Читать онлайн «История Византийской Империи. Том 3». Страница 37

«В случае, если бы Адальвин с Германрихом захотели привлечь нашего епископа к суду, — продолжает инструкция, — скажи им: вы, не имея канонических оснований, осудили епископа, назначенного апостольским престолом, посадили его в темнику, подвергали заушениям, лишили права совершать священные службы и три года держали в удалении от кафедры, хотя он в течение этого времени неоднократно обращался к апостольскому престолу письменно и чрез послов. Вы не имели права составлять Собор для суда над епископом, но вы упорно старались этого не признавать и ныне притворяетесь, что ищете судебного следствия помимо апостольского престола, между тем я получил миссию на тот конец, чтобы, наложить на вас запрещение совершать священное служение на столько времени, сколько по вашей вине был удален от епископского служения тот достопочтенный муж, а он, с другой стороны, столько времени имеет право пользоваться вверенной ему епископией без всяких хлопот и беспокойства, сколько по вашей вине он находился в удалении. Затем вы можете явиться пред апостольский престол, который рассудит вас. / Когда произойдет спор между архиепископами и не будет соглашения, нет другого суда над ними, как суд патриарха. /Не следует пользоваться никаким предлогом, чтобы тебе или брату Мефодию не посетить Святополка, хотя бы то возбраняли названные епископы и стали делать неприятности».

Приведенные черты наказа легату Павлу Анконскому бросают много света на отношение Римского престола к делу св. Мефодия и еще более заставляют пожалеть, что Паннонское житье в этом столь важном обстоятельстве оказывается таким кратким и несообщительным. Самым значительным фактом следует признать то, что папа, не одобряя самовольных распоряжений баварских епископов и поручив своему легату наложить на них запрещение, оставляет за собой право впоследствии призвать на суд в Рим ту и другую сторону, т. е. баварских епископов и Мефодия. Из отдельных распоряжений, относящихся к первым месяцам того же года, следует упомянуть еще специальное письмо на имя епископа Пассавского (12). Ему отдается приказ явиться в Рим вместе с епископами Павлом Анконским и Мефодием, дабы дать отчет в преступлениях, соделанных по отношению к Мефодию, причем на него наложено отлучение за то, что он был груб и жесток с Мефодием, подвергая его темничному наказанию и жестоким мучениям от холода и непогоды и удалив его от управления вверенной ему Церковью, а на Соборе епископов наносил ему удары хлыстом. А епископ Фрейзингенский, также подверженный отлучению за незаконные действия против Мефодия, между прочим, обвинен был в том, что своевременно не уведомил папу о несправедливых действиях против епископа Паннонского и даже на допросе в Риме отрицал свое с ним знакомство, хотя был главным виновником всех нанесенных Мефодию огорчений (13).

По всей вероятности, легату папы предстояло дать надлежащее направление делу о Паннонской архиепископии, т. е. дать свободу Мефодию, восстановить его в жестоко нарушенных его правах и дать ему всяческое удовлетворение. Вся эта сторона дела в Паннонском житье совсем не отмечена; переход св. Мефодия в Моравию по требованию князя Святополка оказывается для автора как будто счастливым выходом из затруднительного положения, в которое его поставило недостаточное знакомство с действительным состоянием дела. Здесь мы стоим перед большой загадкой в биографии св. Мефодия. Папа Иоанн VIII, наказав баварских епископов и дав, по-видимому, полное удовлетворение Паннонскому архиепископу, сделал ли или нет какие-либо ограничения относительно славянского языка в богослужении? Обыкновенно ссылаются на якобы утраченное письмо папы от 873 г., в котором заключалась статья о запрещении славянского языка и на которое есть указание в последующих (14) официальных актах. Но так как с этого времени большинство фактов, касающихся жизни Мефодия и Паннонской архиепископии, подвергается спорам и сомнениям, то и хронология запрещения богослужения на славянском языке испытывает одинаковую судьбу с другими событиями из жизни св. Мефодия.

