Читать онлайн «Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды». Страница 30

С этим частично связан и следующий вопрос, почему восточнославянская материальная культура практически не отражает стратификации общества: среди массовых малоинвентарных погребений нет захоронений, резко выделяющихся погребальным обрядом или инвентарем, что является первым признаком стратификации общества, нарастающим по мере ее углубления. Явные признаки стратификации (так называемые дружинные курганы, знаменующие выделение профессионального военного слоя) появляются только после появления скандинавов. Является ли эгалитарность погребального обряда отражением общественного строя или какой-то – нетипичной – особенностью восточнославянской культуры? Высказанное Е. Н. Носовым предположение, что крупная насыпь (курган, сопка) сама по себе маркирует элитное погребение, пока еще не получило развития.

Установление разностадиальности развития восточнославянских общностей дает прочную основу для обсуждения вопроса о центрах возникновения государственности у восточных славян. Среднеднепровский (Полянский) моноцентризм, восходивший еще к представлениям летописцев XI–XII вв., сменился в последние десятилетия бицентризмом: к Средне днепровскому региону добавилось Поволховье, которое ныне в части российской историографии представлено едва ли не как главный регион зарождения государственности у восточных славян. Можно предполагать, что таких центров в восточнославянском мире было не два, а больше: так, например, до сих пор не до конца ясно, что представляла собой полития древлян, конкурировавшая с Полянской в Среднем Поднепровье; какой уровень развития полоцких кривичей отражает отмеченная недавно на их землях иерархия поселений; и т. д. Решение этих вопросов в значительной степени зависит от продолжения и углубления исследований «племенных» территорий.

Следующий круг актуальных проблем связан с историческим и геополитическим контекстом образования Древнерусского государства. Постепенно преодолевается «русскоцентричный» взгляд на прошлое Восточной Европы, когда главным, если не единственным (за редкими исключениями: см., в частности, работы Е. А. Рябинина, А.Е. Леонтьева) объектом исследования была Древняя Русь. Однако как ее возникновение, так и дальнейшая эволюция проходили не в изолированном пространстве. Восточнославянский мир теснейшим образом взаимодействовал с другими народами, населявшими Восточную Европу: финнами и балтами на севере и западе, кочевниками на юге, и уже сложившимися государствами Восточной Европы, прежде всего, с Хазарским каганатом и Волжской Булгарией. Изучение этих государств, практически прекратившееся во второй половине XX в. (исключение составлял труд М.И. Артамонова), стоит сейчас в центре внимания историков и археологов Москвы, Харькова, Казани и существенно продвинулось. Однако сколько-нибудь полной картины этнокультурных взаимодействий и взаимовлияний в Восточной Европе периода образования Древней Руси пока еще нет, хотя не вызывает сомнений, что изначально Древнерусское государство, как и древнерусская элитная культура, формируется на полиэтничной основе.

Одним из важнейших, но также недостаточно изученных факторов, способствовавших резкому усилению процессов государствообразования у восточных славян, признается их геополитическое положение. Густая речная сеть с единым водоразделом трех крупнейших рек – Волги, Днепра и Западной Двины, – соединявших Балтийское, Черное и Каспийское моря, позволила Восточной Европе занять исключительное положение в средневековом мире после того, как средиземноморская торговля с Востоком была прервана арабскими завоеваниями в VII–VIII вв. и основной трансконтинентальный путь переместился на Балтийское море и реки Восточной Европы. В результате изменения геополитической обстановки на Восточноевропейской равнине создаются экономические и интенсифицируются социально-политические предпосылки возникновения политии в Волховско-Ильменском регионе. Не случайно, на территории славянского расселения в IX–X вв. области, в которых идет бурный процесс зарождения предгосударственных образований, связаны с узловыми участками трансконтинентальных торговых путей, Балтийско-Волжского и Днепровского. Эта интерпретационная модель восточнославянского политогенеза, по крайней мере для Волховско-Ильменского региона, получила распространение.

