Читать онлайн «Папство и крестовые походы». Страница 49

Католическая церковь позднее назвала Людовика IX «святым», — ему приписывалось особое благочестие и приверженность к религиозным идеям. На самом деле это был весьма реалистически настроенный политический руководитель крепнущего французского королевства, Усердно вознося молитвы, Людовик IX отнюдь не упускал из виду «мирского»: он побуждал баронов и рыцарей облечься в одежду пилигримов и сам возглавил крестоносцев, чтобы посредством новых завоеваний на Востоке обеспечить Франции более твердые позиции на Средиземном море, с которым были связаны недавно, в 1229 г., присоединенные к королевскому домэну города Лангедока. Однако, как показали ближайшие события, расчеты «святого короля» в данном случае оказались построенными на песке: историческая обстановка к середине XIII в. не благоприятствовала успешному развертыванию крестоносного движения. Реалистическое чутье изменило Людовику IX, и фактически этот король, известный значительными централизаторскими преобразованиями во Франции, со своим крестовым походом выступил лишь орудием в руках папства, продолжавшего носиться с реакционными универсалистско-теократическими прожектами.

Седьмой крестовый поход (1248—1254) повторял направление пятого: его непосредственной целью также был Египет. Эта цель была определена Людовиком и его окружением во время долгого пребывания на Кипре, куда в сентябре 1248 г. генуэзцы первоначально доставили христово воинство[99]. Здесь же, на Кипре, король завязал дипломатические переговоры с татаро-монголами, которые в это время расширяли свои завоевания в Передней Азии. Людовик IX в декабре 1248 г. принимал послов хана Елдегая, а в январе 1249 г. направил в Монголию доминиканского монаха Андрэ Лонжюмо. Прикрываясь разговорами об обращении монголов в христианскую веру, король старался направить силы татаро-монголов против сарацин, а заодно и против христианской Никейской империи, угрожавшей латинянам[100].

В начале июня 1249 г. несколько тысяч рыцарей высадились в устье Нила и, распространив панику среди жителей Дамиетты, без боя заняли город, где взяли богатую добычу. Затем они осадили Мансуру и в начале 1250 г. взяли ее с помощью измены. Но мусульмане быстро заперли захватчиков в городе, а часть рыцарей, не успевших проникнуть в крепость, уничтожили; несколько сот воинов пало в сражении, среди них брат Людовика IX — граф Роберт Артуа.

Победа крестоносцев оказалась «пирровой»: они были крайне ослаблены. Вскоре египтяне потопили их флот, стоявший у Мансуры, и отрезали крестоносцев от Дамиетты, служившей им базой снабжения. Под угрозой голодной смерти рыцари отступили из Мансуры: они бежали по суше и по воде, преследуемые и истребляемые врагами. Большое число рыцарей и их слуг попали в плен, в том числе и сам Людовик IX с двумя братьями. Он был отпущен за огромный выкуп и на условии, что крестоносцы уйдут из Дамиетты. Остатки крестоносного воинства кое-как добрались до Акры.

Вопреки советам баронов вернуться домой (сами они большей частью так и поступили), Людовик IX решил продолжать крестовый поход. Во Францию были направлены послания с призывом весной следующего года отправиться на помощь королю против «неверных». Но графы, герцоги, бароны и рыцари оставили требования Людовика IX без внимания: с них было достаточно.

Призыв короля нашел отклик среди крепостных, — только отклик этот был совсем не тот, на который рассчитывал Людовик IX: проповедь крестового похода послужила поводом к мощному антифеодальному восстанию крестьян и городской бедноты во Франции. На простой народ особенно влияли фанатичные речи некоего старого проповедника, «учителя из Венгрии», как называют его хронисты. Этот «учитель из Венгрии», призывая к войне против «неверных», выдвинул, между прочим, такой тезис: бог, заявлял он, проявил немилость к тщеславным рыцарям, — значит, спасти Иерусалим надлежит беднякам. Масса восприняла этот тезис, не отличавшийся новизной, по-своему. Речи «учителя из Венгрии» и других народных проповедников, подчеркивавших немилость всевышнего к знати, обличавших жадность монахов и пр., возбудили крестьян не против дальних врагов веры, а против своих же сеньоров и их католических защитников. Из северофранцузских областей, где когда-то проповедовал Петр Амьенский, к Парижу, а оттуда — к Орлеану двинулись десятки тысяч крестоносцев. Но они теперь шли не на спасение «гроба господня», и их выступление было не пассивным бегством за море: многие области Франции были охвачены народным восстанием. Оно было направлено против феодального гнета и католической церкви, которая пожинала горькие плоды своей антинародной деятельности.

