Читать онлайн «Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев». Страница 34

Разумеется, все это касалось лучших ателье. Большинство же парикмахерских были маленькие, на три-четыре места, оборудование простое: обыкновенные стулья с привинченными кожаными подголовниками, дешевые зеркала, не совсем чистое белье, небольшой набор инструментов, резкие, ядовитые одеколоны. У мастеров ни вида, ни обхождения, публика невзыскательная. Но у всех парикмахеров, невзирая на ранг, — некоторые общие приемы. Когда стрижет или бреет, обязательно несколько раз осведомится: «Вас не беспокоит-с?» Правит бритву с каким-то остервенением, показывая рвение угодить клиенту. После правки бритвы обязательно попробует острие на ногте большого пальца левой руки или на волосах затылка.

Некоторые прически вышли теперь из употребления, например стрижка «бобриком». В этом случае применялась круглая щетка с двумя ручками и необыкновенно жесткой щетиной. Если мастер орудовал такой щеткой, клиент держался за подлокотники, чтобы его не сорвало со стула.

Среди парикмахеров встречались настоящие художники. Они обучались своему делу, начиная с мальчиков. Сначала подметали пол, подносили кипяток для бритья, присматривались, потом начинали учиться. Учились главным образом на нищих. Мы неоднократно наблюдали сцены такого рода: скромная парикмахерская, утренний час, посетителей нет. Входит нищий, просит милостыню. Хозяин кричит в заднюю комнату: «Федяйка, сюда!», а нищему говорит: «Мы тебя сейчас подстрижем, садись!» Тот смущен, говорит с опаской, что он не затем пришел, что у него нет денег. Ему объясняют, что денег не надо, а ему дадут копейку. После этого диалога Федяйка — будущий Теодор — начинает обрабатывать нищего по указаниям мастера. Ему голову остригут под разные прически, ведь надо учиться всему. Такая машинка в неумелых руках дерет волосы, нищий кряхтит, его успокаивают: «Потерпи». Начинают его брить, подстригать бороду под «Генриха IV». Если порежут, сейчас же прижмут так называемой железной ватой, то есть пропитанной йодом. Усы закручивали, например, «под Ивана Поддубного»[346]. Если нищий не узнавал самого себя и пытался выражать протест, его выпроваживали без подаяния.

В парикмахерской была вывешена такса, в зависимости от разряда мастерской. Самая низкая цена: бритье — 5 копеек, стрижка — 10. Дамские парикмахеры с утра до вечера дышали паленым волосом, поскольку завивка в то время выполнялась горячими щипцами. С какой ловкостью действовали они этим инструментом! Щипцы буквально мелькали у них в руках. Быстрота была необходима, чтобы одним нагревом щипцов сделать больше локонов. Помимо этих работ мастер должен был уметь делать парики, накладные косы и локоны, откуда и пошло название «парикмахер». Работа весьма кропотливая, требующая большого умения и терпения. Здесь применялся даже веер, чтобы уложить волосы в одном направлении, корешок к корешку, вершинка к вершинке при посадке на клей.

В наши молодые годы среди летних увеселительных заведений этот сад выделялся. Есть у М. Е. Салтыкова-Щедрина примечание, что у Тарасовых на Фонтанке был «воксал», который сдавался под «шустер-клуб». Мы не застали «шустер-клуб», но помним, что до открытия сада «Буфф» был так называемый Измайловский сад. Это старое название теперь восстановлено. На памяти авторов там, где теперь ресторан со стеклянной верандой, был маленький деревянный открытый театр, а на том месте, где теперь театр, была открытая эстрада, на которой подвизались канатоходцы, фокусники, престидижитаторы, гимнасты[347]. Кроме того, была раковина для военного оркестра и буфет.

В 1901 году предприимчивый ярославец Тумпаков[348], некогда бывший половым в чайной, арендовал Измайловский сад у Тарасовых, сломал все постройки, за исключением раковины для оркестра, построил каменный театр с партером под крышей, ресторан с застекленной верандой и кабинетами и другие здания, залил сад электричеством, заново распланировал дорожки, устроил туфовый грот[349] на горушке, установил арку с гирляндами на главной аллее, а при входе разбил громадный цветник из живых и искусственных цветов; вечером в этих цветах зажигались разноцветные лампочки, получалось эффектное зрелище, которое сразу ошеломляло посетителя.