Из всех указанных актов римской канцелярии выясняются как желание папы направить деятельность солунских братьев в интересах Римского престола и вместе с тем сломить упорство баварского духовенства, так и сожаление о постигшем св. Мефодия несчастии и старание дать ему полное удовлетворение. По-видимому, первоначальным намерением Иоанна VIII было немедленно послать Мефодия к Коцелу в Паннонию, где и началась епископская его деятельность до заключения, дав ему самостоятельное положение как своему легату, — на это находим указание в инструкции епископу Павлу Анконскому, в этом же смысле он высказывается в переписке с Карломаном. Но в следующем году резко изменившиеся политические обстоятельства дали другое направление делу. Именно к этому времени закончилась смута в Моравии, вызванная изменой Святополка, который выдал немцам своего дядю Ростислава и сам в свою очередь попался в плен Карломану. Следствием этого было временное занятие Моравии немецким войском и передача страны в управление графам Восточной марки Вильгельму и Энгильскальку. Но это вызвало взрыв народного неудовольствия. В лице Славомира появился народный герой, поднявший движение против чужеземцев и заставивший их искать защиты в укрепленных городах. Между тем королевич Карломан пришел к мысли возвратить Святополка в Моравию, поручив ему усмирение бунта и восстановление немецкого потрясенного авторитета. Прикидываясь верным слугой Карломана, Святополк с немецким войском проник до самой столицы Моравии Велеграда и расположился лагерем под его стенами, как будто с намерением начать осаду. На самом же деле он готовил отмщение Карломану и вошел в тайные сношения с мораванами, предлагая им захватить немецкий лагерь. Не подозревая враждебных планов, немцы не были приготовлены к защите и подверглись неожиданному и жестокому избиению. Мало было семейств, говорит современный летописец, в Баварии, Австрии и Хорутании, которым бы не приходилось оплакивать своих близких (15).

Карломан, пораженный неожиданным оборотом дел, должен был примириться с совершившимся фактом, а Святополк, наученный несчастиями и опытом, стал заботиться о восстановлении за Моравией того положения, какое она начала приобретать при Ростиславе. В ближайшее затем время (872–873) рядом блестящих побед Святополку действительно удалось, с одной стороны, обезопасить Моравию со стороны немецкого короля, с другой — усилить себя союзами с родственными славянскими народами (16). Следствием осмотрительной политики его было то, что немецкий король Людовик в 874 г. предложил Святополку заключить мир. Это известный в славянской истории договор в Форхгейме, которым прочно была установлена политическая и церковная независимость Моравии. Нет сомнения, что в переговорах в Форхгейме было дано место и делу Шпионского архиепископа: личным влиянием на короля Людовика папа достиг того, чтобы на будущее время Моравия была свободна от вмешательства баварского духовенства и чтобы более не поднималось вопроса о старинных правах. На некоторое время, во всяком случае, враждебное движение против Паннонского архиепископа было потушено.

Чтобы дать себе отчет в условиях дальнейшей миссионерской деятельности Мефодия, нужно прежде всего припомнить, что еще папой Адрианом он был назначен архиепископом Паннонии и Моравии, но что вследствие как военного положения Моравии, так и личных весьма неблагоприятных условий он до 874 г. не мог посетить Моравии. Ряд писем и распоряжений папы Иоанна VIII, рассмотренных выше, предоставляет Мефодию ранее данные ему церковные права в Паннонии и Моравии и обеспечивает за ним церковный авторитет, без сомнения немало поколебленный темничным заключением. Так как главная цель папы заключалась в том, чтобы вновь организованную епархию поставить в непосредственную зависимость от Рима, то естественно было ожидать, что самая политическая судьба Моравии и Паннонии не могла быть чужда ему и что распространение власти Святополка на соседние славянские племена не могло не встречать сочувствия со стороны Римского престола.

В какой степени совпадали задушевные желания Мефодия с той ролью, которая ему, природному греку и приверженцу Константинопольского патриархата, ставшему по смерти брата во главе совершенно нового и громадной важности дела христианской миссии между славянами и национального их возрождения, выпадала под защитой и указаниями Римского престола, интересы которого были прямо противоположны греко-славянским историческим стремлениям, — эта в высокой степени интересная проблема остается до сих пор маловыясненной, да, может быть, и навсегда останется гадательной. Для солунских братьев существенным вопросом в их просветительной между славянами деятельности был славянский язык как орудие проповеди христианства и как язык богослужения. В этом они находили могущественное средство воздействия на простой народ, но в этом же было отличие их миссии от всякой другой, тогда известной. Проникнуть в психологию Кирилла и Мефодия после того, как они на долгие годы прекратили всякие сношения с Константинополем и вошли в непосредственные живые отношения к Риму, оказывается совершенно трудным, и вопрос о том, до какой степени искренни католические писатели, говорящие о латинстве св. Мефодия, никогда не перестанет занимать историка.