Восставшие крестоносцы называли себя «пастушками». Они шли на юг большими толпами, по пути убивая богачей, попов, монахов. Это восстание, — в нем участвовало до 100 тыс. человек, — было предвестником будущих жакерий[101]. Оно свидетельствовало, что пропаганда крестовых походов становится не только бесполезной с точки зрения классовых интересов феодальных верхов, но и опасной для светских сеньоров и для церкви.

Не получив подкреплений, Людовик IX весной 1254 г. покинул Акру и возвратился во Францию.

Начиная с 50-х годов XIII в., сирийско-палестинские колонии крестоносцев, раздираемые напряженной внутренней социально-политической борьбой, становились все более беспомощными перед лицом своих противников на Востоке. К числу последних с 40-х годов XIII в. присоединились монголы, еще накануне седьмого крестового похода опустошившие Антиохийское княжество, а в конце 50-х годов ненадолго овладевшие внутренними областями Сирии. Но главная опасность исходила из Египта, правители которого в 1260 г. сумели ослабить монгольскую угрозу в Сирии. Египет особенно окреп в правление мамлюкского султана Бибарса[102]. Могущественный султан, объединивший под своей властью Египет и Сирию, пошел по стопам Саладина: он решил покончить с франкскими колониями в Сирии и Палестине. В 1265 г. Бибарс захватил Кесарию и Арсуф, в 1268 г. — Яффу, а спустя два месяца, в мае того же года, овладел Антиохией, богатейшим из городов крестоносцев.

После этого в 1270 г. был предпринят последний — восьмой крестовый поход. Его снова возглавил союзник папства — Людовик IX.

Охотников плыть за море со «святым» королем оказалось совсем немного. Как писал Ф. И. Успенский, «европейцы изверились в дело крестовых походов и не хотели более делать бесполезных попыток». Поход был начат летом 1270 г. без какого-либо заранее обдуманного плана. Цель похода была определена лишь после того, как генуэзские корабли доставили воинов христовых из южнофранцузской гавани Эгморт в Кальяри (Сардиния). Здесь, в военном совете, решено было двинуться в Тунис. Этот поход был одним из проявлений все той же экспансионистской средиземноморской политики Французского королевства.

17 июля 1270 г. крестоносцы высадились на тунисском берегу. Они захватили карфагенскую крепость и стали ждать прибытия подкреплений: в Тунис направлялись войска Карла Анжуйского, короля Сицилии, брата Людовика IX. Правда, с Тунисом и другими мусульманскими странами северной Африки и Востока Карл Анжуйский поддерживал мирные, добрососедские отношения: левантийская торговля приносила его казне солидные доходы (ведь он был графом Прованса и господином южноитальянских и сицилийских городов). Но Карл Анжуйский все же принял участие в крестовом походе на Тунис, во-первых, для того, чтобы не дать буйным крестоносцам, собравшимся под знаменами «святого короля», причинить ущерб интересам Сицилийского королевства разграблением Туниса, а, во-вторых, он решил использовать «священную войну» для оказания нажима на Тунисского эмира, который отказывался давать ему традиционные платежи, ранее вносившиеся Штауфенам[103].

Тем временем на крестоносцев обрушились палящая африканская жара и болезни. В конце августа умер сам Людовик IX. Крестоносное предприятие полностью расстроилось.

Когда в Тунис прибыли отряды Карла Анжуйского, а также преемника Людовика IX — короля Филиппа Смелого и Тибо Наваррского, они дали несколько успешных сражений силам эмира, но этим дело и ограничилось: продолжение войны в Тунисе Карл Анжуйский считал бессмысленным. В конце октября был подписан мирный договор. По словам хрониста Гийома де Нанжи, этим договором Карл Анжуйский «сделал свое дело»: эмир должен был возобновить, притом в двойном размере, уплату дани сицилийскому королю и возместить христианским королям военные издержки, причем треть всей суммы — 70 тыс. унций золота — предназначалась Карлу Анжуйскому. Самым существенным условием договора было то, что он обеспечивал неприкосновенность в Тунисе купцов — подданных Сицилийского королевства; как говорилось в соответствующих параграфах соглашения, купцы, которые явятся во владения эмира, «будут находиться под охраной бога, и сами они, и их имущество, как при въезде в страну, так и в то время, когда они ведут свои дела». Аналогичные обязательства принимала и другая сторона. Этим договором, следовательно, создавались определенные гарантии для нормального развития сицилийско-тунисской торговли. К этому и свелись все результаты восьмого, последнего, крестового похода.