Читать онлайн «История России. Факторный анализ. Том 1. С древнейших времен до Великой Смуты». Страница 13

Таким образом, теория Ибн Халдуна фактически включается в современную теорию диффузионизма для объяснения тех волн завоеваний, которые сопровождаются покорением цивилизованных областей народами варварской периферии.

По Ибн Халдуну, развитие государства от его рождения до гибели охватывает время жизни трех поколений – приблизительно 120 лет. A. А. Игнатенко, проанализировав имеющиеся данные о продолжительности и о характере правления мусульманских династий, нашел, что обрисованная Ибн Халдуном картина близка к реальности.[196]

B. В. Бартольд и видный французский исследователь М. Бувье-Ажам считали Ибн Халдуна основателем социологии; такого рода высказывания можно найти и у других специалистов.[197] Концепция Ибн Халдуна оказала значительное влияние на автора известной «теории насилия» Л. Гумпловича – именно отсюда ведет свое начало идея о появлении государства в результате завоевания.[198] А. Тойнби включил концепцию Ибн Халдуна в свою теорию Вызова-и-Ответа.[199]

В последнее время теория Ибн Халдуна активно используется в работах П. Турчина, который, в частности, установил ее сходство с некоторыми современными концепциями, с теорией социальной сплоченности Дюркгейма, с теорией «социального капитала», социально-психологическими теориями «индивидуализма-коллективизма». П. Турчин развивает теорию «метаэтнического фронтира», показывая, что общества с высокой асабией формируются на границе земледельческих империй с варварской периферией в условиях жестоких войн и интенсивного естественного отбора. Затем, когда асабия империи ослабевает, они вторгаются через границу и создают свои «варварские королевства».[200]

Возвращаясь к демографическому аспекту развития «ксенократического» общества, необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что цикл, описываемый Ибн Халдуном, является демографическим циклом. Действительно, вторжение кочевников обычно несет с собой демографическую катастрофу, затем начинается период восстановления, а потом приходит Сжатие с его необратимыми следствиями – разорением крестьян и ростом крупного землевладения. Как обычно, Сжатие сопровождается ростом ренты и финансовым кризисом государства, фракционированием элиты и борьбой за ресурсы между элитой и монархией. Но, в отличие от общей демографически-структурной схемы, теория Ибн Халдуна описывает новые конкретные процессы, характерные для Сжатия в ксенократических обществах. Это – процессы разложения асабии и роста индивидуалистических настроений в элите. Они приводят к «приватизации» тех «икта» и «феодов», которыми знать и воины владели на условиях службы, к разложению государственных структур, к узурпации государственными служащими своих властных полномочий, к превращению государственных постов в средство получения неконтролируемых доходов, к феодализации государства. Феодализация сопровождается ростом поборов с населения и перераспределением ресурсов в пользу элиты. Процессы феодализации часто смыкаются с традиционалистской реакцией, когда наступление против монархии ведется под лозунгом восстановления традиций завоевателей и их «исконного права» эксплуатировать побежденных. В результате перераспределения ресурсов часто возникает системный кризис, который в условиях Сжатия быстро перерастает в экосоциальный кризис. Начинаются восстания, которые вместе с ослаблением элиты быстро приводят к гибели государства.

Таким образом, теория Ибн Халдуна – так же, как демографически-структурная теория – описывает демографический цикл, причем делает акцент на отношениях внутри структуры «государство – элита – народ». Это специфический цикл, протекающий в земледельческих государствах, завоеванных кочевниками, то есть цикл ксенократического общества – П. Турчин и А. В. Коротаев называют такие циклы «ибн-халдуновскими». А. В. Коротаев подробно рассмотрел специфику ибн-халдуновских циклов на примере истории Египта и показал, что они отличаются от обычных, в частности, меньшей продолжительностью.[201]

В некоторых случаях восстания и гражданские войны порождают этатистскую монархию, в других случаях кризис провоцирует новое вторжение степняков. Демографическое давление в степи остается высоким всегда, и стоящие у границ кочевники только и ждут момента, когда государство ослабеет, и внутренние смуты откроют его границы для вторжений. Это обстоятельство объясняет наличие в истории земледельческих стран большого количества прерванных циклов – едва ли не половина всех демографических циклов на Востоке была прервана нашествиями варваров.[202]

Волею судьбы Русская равнина соседствовала с Великой Степью – и пограничные лесостепные области раз за разом становились объектом вторжений кочевых орд. Эти вторжения сопровождались демографическими катастрофами и гибелью большой части населения. Завоевание приводило к созданию сословных обществ, в которых основная масса населения, потомки побежденных земледельцев, эксплуатировалась потомками завоевателей. Такой была судьба всех стран, расположенных по соседству с Великой Степью: к примеру, Иран был шесть раз завоеван кочевниками, а Китай – семь.