Публикация большого числа зарубежных источников по истории Древней Руси, а также масштабные археологические работы дали прочную основу для разносторонних исследований взаимодействия восточнославянского мира с другими регионами Европы – скандинавским, западнославянским, восточным – как в период образования государства, так и на всем протяжении его развития. Изначальное участие народов Восточной Европы в трансконтинентальной торговле, главной движущей силой которой были скандинавы, вылилось в интенсивный культурный взаимообмен, способствовавший ускорению процессов восточнославянского политогенеза и заложивший прочные основы интегрированности Древнерусского государства в европейский средневековый мир.

Наконец, важное значение для изучения проблем восточнославянского политогенеза имеют сравнительно-типологические исследования, поскольку, с одной стороны, они до определенной степени могут компенсировать недостаток источников, с другой – разрушают популярный историографический миф об «особом пути» развития восточнославянской, а затем русской государственности.

Главным критерием сравнительного анализа, как представляется, должна быть схожесть исторических условий, в которых происходят процессы государствообразования. Для европейских народов важнейшим фактором, определившим начальные этапы возникновения и особенности структуры ранних государств, было наличие или отсутствие синтеза с позднеантичной цивилизацией. Поэтому наиболее продуктивным представляется сопоставление процессов становления государственности у восточных славян и тех народов, которые не испытали на себе или испытали в слабой степени социальные, политические, культурные влияния Рима (континентальные германцы) и Византии (южные славяне). Это, прежде всего, западные славяне, скандинавы, до определенной степени англо-саксы. Выделение «северного», от Британских островов до Восточноевропейской равнины, региона (ср. концепцию циркум-балтийской цивилизации Г. С. Лебедева) основывается не только на его «бессинтезности», но и на его объединении с VIII в. трансъевропейским путем, связывавшим Западную Европу с Арабским Халифатом и эксплуатируемым в значительной степени скандинавами. Благодаря скандинавской экспансии на западе и на востоке как материальные, так и культурные импульсы распространялись по всему этому огромному региону.

Вместе с тем, развитие каждой из входящих в этот регион областей в значительной степени обуславливалось особенностями их заселения. Завоевательный характер переселения англо-саксов на Британские острова в V–VI вв. вызвал распад кровнородственных общностей, глубокую стратификацию общества, резкое обособление военного слоя во главе с вождем, формирование обширного фонда «королевских земель» и образование ряда политий («королевств») уже к концу VI в. Восточнославянская земледельческая колонизация, напротив, носила мирный характер, не вызвала военизации общества (с вытекающими из нее последствиями) и, вероятно, ослабляя кровнородственные связи (А. А. Горский полагает их распад), не разрушала их полностью. В то же время взаимодействие с аборигенным населением усилило племенную дифференциацию: так, в роменской (северянской) культуре присутствует значительный салтовский (хазарский) элемент, тогда как в культуре кривичей прослеживаются балтские влияния. Северогерманские же племена не меняли основной территории своего обитания, ограниченная колонизация (островов Северной Атлантики, областей в Англии и Франции) не оказала существенного влияния на их социально-политическое развитие, отличавшееся консервацией родовых отношений. Экспансия викингов, однако, резко усилила роль профессионального военного слоя, выделившегося уже в первые века н. э., и углубила имущественную стратификацию.

Сопоставление отдельных явлений и процессов в разных частях региона представляется весьма продуктивным, причем принципиально важное значение имеют не только выявляемые схождения (на них обычно и концентрируется внимание), но и различия, интерпретация которых подчеркивает специфику каждой из областей. Приведу несколько примеров.

В условиях военного завоевания формирование частной собственности на землю проходит в Англии весьма интенсивно, в первую очередь, выделяются земли, собственником которых является король. Уже в VIII в. фиксируются королевские земельные пожалования церкви и частным лицам. Иная картина характерна при мирной колонизации или стабильном расселении. В Скандинавии в период политогенеза целиком и полностью господствует общинная и семейно-родовая (одаль) собственность на землю; конунг не имеет права на какие-либо земельные владения, кроме собственных усадеб, и вплоть до XIII в. не претендует на распоряжение землей. Для Руси поземельные отношения до конца XI в. совершенно неясны из-за отсутствия источников. Однако обеспечение церкви только десятиной после принятия христианства Владимиром и длительное отсутствие земельных пожалований в ее пользу говорит, вероятно, о том, что земля вплоть до конца XI в. (по В. Л. Янину) находилась в общинной собственности, и князь не имел права отчуждать ее.