Год открытия «Буффа» Тумпаков увековечил флюгером под верандой с цифрой «1901». Тумпаков пригласил лучших артистов и открыл замечательную оперетту. Арендный договор с Тарасовыми был кабальный: срок всего пять лет, с оплатой 40 тысяч рублей в год, все постройки и улучшения остаются в пользу Тарасовых, преимущество при возобновлении договора остается за Тумпаковым[350]. Он шел на все, рисковал всем, залез в долги по уши, дошел до того, что бегал занимать по 25–50 рублей. Риск его оправдался — в одно лето он покрыл все расходы и расплатился со всеми долгами. Публика валом валила в сад посмотреть чудесную оперетту в исполнении великолепных артистов и покутить в фешенебельном ресторане-веранде. Богатая столичная публика и приезжие несли свои денежки этому ловкому предпринимателю. В столицу съезжалось много заводчиков, фабрикантов и разных предпринимателей из провинции и Сибири, денег у них было много, вдали от семьи и прямых деловых забот они искали всякого рода развлечений, знакомств с артистками, а потому кутили они очень широко, оставляя многие сотни Тумпакову. А этот бывший половой, теперь уже «господин Тумпаков», по моде одетый, в блестящем цилиндре, самодовольно похаживал по своему заведению и любезно разговаривал с гостями. Иногда подсаживался к столу, приказывал подать шампанского и втравливал этих гостей в большой кутеж и большие расходы. Вспоминается его внешность: небольшого роста, с округлившейся фигурой, с черными волосами и бородой, с весьма оживленным лицом, умными, хитрыми глазами. Он мог быть очень любезен и даже обаятелен, но сразу мог сделаться резким и даже нахамить. Он знал, как можно угодить избалованной столичной публике, видевшей блестящие оперетты Парижа и Вены, хорошо понимал, чем можно раззадорить провинциальных богатеев и как вытрясти их карманы[351]. До Тумпакова в Петербурге не было настоящей хорошей оперетты с прекрасными артистами, хором и оркестром[352].

Тумпаков сумел набрать талантливых артистов — Шувалову, Пионтковскую, Зброжек-Пашковскую, Тамару, Кавецкую, Монахова, Брагина, Вавича, Феона, Ростовцева[353] и др. Он не стеснялся переманивать артистов от других антрепренеров, сулил им разные блага, повышал гонорары и добивался своего. Главным и единственным режиссером был Брянский[354], крупный мужчина с бульдожьим лицом. Он был и администратором, и художественным руководителем, и кем он только не был! С артистами мелкого масштаба он был жесток и груб, позволял себе орать на них, хористки и молодые артисточки плакали от его грубости.

Музыкальным руководителем и дирижером был чех Шпачек, великолепный дирижер, спокойный, милый человек, никогда не позволявший себе возвышать голос. Дирижировал он всегда в цилиндре, движения рук его были изящны. Труппа его очень любила, оркестранты уважали. Во время репетиций без всяких окриков он остановит постукиванием палочки оркестр и певцов и с чешским акцентом пропоет нужную музыкальную фразу, указывая, как ее следует исполнять.

Трудовой день сада «Буфф» начинался рано: выходил сторож Степан и производил легкую приборку сада, чистил панель и набережную Фонтанки, позевывал и смотрел в небо, что будет за погода, в зависимости от нее много ли будет народа и много ли будет сора и мусора для уборки. Затем приходили повара и судомойки, начинала работать кухня. Подходили со двора подводы с продуктами, вином, пивом.

К 11–12 часам появлялись артисты и оркестранты, костюмеры, декораторы и пр. К полудню приходили официанты, убирали веранду, столы. Начиналась репетиция; забавно было смотреть, как артист в котелке, в модном пальто, с тросточкой изображал маркиза Корневиля или Менелая из «Прекрасной Елены»[355].

Репетиции шли с перерывами, во время которых артисты ходили обедать, прогуливались по саду, отдыхали на скамейках, играли в орлянку. В эту азартную игру играли все: и большие артисты, и малые, хористки, оркестранты и даже на ходу официанты. Игра примитивная: банкомет подбрасывает вверх серебряный рубль. Стоящие вокруг него заранее уже выставили свои ставки, кидая деньги у своих ног, кто двадцать копеек, кто рубль, а кто больше. Если подброшенный рубль падал «орлом» вверх, банкомет забирал все ставки. Если «решкой», он платил каждому его ставку. Играющие впадали в азарт, ставки увеличивались, и Брянский несколько раз звонил, чтобы артисты шли на репетицию.