Другой особенностью географического положения России было ее соседство с «Северной Пустыней», Скандинавией. Неблагоприятные климатические и почвенные условия Скандинавии до крайности затрудняли земледельческое освоение этого региона, и вплоть до средних веков здесь преобладало пастушеское хозяйство. Северные скотоводы были оседлыми и почти не использовали лошадей, но узость экологической ниши и постоянный голод формировали здесь общество с той же моделью поведения, что и в Великой Степи. Это было общество перманентно враждовавших между собой родов и племен; общество с высокой асабией и жестокими военными обычаями.[203] Как из Великой Степи, из «Северной Пустыни» время от времени исходили войны нашествий: объединившись в племенной союз, воинственные роды пытались вывести демографическое давление вовне. В I в. до. н. э. из «Северной Пустыни» вышли племена кимвров и тевтонов, три столетия спусти на Европу обрушилось нашествие готов, а затем настало время викингов. Таким образом, страна обитателей лесов, славян находилась между двумя областями высокого демографического давления, где господствовали воинственные пастушеские народы. Это географическое положение в большой степени определяло судьбу Русской равнины, и первые циклы ее истории начинались с завоеваний и с создания ксенократических государств.

Наконец, была еще одна драматическая особенность географического положения страны славян. К югу от славянских лесов, за страной кочевников в причерноморских степях, располагалась область древних цивилизаций, Греция и Ближний Восток. Это соседство, согласно теории И. Валлерстайна, обусловливало включение страны славян в мир-экономику Средиземноморья. Многие торговые колонии цивилизованных стран находились на берегах Черного моря, и приезжавшие туда купцы предлагали кочевникам всю роскошь цивилизации – в обмен на нужные им товары. Одним из этих товаров были рабы. Государи цивилизованных стран не позволяли обращать их подданных в рабство, поэтому знать Средиземноморья и Прикаспия предъявляла огромный спрос на рабов. В таких условиях завоеватели-кочевники становились нанятыми купцами охотниками за полоном. Обладая военным превосходством над жителями лесов, они совершали набеги на страну славян и приводили толпы пленных к работорговым портам.

Борьба земледельцев с пастушескими народами была лейтмотивом истории восточных славян; ход этой борьбы был связан с развитием военной технологии – и в дальнейшем нам предстоит более подробно проанализировать динамику этих процессов.

Освоение всадничества было фундаментальной инновацией, которая означала революцию в военном деле – по терминологии У. Мак-Нила, «кавалерийскую революцию».[204] Правда, сначала было необходимо научиться использовать новые возможности. Всадничество потребовало, прежде всего, уменьшения размеров лука. Новый, так называемый скифский лук, как и луки предыдущего периода, был сложным и склеивался из нескольких пород дерева; его размер составлял 60–80 см. В силу небольших размеров лука стрела была короткой (до 60 см) и тонкой (4–5 мм); наконечники были маленькими – 2,5–3 см, максимально 4–5,5 см длины. Характерной чертой скифских наконечников было крепление с помощью втулки, унаследованное от арийских племен эпохи боевых колесниц.[205]

Новая тактика подразумевала длительный обстрел противника и уклонение от ближнего боя. Приблизившись к противнику на расстояние выстрела (примерно 50–70 метров), скифы поворачивали и мчались вдоль фронта, стреляя из луков. Если враги пытались атаковать, то конные стрелки делали вид, что обращаются в бегство, и вынуждали противников преследовать их. В ходе этого преследования враги нарушали свой боевой порядок, а конные лучники, уходя от атаки, стреляли по врагу, оборачиваясь назад, – и наносили ему большие потери. Этот тактический прием, изображенный на рельефе во дворце Ашшурнасирпала II (883–859 до н. э.), впоследствии стал известен как «парфянский выстрел». В конечном счете «спасающиеся бегством» всадники приводили преследователей к засаде; выйдя из засады, свежие отряды конницы окружали и уничтожали противника.[206]