большего соответствия своему государству. К XVI в. сложилось некоторое соответствие между Англией и системой власти Лондона, между Францией и системой власти Парижа. Но редко и с большим трудом государство соответствует контурам далекой системы городов. Такие союзы, как Ганзейская лига, и такие морские империи, как Венеция и Португалия, на время становились близкими, но всегда пребывали в состоянии соперничества или переговоров с территориальными правителями, предъявлявшими права на тот или иной их торговый форпост. Консолидировавшись, Оттоманская империя, несмотря на доходность большинства торговых путей Венеции, обрекла на гибель необыкновенную торговую империю, которую венецианцы создали в XII—XIII вв. С другой стороны территориальные государства, где торговцы занимались международной торговлей, всегда сталкивались с властными экономическими акторами, чьи широкие связи они не могли полностью контролировать. Эти последние легко могли бежать со своим капиталом в другое место для ведения своего дела, если притязания правителей становились невыносимыми. Постоянное расхождение между географией принуждения и географией капитала было залогом того, что складывавшиеся вокруг них социальные связи будут также развиваться поразному.

В Европе в целом изменения государственного контроля над капиталом и принуждением в период с 900 г. до наших дней можно представить в виде двух параллельных кривых. Сначала в период патримониализма европейские монархи извлекали необходимый им капитал как дань или ренту с земель и населения, находившихся под их непосредственным контролем, — часто в точно обговоренных пределах. Во время брокеража (особенно в 1400–1700 гг. или около того) они полагались в первую очередь на то, что брали у формально независимых капиталистов как долг, как плату за управление доставлявшими доход предприятиями и за право собирать налоги. К XVIII в., однако, наступило время формирования армий национальных государств. Теперь многие суверенные правители включали фискальный аппарат в структуру государства и решительно сокращали участие независимых вербовщиков. В последнее столетие, в эпоху специализации, происходит окончательное отделение фискальных организаций от военных, и государства все меньше контролируют основной капитал.

Похожая эволюция имела место и в том, что касалось принуждения. В период патримониализма монархам поставляли вооруженные силы вассалы и народные ополчения, обязанные им лично служить — но и здесь в установленных договором пределах. В период брокеража (и, особенно, между 1400 и 1700 гг.) они все больше переходят к наемникам, которых им поставляли вербовщики, пользовавшиеся значительной свободой действий. Затем в эпоху формирования армий национальных государств суверенные правители включали армии и флот в административную структуру государства, постепенно переходя от использования иностранных наемников к найму и призыву в свои войска главным образом собственных граждан. С середины XIX в., в период специализации, европейские государства создали систему гражданских вооруженных сил из собственных граждан, систему, которая опиралась на широкую гражданскую бюрократию, и отделили полицию, специализировавшуюся на употреблении принуждения в мирное время.

К XIX в. большинство европейских государств уже (интернацилизировали) имели и вооруженные силы, и механизмы осуществления фискальной деятельностью; таким образом они сократили участие в управлении сборщиков налогов, военных вербовщиков и других независимых посредников. При этом правители продолжали переговоры с капиталистами и другими классами по вопросам кредитов, доходов, людских ресурсов и других потребностей для ведения войны. В ходе этих переговоров выдвигались новые требования к государству: пенсии, выплаты бедным, государственное образование, планирование городов и многое другое. В результате государства превращались из громадных машин для ведения войны в многофункциональные организации. Государства, однако, не ослабляли своих усилий по осуществлению контроля над принуждением и капиталом, но занимались этим наряду с деятельностью по регулированию, возмещению, распределению и защите.