Читать онлайн «Япония : история страны». Страница 38

Корея — государство и культура которой были столь же древними, как и японские — резко сопротивлялась покорению. На Тайване проводниками колониальной политики были инженеры, врачи и учителя; в Корее — полицейские и военные. Даже учителя начальной школы носили мечи. Да, некоторые корейцы служили режиму в качестве «младшей» элиты коллаборационистов, но их число в лучшем случае составляло пять процентов от всего населения. После тридцати лет колониального правления менее двадцати процентов корейцев понимали японский язык. С другой стороны, площади обрабатываемых земель увеличились почти в два раза, выпуск же местной промышленности вырос двадцатикратно.

Называемая японцами Чосен, Корея подверглась еще более жестокому унижению с началом Второй мировой войны. Ее экономика была реструктуризирована ради военных потребностей Японии. Корейцев обязали носить японские фамилии, а с 1942 года корейских мужчин забирали в японскую армию или посылали в саму Японию работать на фабриках и шахтах, практически как рабов. До августа 1945 года Корея оставалась угнетаемой и озлобленной колонией; и до настоящего времени над японо-корейскими отношениями висит тень этого периода жестокого владычества.

В Квантунской (Гуаньдуньской) армии, которая охраняла японские железные дороги и шахты в соседней Маньчжурии (последняя по-прежнему с технической точки зрения являлась частью Китая), было много сторонников экспансии, полагавших, что Японии следует создать самодостаточную экономическую систему, за которой страна могла бы укрыться от неопределенностей глобальной торговли, переживавшей депрессию. Маньчжурия обладала обширными запасами угля, железа и другого стратегически важного для Японии сырья. Оглядываясь назад, поглощение Маньчжурии выглядело логичной прелюдией к попытке завоевания Китая. Тем не менее американский историк Роберт М. Сполдинг утверждает, что причины тому были другие:

Японские армейские офицеры рассматривали Маньчжурию как лабораторию... в которой они смогут продемонстрировать эффективность, организационные инновации и ту идеологическую чистоту, которой, как они считали, недоставало их собственной стране... они смотрели на Маньчжурию как на трамплин, если не для контроля над Китаем, то для реформ в Японии.

Так или иначе, не Китай, а Советский Союз стал главной мишенью будущих военных действий. Красная армия, огромная и механизированная, несла японским позициям в Маньчжурии гораздо больше угрозы.

В 1931 году офицеры Квантунской армии взяли инициативу в собственные руки, сымитировав атаку на якобы охраняемую ими железную дорогу. Эта «атака» послужила предлогом для нападения на местные китайские отрады и положила начало открытого завоевания холодного, но богатого минералами региона, который затем объявили «независимым государством» Маньчжоу-Го под властью (чисто номинальной) последнего потомка свергнутой китайской династии Цин, императора Пу И. Для образования правящего класса в марионеточное государство направили миллион японцев. Японское правительство не могло отрицать подобные действия, а саму Японию потрясли убийства: в феврале 1932 года — министра финансов Иноуэ, в марте 1932 года — главы конгломерата Мицуи, а в мае — премьер-министра Инукаи, последнего из партийных политиков, возглавлявших правительство. После этого в администрации стали доминировать офицеры, бюрократы и придворные. Международное расследование под руководством лорда Литтона привело к осуждению Лигой Наций действий Японии в Маньчжурии. Япония отвергла обвинения и в 1933 году вышла из Лиги Наций.

Внутри страны рост международной изоляции сопровождала волна того, что можно назвать националистским фундаментализмом, вызванного страхом перед попытками восстановить утраченное национальное согласие. Этот феномен принимал различные формы, не последней из которых было стремление «очистить» японскую культуру и язык от «порчи» Западом. Например, пьющих пиво убеждали использовать изобретенное для напитка «аутентичное» слово, буквально значившее «ячменное варево» вместо заимствованного «биру». «Чистка» затронула не только язык, но и людей. Когда выдающийся (и крайне консервативный) преподаватель права профессор Мино-бэ имел безрассудство назвать императора «органом конституции», его обвинили в преступлении против государства и выгнали со всех постов. В позитивном отношении ультранационализм способствовал оживлению традиционных культурных форм, в особенности таких боевых развлечений прошлого, как сумо и кен-до, а также распространению через образовательную систему экстремистской пропаганды в учебных текстах, которые восхваляли уникальную историю «божественной страны» и священное единство императора и народа, связанных воедино в трудно определимое понятие кокутай («национальная структура»).

