Читать онлайн «Реванш Сталина. Вернуть русские земли!». Страница 72

Любые самые робкие попытки сблизить Финляндию с остальной частью Российской Империи вызывали истерику местных властей. Так случилось, например, в 1885 году, когда Александр III повелел, чтобы два финских батальона ежегодно командировались на лагерные сборы в Красное Село под Петербургом для совместного обучения с русскими войсками. Хотя финских военнослужащих отправляли отнюдь не в «горячую точку», а в окрестности имперской столицы, всего лишь в 30 км от финской территории, финляндский сенат возмутился и попытался добиться отмены императорского решения. Когда же это не удалось, прокурор сената в знак протеста подал в отставку[1212].

Вынужденный расхлёбывать последствия правления своих либеральных предшественников, Александр III счёл необходимым приступить к мерам по упразднению особой финляндской монеты, почты и таможни. Резолюция императора по этим вопросам гласила: «Таможенное объединение необходимо; это вещь нелёгкая и работа большая, но исполнить можно; что же касается почты, монетной и денежной части, то это непростительно, что это разделение ещё существует и соединение с общеимперской системой необходимо»[1213].

Чтобы не допустить подобного развития событий, финляндские деятели стали доказывать, будто эти вопросы не могут быть решены без согласия сейма. Между тем даже согласно шведским конституционным актам, на которые так любили ссылаться сторонники финляндского сепаратизма, все перечисленные вопросы находились исключительно в руках монарха. В мае 1890 года Высочайшим манифестом почтово-телеграфное ведомство Финляндии было передано в подчинение российскому министерству внутренних дел[1214]. Что же касается монетной и таможенной реформы, то решить эти вопросы Александр III, к сожалению, не успел. Привыкший делать все не торопясь и основательно, он не смог предугадать своей преждевременной кончины, а непутёвый наследник похоронил планы отца.

Наиболее показательным эпизодом, демонстрирующим развитие сепаратистских тенденций в Великом Княжестве, стала история с принятием и отменой финляндского уголовного уложения.

Вопрос о новом уголовном уложении для Великого Княжества назрел уже давно. В 1888 году проект Уложения был вынесен на рассмотрение финляндского сейма и был им принят. 7 (19) декабря 1889 года, по докладу министра статс-секретаря Финляндии генерал-лейтенанта Эрнрота, принятый сеймом проект был утверждён Александром III. Уложение должно было начать действовать с 20 декабря 1890 года (1 января 1891 года). Однако в самый последний момент его вступление в силу было приостановлено Высочайшим манифестом от 1(13) декабря 1890 года. Чем же было вызвано подобное императорское решение?

Официальный русский текст уголовного уложения был опубликован в № 39 сборника постановлений Великого Княжества Финляндского за 1889 год, вышедшем в свет 5(17) апреля 1890 года. Он сразу же вызвал недоумение русской общественности. Одним из первых выступил с критикой законопроекта известный юрист профессор Н.С. Таганцев (отец В.Н. Таганцева, три десятилетия спустя организовавшего известный заговор против большевиков и расстрелянного вместе со своим соратником Николаем Гумилёвым). По мнению Таганцева, с точки зрения государственных интересов Российской Империи, претензии к Уложению можно было свести к трём группам:

«К первой должны быть отнесены постановления, затрагивающие международные отношения России к иностранным государствам и оказавшиеся несогласованными с началами, принятыми в законах Империи; ко второй, постановления, отделяющие интересы Финляндии от интересов России и приравнивающие последнюю, в отношении преследования на финляндской территории некоторых преступлений, к иностранным державам, и к третьей, постановления, отменяющие действие отдельных законоположений, восприявших обязательную силу как в Империи, так и в Великом Княжестве»[1215].

Рассмотрим каждый из этих моментов подробнее. Во-первых, авторы Уложения фактически пытались представить Финляндию, являвшуюся составной частью Российской Империи, в качестве самостоятельного субъекта международного права. Однако как справедливо заметил профессор Таганцев:

«В международном отношении Финляндия всецело поглощается общим понятием России: только с Россиею ведутся дипломатические сношения; только при Российском Императорском Дворе находятся дипломатические представители иностранных держав; только России объявляют войну и с нею заключают мир; с Россиею заключаются договора о взаимной международной помощи против преступников, о выдаче их, о порядке международных судебных сношений и т. д. Очевидно, что по всем сим предметам особые постановления в местном уголовном уложении представляются совершенно излишними»[1216].

Исходя из этого «естественно нужно придти к тому выводу, что и внешняя безопасность Финляндии должна охраняться теми же мерами, как и безопасность Империи: всякое посягательство на Финляндию есть посягательство на Империю и наоборот; Финляндия не может иметь отдельных от Империи врагов и союзников; не может иметь отдельные средства обороны, свою самостоятельную армию или флот, свои крепости и т. д.; отсюда понятно, что и постановления местного уложения о посягательствах на внешнюю безопасность государства, а в частности постановления об измене, должны быть не только аналогичны, но, по возможности, тождественны»[1217].

Вторая группа претензий касалась тех положений законопроекта, в которых Россия по отношению к Финляндии фактически рассматривалась как иностранное государство. Разумеется, сказать об этом прямо его авторы не посмели. Однако подобный вывод естественным образом вытекал из статей уголовного уложения, в которых говорилось лишь о Финляндии и «иностранных государствах»: «Таким образом, оказывалось, что подделку российских кредитных билетов, выпускаемых не государственным банком, а правительством, а равно подделку акций, облигаций, закладных листов российских общественных и частных банков, обществ и компаний, или нужно было признать вовсе не наказуемою, или же, что, с точки зрения государственных интересов России, представлялось ещё более невозможным, приходилось признать, что выражения "иностранное правительство" и "другое государство" объемлют собою как иностранные державы, так и Российскую Империю»[1218].

Уложение не предусматривало ответственности за порчу публично выставленных российского флага или герба. Согласно § 1 главы I, финляндец, учинивший за границею преступление против Финляндии или финляндского гражданина, подлежал наказанию без всяких ограничительных условий, а учинивший такие же преступления против России и русских граждан наказывался только в том случае, если последует особое Высочайшее повеление о судебном преследовании виновного. Согласно § 2 той же главы не финляндский гражданин, совершивший заграницею преступление против России или русских граждан вовсе не подлежал наказанию. Таким образом получалось, что иностранец, убивший в Берлине русского и бежавший в Финляндию, оказывался в более выгодном положении, чем такой же преступник, бежавший в Данию, так как он не мог бы за такое деяние судиться в Финляндии и не мог бы быть передан для суда из Финляндии в Империю[1219].

Мало того, согласно Уложению, финляндские граждане, совершившие преступления на территории Империи, должны были судиться в Финляндии. Профессор Таганцев иллюстрирует это следующим примером: «Таким образом, финляндец, приехавший на лайбе с дровами в Петербург и обругавший, положим, своего покупателя, подравшийся в пьяном виде с соотечественником или пырнувший его со злости ножом по тексту финляндского уложения мог быть изъят из-под действия наших законов и наказан в Финляндии по финляндским законам»[1220].

Подобные правовые нормы ставили бы Россию в унизительно-подчинённое положение: «Признать за такими лицами право ответственности по финляндским законам значит поставить Империю в такое же отношение к Финляндии, в каком стоят Турция или Персия к Европейским государствам»[1221].

Забегая вперёд, скажем, что именно такие сцены мы нередко видим сегодня, когда питерская полиция с подобострастием наблюдает кураж очередного финского «водочного туриста», приехавшего оттянуться в город на Неве.

Наконец, третья группа претензий к финляндскому уголовному уложению заключалась в отмене им действия общеимперского закона 1826 года. Как справедливо отмечает Таганцев, «законам местным не присуща сила отмены законов общих»[1222].

Кроме того, русский перевод текста Уложения был сделан крайне неряшливо. Помимо многочисленных курьёзов, типа «приговор о недостоинстве» или «опасный для жизни ударяющий предмет», в ряде случаев шло прямое искажение смысла закона. Так, в русском переводе § 2 главы 2 было сказано, что заключение в смирительном доме «назначается не менее 6 месяцев и не свыше двенадцати» вместо «не свыше 12 лет» в оригинале, в § 1 главы 19 сказано «женатым» вместо «неженатым», в § 2 главы 32 сказано «при особенно смягчающих» вместо «особенно отягчающих». Всего в докладе комиссии Таганцева указывалось 62 неясно или неверно изложенных параграфов[1223].