Была ли Япония 1930-х годов фашистским государством? Нет — в той мере, в какой фашизм требует инверсии понятия классического либерализма. В действительности Япония никогда не была слишком либеральной и потому не имела нужды извращать либеральные ценности, представленные парламентским правительством с его рациональными дискуссиями, поисками компромиссов, легитимностью инакомыслия; она просто душила их последние слабые проявления. Японские ультранационалисты не слишком походили на европейских фашистов: им были свойственны романтическая приверженность национальному прошлому, воспринимавшемуся как героическая легенда, болезненно преувеличенное почитание первичных ценностей «крови и земли» и тоска по решительным действиям вместо скуки переговоров. Япония никогда не имела харизматичного лидера, равного Гитлеру или Муссолини; она мобилизовывала массы — но без помощи псев-дореволюционной партии. По мнению знатока японской политики профессора Маруяма Macao, Япония испытала «фашизм сверху». И, хотя противники компромисса изолировали оппонентов, а фанатики их убивали, оппозиционерам никогда не отказывали в праве считаться людьми и не отрицали для них возможности покориться и быть «принятыми в общество».

Одним из идеологов тех дней был Кита Икки (1883-1937) — бывший социалист и неудавшийся революционер. Младшие армейские офицеры активно читали его «План переустройства Японии». Эта работа призывала к отмене партий и аристократии, национализации главных отраслей промышленности, жестким ограничениям личного богатства и активной роли Японии в поддержке азиатских националистов, свергающих западную власть.

Если в европейском смысле Япония не была фашистской страной, то, без сомнения, она была милитаристской. Это означало, по меньшей мере, следующее — приоритет милитаристских интересов в национальной политике и расширение влияния военных на экономику и общество. Указанные процессы осложнялись длительным соперничеством между флотом и сухопутной армией, а также внутри отдельных фракций; среди последних наиболее важным был антагонизм между Кодоха («Императорский путь»; выступали за непоколебимую преданность императору и «духовную тренировку») и Тосэйха («Группа контроля»; призывали к дальнейшей механизации армии и экономической мобилизации).

Днем двадцать шестого февраля 1936 года младшие офицеры из Кодоха вывели около 1400 человек из знаменитой Первой дивизии на заснеженные улицы Токио, окружили императорский дворец и потребовали «Реставрации Сева». На самом деле не ясно, что означали эти действия: был ли это приговор коррумпированным гражданским политикам и капиталистам, которым служили первые? Или попыткой помощи страдающему крестьянству? Или желанием духовного обновления нации? Или войной против коммунистической России? Так или иначе, это было сделано ради блага императора, а то, что оправдывалось мотивами лояльности, должно было считаться легитимным. Заговорщики смотрели на себя как на принципиальных наследников «людей чести», которые в 1860-х свергли слабый режим Токугава и открыли дорогу национальной реконструкции. Три главных члена правительства были убиты, премьер-министр Окада спасся только благодаря тому, что мятежники по ошибке застрелили вместо него его шурина — показательная промашка для не слишком организованного путча.

Император однозначно обозначил свою позицию и отрекся от всяческих симпатий к мятежникам. Вскоре попытка путча была подавлена, а его зачинщики скрылись. Девятнадцать человек расстреляли, семьдесят заключили в тюрьму. Одним из казненных был Кита Икки. Однако усмирение февральских беспорядков не привело к восстановлению правительственного контроля. Генералы уже долгое время работали над тем, чтобы подчинить себе любую гражданскую администрацию, всего лишь отказавшись предоставлять офицеров для постов военного министра и министра военно-морского флота, как того требовала конституция. Теперь военные могли заявить, что сами испытывают давление снизу и смогут держать собственных подчиненных в узде, только направляя их туда, куда те хотят идти (довольно любопытное оправдание лидерства).